Натиг Расул-заде - Среди призраков
— Ну, пап, неужели это так важно?
— Очень важно. Закир подумал.
— А что с ним будет?
— С чем?
— С кем, — поправил Закир отца. — С тем, кто дал мне кастет.
— Я еще не решил, — честно признался Тогрул.
— Но я сам у него выпросил. Он не хотел давать. Выменял на зажигалку.
— Зачем тебе это?
— Просто интересно было. Иметь кастет, настоящий кастет, это что-то значит, верно?
— Гм… Что-то значит. Это значит, что в любую минуту тебя могут задержать, если найдут у тебя эту штуку. А какую зажигалку ты отдал за эту дрянь?
— "Ронсон".
— Электронный "Ронсон"?
— Да.
— Ты что, спятил? И ты считаешь, что это равноценный обмен? Тебя надули.
— Но я сам захотел. Он не хотел меняться, я уговорил его.
— Ты думаешь, стоит тебе захотеть, и ты должен непременно иметь?! — неожиданно вспылил Тогрул, но тут же взял себя в руки, так что короткая вспышка, не сопровожденная даже повышенным тоном, осталась незамеченной Закиром. — А если б ты захотел иметь автомат, тогда что? Вынь да положь?
— Па, я же не идиот,
— Боюсь, что ты ошибаешься. Он, видите ли, захотел. Впрочем, я сам в этом виноват — потакал твоим желаниям с самого раннего детства. Хочешь в Москву, на главную елку — пожалуйста, хочешь видеомагнитофон — пожалуйста, мотоцикл по…
— Видяшку не только я хотел, — прервал его, напоминая, Закир. — Ты, между прочим, тоже не очень-то сдерживаешь свои желания.
— Что, что? Как ты сказал? Кто тебе внушил такую глупость?
— Это не глупость, а факт. Мама об этом всю жизнь говорит.
— Твоя мама!.. — на этот раз не на шутку взорвался Тогрул. — Твоя мама имела бы сейчас три платья и одно пальто, если б не я… А у нее, между прочим, шкафы ломятся от тряпок, а шкатулки — от побрякушек… Хорошая приманка для воров… Каждая безделушка — десятки тысяч… Понял?
— Понял.
— И тут же забудь. Это я тебе говорю, потому что ты мой сын и ты уже взрослый. Не надо об этом распространяться нигде… Ты понял?
— Не маленький.
— Вот именно.
Они некоторое время молча шагали по нижней террасе бульвара, слушая плеск волн под ногами и вдыхая густой запах нефти, идущий с моря. Молчание нарушил Тогрул.
— Тебе приходилось ездить в метро в час "пик" от центра на окраину города? — спросил он. — Скажем, до конечной станции, до "Нефтчиляр"?
— Как-то ездил, — припомнил Закир. — Только, кажется, не в час "пик". А что?
— Когда едешь в метро в час "пик" на окраину города, можно заметить, как мало в вагоне интеллигентных, по-настоящему культурных людей. Они всю дорогу копаются у себя в носу, а потом этими руками подталкивают тебя в спину при выходе.
— Ха-ха!
— Чем дальше удаляешься от центра города, тем ярче следы вырождения на лицах пассажиров с окраин. Это нетрудно заметить — грубые лица и руки, бессмысленные, стеклянные глаза обитателей зоопарков; сядешь перед таким, и он готов рассматривать тебя битых полчаса.
— Когда это ты успел так хорошо изучить пассажиров метро? — спросил Закир. — Ты же им не пользуешься…
— Успел, — сказал Тогрул, загадочно усмехаясь. — Мне много надо знать и успевать, не то туго придется… Вообще всякому, кто хочет процветать в этой жизни, процветать, а не чахнуть, надо много знать и успевать… Но не об этом речь. Так вот, эти самые, с грубыми манерами и неинтеллигентными лицами, эти дети сел, районов, чайных плантаций и… среди них очень трудно будет жить такому человеку, как ты.
— А при чем тут я?
— А при том, что если не хочешь жить по горло в дерьме… после меня, разумеется… то об этом надо подумать сейчас.
— А ты разве собираешься уходить от нас? — нарочито наивно спросил Закир.
— В другое время я бы оценил твой юмор, — спокойно отозвался Тогрул. — Нет, я не собираюсь уходить от вас… От вас теперь не уйдешь. Просто я хочу сказать, что не буду жить вечно, и ты это прекрасно понял, что когда-нибудь останешься без меня, и тебе следует упорядочить и осмыслить уже сейчас свою жизнь, и прежде всего уяснить для себя — чего ты хочешь от нее.
Тогрул замолчал. Они уже дошли до конца бульвара, дальше был разрытый и покореженный асфальт, слабо освещенный редкими, горевшими вполнакала фонарями.
— Пойдем обратно, — сказал Закир. — И знаешь, папа, мне кажется, я не уверен — хочу ли я быть культурным и интеллигентным человеком.
— Та-ак… — произнес Тогрул. — Если это сказано не для красного словца, то позволь узнать, почему?
— Потому что чем быть такими культурными и вежливыми, как те, что приходят к тебе, лучше уж быть хулиганом. Они все, мне кажется, жулики и любят темные дела, но внешне они очень похожи на интеллигентов, хорошо одеты, надушены дорогим одеколоном и не ковыряют в носу. А я считаю, если уж человек жулик и бандит, будет гораздо честнее, если он не станет скрывать этого.
— Какой ты, однако, умный вырос, — чувствуя нарастающее раздражение против сына, проговорил Тогрул. — Ко мне приходят, между прочим, не босяки, а люди, занимающие высокие должности, руководители производства, начальники крупных предприятий…
— Как будто крупные начальники не могут быть жуликами, — сказал Закир, пренебрежительно хмыкнув.
— Оставим эту тему, — сказал Тогрул. — Это абсолютно тебя не касается. Жулик до тех пор не жулик, пока не ограбил или не надул лично тебя. Такой у меня принцип, и ты тоже заруби это на носу. Легче жить будет. Ты лучше подумай, чего мне стоила твоя идиотская история с дракой и кастетом в кармане. Ты хоть знаешь, что попросил у меня ваш ублюдок-директор?!
— Что? — заинтересованно спросил Закир.
— Не твое дело, — опомнился Тогрул.
— Неужели денег?
— Не будь идиотом. Во всяком случае, мне это дело порядком потрепало нервы.
— Не надо было ввязываться, — сказал Закир с равнодушным видом и тут же сам понял, что сморозил глупость.
— Ага, конечно, не надо было ввязываться! И откуда только ты такой умник взялся? Не связывался бы ты с разными подонками, вот что. Не надо было ввязываться, — повторил Тогрул, глубоко задетый неблагодарностью сына, вернее, неспособностью сына быть благодарным, и некоторое время он старался взять себя в руки, успокоиться, а успокоившись, заговорил вновь: — Не надо было ввязываться. К твоему сведению, если б я не ввязался, он вполне мог бы дать ход делу, а это — прямая уголовщина, понял?
— Ну и что?
— Ну и что?! — возмутился Тогрул. — Ты говоришь — ну и что? Как ты не можешь понять — тебя бы отправили в колонию для несовершеннолетних. Теперь понял?
Закир промолчал, хотя ему очень хотелось брякнуть очередное "ну и что?", однако он посчитал, что это уже будет слишком для отца на сегодняшний вечер.
— Молчишь? Вот то-то и оно, — мстительно проговорил Тогрул. — Словами бросаться легко, и дурак сумеет. Не надо было ввязываться… Вот ведь скажет. Как будто ты еще кому-нибудь нужен, кроме меня, как будто за тебя еще кто-то может заступиться по-настоящему, выручить из беды…
— Да что ты привязался к моим словам, я же просто так сказал, — стал оправдываться Закир, чувствуя, что не на шутку рассердил отца своей необдуманной фразой.
— Просто так, — повторил вслед за ним Тогрул. — Думать надо, а не брякать безответственно первое, что в голову придет…. Просто так подрался, просто так сказал… А вот возьмут тебя, да просто так из школы в шею выгонят.
— Не посмеют. Наш директор тебя боится, — уверенно возразил Закир. — Я знаю. Тоже большой прохиндей.
— Что значит — тоже? — поинтересовался Тогрул.
— Ну… Я в том смысле, что… Ну, ходят же к тебе такие типы. Помнишь, приносили конверты?.. Ты помогал кого-то куда-то устраивать…
— Не суй свой нос куда не следует, — строго сказал Тогрул. — Это ты должен забыть и никогда ни при ком не смей заводить об этом разговор. Я категорически тебе запрещаю. Ты понял?
Закира даже немного испугал крайне взволнованный вид отца, его громкий голос, почти срывающийся на крик, он поспешно закивал.
— Что ты, па? Что ты так выходишь из себя? По всякому пустяку…
— Пустяк! Ничего себе пустяк.
— Я же только тебе могу сказать такое. Разве я не понимаю? Однажды случайно подглядел в дверь твоего кабинета, когда приносили тебе… Я же не дурак, понимаю, что при других нельзя говорить на темы, касающиеся только нашей семьи…
— Ну и слава богу. Только крепко заруби себе на носу — чтобы я вообще в последний раз слышал от тебя подобные речи.
— Хорошо.
— Вот так. Пошли. Уже поздно. Разговор у нас получился довольно неряшливый, но будем считать, что первый блин комом, на воспитательные темы мы с тобой, кажется, ив самом деле говорим впервые… Ничего, кажется, главное ты усвоил… Или нет?
— Усвоил.
— Слава богу. Потому что такие вечера с тобой — слишком большая роскошь для меня.
— Почему?
