KnigaRead.com/

Максим Горький - Вездесущее

На нашем сайте KnigaRead.com Вы можете абсолютно бесплатно читать книгу онлайн "Максим Горький - Вездесущее". Жанр: Русская классическая проза издательство неизвестно, год неизвестен.
Максим Горький - Вездесущее
Название:
Вездесущее
Издательство:
неизвестно
ISBN:
нет данных
Год:
неизвестен
Дата добавления:
8 февраль 2019
Количество просмотров:
72
Возрастные ограничения:
Обратите внимание! Книга может включать контент, предназначенный только для лиц старше 18 лет.
Читать онлайн

Максим Горький - Вездесущее краткое содержание

Максим Горький - Вездесущее - автор Максим Горький, на сайте KnigaRead.com Вы можете бесплатно читать книгу онлайн. Так же Вы можете ознакомится с описанием, кратким содержанием.
Назад 1 2 Вперед
Перейти на страницу:

Горький Максим

Вездесущее

А.М.Горький

Вездесущее

Осенний свинцовый вечер; холодный дождь, мелкий, как пыль, неутомимо сеет на крыши домов Берлина, на зонтики почтенных немцев и камень мостовой; крупные, краснощёкие люди торопливо разносят свои сытые тела, большие животы по улицам, скучно прямым.

Огромный город - сегодня весь мокрый, озябший и хмурый - утомительно правилен, он - точно шахматная доска, и кто-то невидимый гоняет по ней чёрные фигуры, молча играя трудную, сложную игру.

Между крыш, над чёрной, спутанной сетью деревьев, тускло блестит купол рейхстага, как золотой шлем великана-рыцаря, пленённого и связанного толстыми цепями улиц, каменно-серыми звеньями домов.

Вспыхивают бледные, холодные огни, и вода на мостовой в щелях и выбоинах камня светится синевато; тонкие маленькие ручьи напоминают вены, густую, отравленную кровь. От огней родились тени, тяжёлый город, ещё более тяжелея, оседает к мокрой земле: дома становятся ниже, угрюмей, люди меньше, суетливее; всё вокруг стареет, морщится; гуще выступает сырость на толстых стенах, яснее слышен шум воды в водостоках, и покорно падают на плиты тротуара тяжёлые капли с крыш.

Скучно. Этот город - такой большой, серый, хвастливо чистый - неуютен, как будто он создан не для людей, а напоказ, и люди живут, порабощённые камнем. Они мечутся в улицах города, как мыши в мышеловке, жалко смотреть на них: жизнь их кажется бессмысленной, непоправимо, навсегда испорченной никогда они не станут выше того, что создано ими до этого дня, не почувствуют себя в силе жить иначе - свободней и светлей.

Хрипло ухают и гудят автомобили, гремит и воет блестящий вагон трамвая, синие искры брызгают из-под его колёс; недоверчиво хмурятся подслеповатые окна домов и холодно плачут о чём-то. Всё кажется смертельно усталым, и всюду - сырость, точно пот больного лихорадкой. Безнадёжно дребезжит колокол церкви, не достигая слуха людей, бегущих мимо её двери, открытой, как беззубый рот дряхлого старика.

На паперти - на цоколе между двух колонн - прижалось трое: старый, седоусый продавец газет, с широким, бритым подбородком, и двое чистильщиков улиц: один - маленький, коренастый, с разрубленным от уха к носу лицом, другой - сутулый, изогнувшийся вопросительным знаком.

Над его головою, в кожаной фуражке, - бронзовый окислившийся консоль, скупо горит маленькая лампочка, бледный свет её падает на развёрнутый лист газеты в руках сутулого; он вполголоса, внятно и торжественно - как священное писание - читает что-то, а из-за плеч его на лист смотрит жадно газетчик, тихо восклицая:

- Прекрасно! О, это прекрасно!

И коренастый, утвердительно качая головою в такт голосу чтеца, тоже говорит уверенно:

- Это - правда! Старый Карл хорошо знает её и умеет сказать...

В церкви медленно и устало ходит чёрный человек, зажигая маленькие, болезненно жёлтые огни, люди у двери её сомкнулись в трёхголовое тело, голос сутулого звучит всё более торжественно, и белый огонь лампы ясно освещает крупные буквы заголовка газеты: "Вперёд!"

Со дна глубокой улицы Нью-Йорка, сквозь пыль и копоть, неподвижной пеленою висящую в жарком воздухе, небо кажется сизым и мутным, как вода болота.

Скоро полдень, но солнце спрятано где-то за крышами десятиэтажных домов, их однообразно гладкие, грязные стены - в тени, эта тень - душна и не даёт прохлады. Кое-где через крыши, в окна верхних этажей, знойно смотрит солнце, не достигая разноцветных вывесок: все стены испещрены их пёстрыми заплатами, это делает дома похожими на нищих.

Улица до крыш налита тёплым, липким воздухом, все окна открыты, и ни в одном нет ни цветка, ни ветки зелени, ни яркого пятна; из окон смотрит тёмное; всё закоптело в дыму, густо напудрено пылью, и отовсюду текут вниз на чёрную, сорную мостовую запахи машинного масла, клея, кожи, пота.

Вместе с запахами на улицу из окон непрерывно течёт глухой гул работы: тарахтят машины, свистят, строгая дерево, столярные станки, всхлипывает пила, барабанят палки скорняков, выбивая волосы из меха.

Улица кажется сточной канавой; медленно льётся по ней, куда-то в мутную пустоту дали, широкий, густой, как нефть, поток шума и запахов, а в нём плывут обломками разрушенной жизни избитые грузовые моторы, серые, как весенние льдины, чёрные телеги угля и каких-то товаров, всё - угловатое, прямолинейное, тяжёлое. Неутомимый шум работы звучит победоносно, а фантазия, возбуждённая им, создаёт странные уподобления: гладкие стены многоэтажных домов напоминают неприступные замки средневековья, ждёшь, что вот сейчас в улице появятся рыцари, закованные в железо; они что-то разрушили, ограбили и спокойно увозят из города краденое, уводят пленников.

Люди, пленники труда, почти незаметны среди возов, автобусов и толстых лошадей, тяжёлых, как слоны; потные и грязные фигурки двуногих слишком ничтожны в сравнении с массами домов, товаров и со всем, что, окружая их, тяжко и медленно катится по дну улицы. Люди очень мелки, и, когда видишь их растерянными в сетях города, невольно думается, что едва ли сумеют они преодолеть эту прямолинейную, угнетающую жизнь в ядовитой духоте, в грязи и копоти.

Вдруг, незаметно откуда, под одним из фонарей встал большой парень в красной фуфайке, с какими-то железными палками на плече; гибкий и сильный, как цирковой борец, он быстро приладил железины к фонарю - образовалось нечто подобное маленькой эстраде, парень легко вскочил на неё и, приложив одну руку ко рту, держась другою за столб фонаря, крикнул в улицу:

- Алло, ребята!

Лицо у него пёстрое, обрызгано веснушками, курчавые рыжие волосы и голубые глаза; весь он какой-то задорный, горящий; вот - снял старую, измятую шляпу, машет ею, как чёрным флагом, и, легко побеждая шум улицы, звучно кричит:

- Алло, ребята! Подарите мне две минуты вашего времени, только две минуты - хорошо? Олл райт?

Медленно, не останавливаясь, движутся воза, едут моторы, идут, покуривая трубки, пожёвывая табак, коренастые немые люди, чёрные, как негры. К фонарю не спеша, покачивая клобом (форменный головной убор полицейского в виде вытянутого котелка - Ред.), надетым за ремень на руку, шагает ирландец-полицейский, коротенький и толстый, как двухпудовая гиря.

Двенадцать ударов колокола, - улица сразу наполнилась свистом, рёвом и воем, в этих звуках ясно слышишь ненасытно голодное, злое, точно у огромного пса отняли кость, которую он не успел доглодать.

И, вслед за гудками, убегая от них, из домов посыпались на улицу тёмно-синие фигуры рабочих, мужчин, женщин, детей; они сразу наполнили глубокий ров новым шумом и завертелись кубарями на мостовой, между возов, под унылыми мордами лошадей.

Человек около фонаря вырос, вытянулся вверх, красное пятно его фуфайки одиноко в улице и очень резко бросается в глаза; он встряхивает рыжей головою, всё его лицо играет, каждую минуту меняя выражение: он стал маяком на одном из берегов тёмной реки, запруженной массою живого человечьего тела, и хорошо слышен над раздробленной толпой его зовущий голос:

- Сюда, ребята, здесь говорят правду о жизни рабочего народа, о его правах на труд и свободу!

Толпа течёт мимо него, но постепенно вокруг фонаря образуется как бы водоворот, всё больше людей останавливается около живого маяка, поднимая головы вверх; рыжий парень, наклоняясь к ним, широко размахивает рукою, как бы показывая дорогу, и, точно удары набатного колокола, звучат его вопросы:

- Довольны ли вы вашей жизнью? Такова ли она должна быть, люди? Разве вы рабы и не хотите лучшего?

Толпа растёт, молчит, но иногда - и с каждой минутой всё чаще, громче - раздаются из неё одобрительные крики:

- Очень хорошо, парень! Вэри уэлл, бойс! Олл райт! (Очень хорошо, парень! Правильно! - Ред.)

- Всё, что ценно и прекрасно на земле, создаётся вашим трудом; пользуетесь ли вы всем, что ценно и прекрасно?

Полицейский, прислонясь широкой спиною к чугунному столбу фонаря, сам тоже из чугуна отлит; он равнодушно жуёт табак, у него мёртвые, маленькие глаза с белыми ресницами и лиловые щёки алкоголика. Иногда он поднимает жёлтые брови кверху и тоже бормочет:

- Очень хорошо! Олл райт...

Крики одобрения чёрной толпы всё сильнее, а над ними свободно плавает мощный голос оратора, летают слова, окрылённые верою, и сам он как будто летит над людьми, красная, огненная птица - предвестница новой жизни...

Станция подземной дороги, в обе стороны тянется узкий, длинный туннель, выложенный белой кафлей, весь в ярких пятнах реклам. Точно бусы ожерелья, горят, убегая вдаль, жемчужные огни электрических ламп. Стены покрыты жирным блеском, как будто смазаны салом; на чёрной полосе земли сверкают нити рельс, вытянутые направо и налево; огонь дрожит, кажется, что полосы металла расплавлены и текут.

Сверху проникает неутомимый гул надземной жизни --смягчённый отзвук великого труда всё побеждающих людей. Здесь, под землёю, звук этот подобен торжественному пению органа, он заставляет думать, что наверху люди уже устроили жизнь светлую, радостную и ныне славословят великую силу разума и воли.

Назад 1 2 Вперед
Перейти на страницу:
Прокомментировать
Подтвердите что вы не робот:*