Пантелеймон Романов - Две пасхи
Обзор книги Пантелеймон Романов - Две пасхи
Романов Пантелеймон Сергеевич
†
Две пасхи
По борьбе с религиозными предрассудками объявлено было уетроение комсомольской пасхи.
В уездном отделе образования с самого утра шла работа: клеили, красили, расчесывали лен на бороду Саваофа, шили сарафан для богородицы.
Каждые пять минут вбегал заведующий и с наивным видом начальника, которому кажется все легко, покрикивал:
— Скорей, скорей, ребята! Что вы копаетесь до сих пор!
Режиссер в закапанных краской штанах и в валенках, с утра ничего не евший, недовольно огрызался и ворчал на каждое замечание:
— Говорили, с факелами пойдем, а сунулся в отдел за керосином, там говорят, где раньше был, перед самым праздником лезешь.
— Что ж святых-то мало сделали? — сказал заведующий.
— А льны на бороды выдали? Что ж мы их, бритыми пустим?
— Из пеньки сделайте, откуда ж я вам льна возьму.
— То-то вот — из пеньки. Устраивай им пропаганду, бога ниспровергай, а тут… ну, какая это, к черту, пародия на Саваофа! — сказал режиссер, отходя и издали глядя на унылого малого с привязанной бородой. — Чертей тоже неизвестно из чего делать. Да народу небось никого не будет.
— Народу тьма будет, — сказал заведующий, — потому что идейная пропаганда. По городу везде расклеено объявление и сказано, что бесплатно всем;
— Ну вот и не пойдет никто. Им раз плюнуть: пришлют из центра постановление, а тут весь избегаешься, прежде чем достанешь, что нужно. Куда богородица-то делась?.. Вот она. Что ты шляешься! С клеем, что ли, за тобой ходить! Где тебе подклеивать?
— Ну, вы поторапливайтесь, правда, а то вовсе ерунда выйдет… Что ж ты мантию-то наизнанку напяливаешь?! — крикнул режиссер. — Чертова кукла!
— А кто ее знает… — сказал унылый малый.
— «Кто ее знает»… По звездам-то не можешь разобраться?!
Что ж они у тебя под низом будут?
Он стоял перед унылым малым с банкой клея в руках и с раздражением смотрел на него.
— А держава где у тебя?
— Вот ламповый шар дали из читальни.
— Опять — ослы!.. Что ж ты впотьмах с ламповым шаромто будешь? Раскокаешь его, а там и читать не с чем. И так одна лампа на всю читальню осталась. А плакаты готовы?
— Черт их знает, — сказал помощник заведующего и пошел в соседнюю комнату, где на полу и на столах ребята рисовали краской плакаты.
Один лохматый малый, со светлыми, совсем белыми волосами, обтер кисть о подол рубахи и оглянулся, на других, как оглядывается в мастерской живописец, меняя кисти, чтобы дать себе отдых. Буквы у него в конце каждой строчки уменьшались и загибались книзу.
— Что ж ты не мог рассчитать наперед-то, балда! — крикнул ему помощник заведующего. — И потом: что же ты пишешь?
«Нам не нужны небесные дядки»… Мягкий знак-то проглотил?
Ведь тебе же написано, дураку. Одной строчки грамотно списать не можешь!
Малый только посмотрел на образец и на свое писание, потом немного погодя проворчал:
— Нешто за кажной буквой угоняешься…
— Иван Митрич, — сказал с раздражением подошедший режиссер, — что же это за хвосты чертям выдали, посмотрите, пожалуйста. Я просил толстых веревок, а они прислали сахарной бечевки. Что они смеются, что ли, над нами?!
— Ну, скрутите в несколько раз, только и всего. А Будда китайский сделан?
— Сделали. Это самый трудный. Уж с чайницы скопировали.
— Ну и ладно, Только, Будда, ты ведь должен на корточках сидеть. Где он? Слышишь, Будда, ты на. корточках сиди.
— Ну, готовы? — крикнул заведующий. — Я вам подводу велел приготовить. До монастыря на ней ступайте. А то погода такая, что не дай бог. Чертям-то пока накинуть бы что-нибудь дали. А то замерзнут.
Все стали выходить.
— Стой, стой! Оторвешь! — раздался испуганный голос в темноте.
— Что оторвешь? Чего стал? Проходи.
— На хвост наступил. Пусти, говорят!
— А ты распускай больше. На руку-то не мог перекинуть?..
У подъезда стояла телега, на передке которой бочком сидела, нахохлившись, какая-то фигура, держа вожжи в руках.
— Плакаты взяли?
— Взяли… Какой тут черт плакаты — зги божией не видать.
— Нуг трогай! Будда, на корточках сиди, пожалуйста.
— Едем, а зачем едем — никому не известно, — говорил режиссер, — носу своего не видно, а мы с плакатами и в гриме.
— Не надо было про идейное говорить, шшто не придет, — сказал помощник заведующего, — особливо, когда первый раз устраиваешь.
— Пожалуй…
Телега, подскакивая на обтаявших, камнях, ехала вниз по улипе. В густо нависшем тумане, из которого падали редкие капли дождя, едва заметно, мутно светились кое-где окошки домов да на углах улиц редкие фонари.
— Да, напрасно про идейное объявили… — сказал кто-то еще раз.
— Не буду я больше сидеть на корточках, какого черта! — сказал Будда.
— Э, ну тебя совсем, сиди, как хочешь.
Черти уже начинали мерзнуть и стучать зубами. Когда подъехали к монастырю, там все было темно. Лошадь отправили обратно и, выбрав посуше местечко, стали подпрыгивать, чтобы согреть ноги.
— Ну, конечно, ни один черт не пришел, — сказал с раздражением режиссер. — Теперь грим от дождя расползется — все на чертей будем похожи.
— И как это черт его надоумил про идейное написать…
— Да… Теперь вот что: подождем, когда будут сходиться к заутрене, тогда и начнем.
— Хоть бы поскорей утреня начиналась, — сказал Саваоф, пряча от холода то одну, то другую руку в карманы, в которых он держал ламповый шар. — Вот этого черта навязали еще. Все руки об него обморозил…
Все стояли на пустой темной площади перед монастырем и приплясывали от холода. Из калитки дома напротив вышла было какая-то тень, но сейчас же шарахнулась обратно.
— Когда- ж заутреня-то начнется? Уж половина двенадцатого.
— Через полчаса. На пасху всегда в двенадцать начинается.
— Погреться бы куда-нибудь пойти, да неловко. Пойди у церковного сторожа спроси, когда начнется, а то что-то странно: полчаса до начала, а там еще никого нет.
Один из чертей, придерживая хвост, побежал к сторожке, постучал в окошечко, что-то поговорил через стекло, стараясь не попадать в полосу света, и вернулся.
— Вот это так угодили. Это получше идейного: утренято по-старому в двенадцать, а по-новому — в два часа начинается!..
— Тьфу!.. Ведь это околеешь тут до двух часов. Лошадь как на грех еще отпустили. Ноги вдребезги промокли. Пойдемте в сарай, что ли, погреться, там все-таки не так мокро.
Все, пробравшись в ворота стоявшего на площади сарая, отыскали ощупью впотьмах сваленную в углу прошлогоднюю солому и присели на корточках, сбившись для тепла в кучу.
— Вот как хозяин заглянет сюда с вилами… — сказал режиссер, — вот тебе будет представление!..
— Ах, черт! Вот устряпаДи штуку. Хоть бы один дьявол вышел. А ведь объявление небось все читали.
По площади кто-то проехал на телеге. Слышно было, как разбрызгивалась грязь, смешавшаяся со снегом. Потом телега вернулась обратно.
— Ребята, где вы? — послышался голос заведующего,
— Здесь…
— Утреня, оказывается, в два часа…
— То-то вот — оказывается…
— А я езжу по всей площади, ищу вас. Чтой-то вы сюда забились?
— Забьешься…
— Ах, черт, вот маху дали. Никто не пришел?
— Ни одной души. Тут нужно было музыку пропустить сначала, потом ребят накрасить всеми цветами, тоже Пропустить.
И чтоб места — ограниченное количество.
— Это верно… Замерзли небось?
— Еще бы не замерзли. Мокрые все, как собаки.
— Ну, садитесь скорей, нынче уж не стоит. Черти небось закоченели совсем. Будда, садись как следует, что ты все на корточках!
— Озяб очень…
Все стали молча рассаживаться на телеге. Вдруг послышался звон разбитого стекла. Кто-то плюнул и скаэайз
— Так!.. Чтоб тебя черти взяли!
— Что там?
— Державу разбил.
— Эх, тюря! Последний абажур…
— Ну садитесь, садитесь. Ой, черт, что это мокрое попало под сиденье?
— Это мой хвост, — сказал один из чертей.
— Так оторви его к дьяволу, что ж ты распускаешь его, когда и без того все мокрые.
Обратно ехали все молча. Только заведующий покачал головой и сказал:
— И как это меня черт угораздил, же понимаю.
— Что?
— Да вот ошибку эту допустил: про идейное-то упомянул.
II ПУСТЫЕ ГОЛОВЫВечером, накануне пасхи, когда в пригородном селе допекались последние куличи, около Народного дома толкался какой-то народ, подставляли лестницы, что-то устраивали. А потом на фронтоне дома ярко вспыхнули красные электрические звезды.
— Что там такое? — спрашивали друг у друга редкие прохожие.
— Э, пустые головы… ребята все пропаганду свою устраивают против бога. Люди в церковь собираются, а они — чертте что.
