Святослав Рыбас - Что вы скажете на прощанье
Святослав Рыбас - Что вы скажете на прощанье краткое содержание
Рыбас Святослав Юрьевич
Что вы скажете на прощанье
Святослав Юрьевич Рыбас
Что вы скажете на прощанье?
Карташева положили в отдельной палате, чтобы больные не видели, как он умирает. Он не приходил в сознание. Его лицо, отсиненное щетиной, было влажно, грудь едва приподнималась. Вадим смотрел на него с тоскливым любопытством. Он тоже подолгу задерживал дыхание, в легких жгло, и Вадим чувствовал, как трудно отцу. Ему еще не было жаль отца. Нужна привычка к умирающему, но отцу было сорок девять, он телесно крепок даже теперь, и сын думал о нем как о живом человеке. И еще у него была досада. Он ее стыдился; но она была - как же это ты, отец?
Четыре года назад мать Вадима оставила отца. Муж был старше ее тринадцатью годами, она не любила его. Сын не мог этого знать, с него было довольно угнетающего чувства вины, которое он испытывал с раннего детства, неверность матери и ревность отца породили это чувство.
Вадим был неуверен в себе, самолюбив.
Мать не позвала его с собой. Он был оскорблен, хотя знал, что не поехал бы, считая мать виновницей семейного несчастья. Она сказала Вадиму:
- Ты еще не понимаешь, как бывает в жизни. С ним тебе будет лучше, а ко мне ты будешь приезжать.
Все решилось в один день. Мать уехала и увезла с собой много вещей.
Внешне жизнь Вадима изменилась очень сильно: он нес все заботы по дому и распоряжался деньгами, он был свободен от всех проявлений родительской власти в материальном отношении; в нравственном он уже прежде освободился...
Отец захрипел. Вадим взял со стула стакан с водой и с чайной ложки напоил его. Вода стекала по щекам, на подушке расползалось пятно. Вадим нажал кнопку в стене - пришла медсестра, вздохнула и позвала врача.
Врач Маркова, седая розоволицая женщина, измерила давление. Вадим тупо глядел на мощную руку отца, перетянутую черным жгутом.
- Двести пятьдесят на сто семьдесят.
Страшные силы разрывали отца изнутри.
- Вадим, идите лучше домой. Уже поздно... Маша подежурит.
Отцу сделали укол и дали кислород. Вадим тоже попробовал подышать из серо-зеленой подушки, но сил у него не прибавилось. Он ничего не почувствовал в пахнущей резиной теплой струе. Он спрятал под халат осевшую плоскую подушку, пробрался на первый этаж; под лестницей стоял голубой баллон. Отвернул ребристый вентиль и вставил латунную трубку переходника в подушку. Подушка надулась, как мяч. Он закрыл вентиль и оглянулся: за спиной стояла дежурная санитарка и глядела на него со страхом.
- Взорвешьси-и!.. Кто тебе дозволил лезть?
Вадим отмахнулся от нее.
Ночью ничего не случилось, и наутро обессиленный Вадим ушел.
Больничный двор закрывала сырая тень кленов. Было пусто и по-раннему тихо. Вадим почувствовал эту пустоту вокруг. Он подумал: "Как жить дальше?"
Поливальная машина толкала по улице веер радуги, потом она уехала. Вадим опустил голову. Сейчас он где-нибудь позавтракает. Надо пойти на консультацию по дипломному проекту. И еще к отцу на работу... А что еще? Бог его знает.
* * *
Он приехал в техникум, но что-то его остановило, и он не пошел к руководителю дипломной работы Качановскому, как хотел прежде. "Зачем? думал он. - Теперь не нужно".
Ему оставалось сделать всего лишь два чертежа.
Он направился к директору техникума Валькову и попросил отсрочку. Он знал, что просить бессмысленно. Вадим был принят в техникум тридцать первого августа, после того, как за один день сдал экзамены. Все это было против обычного порядка, но отец позвонил Валькову, и тот не решился отказать. Из-за давнего одолжения Вальков недолюбливал Вадима все четыре года.
Директор был маленький сухой человек; желтоватая блестящая кожа туго обтягивала его лысую голову. Он недослушал студента, сказал, что Карташев-старший не берег себя, не отдыхал как следует, не лечился, вообще-то и у него, Валькова, здоровье ни к черту, а на курорт все некогда да некогда.
"Не надо было просить", - подумал Вадим.
- Защищаться будете с группой. На осень не могу.
Вадим крепко хлопнул дверью.
Он зачем-то зашел в первую аудиторию, посмотрел на графики пусковых токов электродвигателя, висевшие на стене, на распахнутые окна. Те же деревья виднелись за окнами, те же зеленые клены, что и четыре года назад. Вадим нащупал шершавую крышку своей парты. Выкрашенная в белое, она не напоминала о том, что под новой краской есть старая, черная. Прежде не знали о влиянии цветов на зрение студентов.
* * *
Качановский завтракал в своем кабинетике, заставленном осциллографами, генераторами, действующими макетами шахтных подъемов, комбайнов и каких-то вещей, давно устаревших и потерявших всякий смысл, кроме того, что старик привык к ним.
- Привет, спортсмен, - сказал он. - Ты ел?
Вадим отказался и стал ждать, пока тот доест бутерброд с вареной колбасой. Руки у Качановского были усыпаны старческими родинками.
- Я просто так, - сказал Вадим. - В гости пришел.
Качановский кивнул.
- Что с дипломом?
- Меня в сборную республики включили, - соврал Вадим. - Во взрослую.
- Надо ехать?
- Надо. Во Львов.
- Плохо, спортсмен... Не поедешь.
- А если защиту на осень?
- Из-за каких-то сборов? Нет, Карташев... Хочешь в шахматы? Надо развивать симультанное мышление.
"Черт с ним! - подумал Вадим. - Не буду просить".
На улице тени исчезли, асфальт раскалился. Вадим поехал домой.
* * *
Дома он выкупался и переоделся. Из зеркала на него глядел худощавый верзила с перебитым горбатым носом. Под глазами наливались мешки, они напоминали о прошлой ночи.
В письменном столе отца он взял деньги. В ящике увидел ключи от сейфа и тоже взял их. Ему было интересно узнать, что храпит отец на работе, надо было пойти в институт и забрать все его вещи.
Сквозь залепленное паутиной окно гаража просачивался размытый свет. Вадим включил электричество, запыленная "Победа" засеребрилась. Сладко пахло бензином и промасленной ветошью. Когда-то давным-давно Вадим засовывал нос в канистру из-под бензина и с наслаждением дышал, пока отец не давал по шее.
- Поедем? - сказал "Победе" Вадим.
Скорость зажигала его. Промелькнула школа, в которой он учился, отскочил назад тускло светящийся купол планетария, проплыл черно-синий пик террикона шахты, где Вадим проходил практику...
Он свернул с бетонки на грейдер. Скорость не уменьшилась: так же стремительно и незаметно, как и дома, отлетали назад деревья придорожной лесополосы справа и желтое поле подсолнухов слева. Впереди была автозаправочная.
На обратном пути Вадим остановился. Пыль сразу осела на его ботинках, но дальше трава была свежей. Розовели клубочки клевера, белели гроздья борщевика, и то здесь, то там торчали жесткие стебли молочая. По дороге проносились грузовики, дрожали листья на ветках, кружились пчелы.
Вадим изумленно глядел на яркую солнечную поляну; ее теплые цветочные запахи, ее шорохи и жужжание были ему странны. Он чувствовал, что все это живет. Для восемнадцатилетнего человека с его грубыми и конкретными представлениями о жизни нынешнее ощущение было новым. Разве стояли рядом жизнь человеческая и существование степной травы?
Вадим смутился и вернулся в машину. Он нажал на сигнал. Ясный бессмысленный звук несся над поляной.
"Я умру, а все будет по-прежнему, - думал Вадим. - Как нелепо устроено!"
Но умирал не он, а его отец, и Вадим почувствовал себя виноватым.
Он завел мотор и тронулся. При виде встречных грузовиков Вадима брал страх. Прежде с ним такого не бывало.
Он взбежал на больничное крыльцо, толкнул его и остановился. На стене висел список больных, отец был последним. "Очень тяжелое состояние". Вадим рванулся по лестнице вверх. Санитарка крикнула, чтобы взял халат.
Палата была в самом конце темного пустого коридора.
Отец повернул к нему голову. Он водил правой рукой перед глазами, словно что-то пытался снять.
- Это я, - тихо сказал Вадим. - Я - Вадим.
Отец продолжал водить рукой перед глазами. Вадим сел на кровать и тронул отца за плечо. Отец нащупал его руку и прижал к своей щеке.
Пришла Маркова, за ней - дежурная из санпропускника.
- Вот! - сказала санитарка. - Прется! Не слухает.
- Принеси халат, - отослала ее Маркова. - Здравствуйте, Вадим... Вот видите - уже улучшается.
Отец повернулся на ее голос и сжал рот.
- Ничего, ничего... Поставим вас на ноги! Вадим, зайдите потом ко мне.
Голос ее был бодр и лжив.
Но к Марковой Вадим входил с надеждой.
Врач избегала его взгляда и рассеянно перелистывала тонкую тетрадку с историей болезни.
- Мы должны быть готовы ко всему... Поймите, Вадим. Давление не спадает, мозговые сосуды травмированы и долго не выдержат...
- Может, его надо в Москву?
- Он умрет в самолете.
- Но что же делать?!
- Будем ждать... Мы вводим магнезию. Это должно помочь.
Она жестко посмотрела на Вадима, седая женщина, полустаруха, и он понял, что она тоже устала, а Вадим ее утомлял. Он отвел глаза.
