Н Каратыгина - Через борозды
Обзор книги Н Каратыгина - Через борозды
Каратыгина Н
Через борозды
Н. Каратыгина
ЧЕРЕЗ БОРОЗДЫ
РАССКАЗ.
В коридоре у стены, роняющей слюнявую сырость, мужчина загородил дорогу женщине.
Женщина покачивалась, перепадая с каблука на каблук. Не могла овладеть шаткими, разбегающимися, будто к чужому телу привязанными ногами. Руки тяготели вниз, затылок опрокидывался пудовиком.
- Эх, Птиченька, - сказал мужчина. - Молвите словечко, и все уладится. Ну, тихохонько. Я услышу.
Скрипело перьями, плевало копотью, пылью грязное учреждение.
- Птиченька, пойдем, запишемся. Сына вашего подыму на ноги. Вы не сомневаетесь, что Кирик меня полюбил?
Он подхватил ее - она падала - и посадил на скамью.
Буйно взлетающий вверх лоб и золотые вихри волос, точь-в-точь поле пшеницы, склонились к женским коленям. Повеяло теплым запахом от затылка и таким мощным, выгнутым мостом лег он перед лицом женщины. Она смотрела на белое пятнышко шрама около уха... Как хороша чужая мощь!.. И не удивилась поцелую, павшему, как молния, в ее ладонь.
Он целовал и говорил... Он ли говорил, она ли вспоминала?..
Текучая жизнь вставала перед ними, оба ее знали, ощущали, а кто закреплял ее звуками в бреду темного коридора, не все ли равно...
Колючий хлеб. Сахарин д-ра Фальберга. Скользкое полено, кривой колун... Мальчик, говорящий: "Мама, дай хлеба".
Вчера он выкрал весь хлеб и на упрек ответил: "Разве дурно есть, когда голоден?"... Самой хотелось разом съесть оставшийся кусок, жадно разрывая мякину.
Ох, тягота ненавистного тела!.. Любила когда-то свою грудь, волновала сама себя валкими плечами, а теперь об эту грудь можно ушибиться... И еще... чулки... сквозящие телом... И дорога домой, по безглазым улицам, между зданиями, лежащими, как заколоченные гробы.
И пять этажей!.. О, эти сбегающие вниз, готовые к услугам, распростертые ступени... Борьба с каждой из них... Надо подняться, постучать и услышать детский голос: "Мама, ты?"
Да, это мама. Пришла мама, волочась через сотню ступеней, чтобы принести тебе кусок хлеба, разломить последнюю щепку и выстукать хребтом воблы окоченевшую плиту...
- Руку дайте. Пойдем, Птиченька.
Вышли на площадь, разбежавшуюся и прилегшую в отдалении красными домами.
Мужчина глянул в упор и расставил ноги шире, устойчивее:
- Во-первых, я вас люблю. Во-вторых, - загнул второй палец с приятным круглым ногтем, - я вам смогу понравиться, я знаю. В-третьих, долго не протянете без посторонней помощи, я же хорошо устроен, вам известно. В-четвертых, не все ли вам равно, а нам с Кириком будет лучше, если мы с вами поженимся.
Она смотрела на все четыре загнутые пальца и на пятый, оставшийся. Он был весь против, один против доводов четырех. Рука стала неприятной. В глаза лезла эта кряжистая, чуть свинцовая, рабочая рука и соблазняла.
Мужчина ждал. Потом вдруг засмеялся, осветив лицо очаровательной улыбкой. Широко взмахнул правой рукой и кинул ладонью вверх:
- На... Хошь?
И победил.
Как было им не залюбоваться!..
Довел до дому, но не вошел.
- Сейчас у нас митинг, между своими, уж я поговорю... Сегодня у меня радость, вы...
Кирик за дверью спросил:
- Мама?
Мужчина взял Птиченьку за плечи.
- Так ты помни, - сказал ей. - Ты невеста Андрея Гвоздева. Этого будет из памяти не стереть. И потом, не бойся...
Поцеловал в губы, она ему ответила.
И расстались.
Вечером стучала воблой о плиту, расколола пять полен. Думалось тихо и просто.
Андрей Гвоздев говорил, что получит две сажени дров. Он - рисовальщик в журнале моряков и печатник, к тому же... Хорошие, смелые руки...
Снился ночью свежий очаровательный рот, на шее пятнышко шрама. Оно росло, стало, как давно не виданный рубль, высунуло язык и захохотало.
Оказалось, что Кирик плакал и надо было к нему встать.
--------------
Действительно, дрова привезли хорошие, березовые.
Екатерина Владимировна помогала их принимать.
Дрова лежали грудою и, если бы не серые крапины, походили бы на гигантские кости. Ничего, впрочем, особенного в них не было, а смотреть приятно.
Екатерина Владимировна думала, что она им благодарна, они родные, если бы Андрей их не ждал, ей не рассказал - почем знать?..
Теперь, по крайней мере, у Кирика отойдут engelures на руках. Вот франтоватое слово в устах невесты рабочего. Не беда, нельзя все тянуть книзу. Уравнением на низ ничего не выиграешь.
Кирик прыгал вокруг дров, таская под мышкой поленце.
- Хороши дрова, Кикочка?
- Хорошущие!.. Дядя Андрей нам их дарит? Мы их сожжем.
Он стучал валенкой об валенку. Маленький, в шубке с рыжим воротником, посмеивался и грозил дровам трепаной варешкой.
Птиченька вдруг взметнулась. Выудила со дна души такую мысль...
Тяжелая белизна дров высилась, громоздилась над мальчиком, радовала его, он был очарован. Она согреет, приголубит и совьет цепи, могучие, как руки Андрея...
- Уйди прочь, задавят! - приказала Екатерина Владимировна. - Ползи вон, за маму.
И расцеловала крепко.
--------------
- Товарищи, поздравьте. Женюсь.
Андрей Гвоздев всех всполошил.
Печатники с мест повскакали.
- Брешешь? Ну?.. Кого берешь?..
- Меня берут, - скромно сказал Андрей и, заметив хитрую ямку в щеке Басина, остряка, строго свел вместе густые брови. - Женюсь на Алакаевой, которую вы со мной встречали.
Никто не обронил озорного словца, только Лапин метнул из-под хилых усов:
- Хватил высоконько!..
- Ну, детки, я в голубую кровь не верю, - оборвал Андрей.
Израилевич, кривой, черный, один из тех, кого непременно били на погромах, изогнулся в вопросе:
- А что, буржуазная фамилия?.. Я спрашиваю, почему не на рабочей?.. Что?
- Умно выдумано - почему-потому, - засмеялся Андрей.
- В церкви будете окручиваться? Тебе можно, беспартийный.
- Нет. От церкви шарахаюсь.
- Ладно, спроси, братец, спервоначалу невесту.
- Не лезь... Я вас к себе не приглашаю на свадьбу. - Гвоздев пошевелил плечами. - Наше счастье, нам его и праздновать. Потом придете познакомиться.
- Ну, что ж, вали, брат, - протянул руку Басин, забегая вперед острой бородкой. - Вали да чтоб гладко! - Он засмеялся. - Жена - не мышь. Ее не выживешь.
Андрей рассеянно смотрел на них. Его большая фигура была действительно праздничной, размахнувшейся вширь от радости.
- На митинге были вчера?.. Нет?.. Ну-те, ребята. Я малость поговорил.
- Тебе ли молчать!.. Да о чем говорил-то?
- Я им сказал, что они все твердят - мы, мы, - забывая, как в нынешнем году интересы города и деревни сталкиваются. Мне крикнули: Вы, беспартийный, помалкивайте. - Недорого они за партийность спрашивают!.. Я и ответил: Нет, я не партийный, потому что я за партийный билет подороже думаю заплатить, чем вы, наличными. Наличными, говорю, пожалуйте, товар - самого себя выложьте и просите партийный билет. Они, братва, думают, что партия - это домашняя туфля, ковырнул ногой и надел, расположился! Нет, говорю, партия это сапог узкий, капризный, мозоли может натереть, лучше и не надевай, если боишься; партия, говорю я, это самого себя на левую сторону вывернуть, что люблю - разлюбить, что прятал - вынуть, и самое сердце свое наружу вывесить... Так-то я им и сказал, ребята...
- А они что?
- Взвыли... Прощай, чертяги...
Он помахал рукой и швырнул дверью, уходя.
- Надежа-парень, - сказал Басин.
--------------
День свадьбы и переезда Андрея в квартиру Птиченьки приближался.
Она перестала ходить на службу, только не сняла своего черного вдовьего платья, - другого не было.
Кирик получал молоко и озорничал.
Вместе с успокоением к Екатерине Владимировне вернулись живость движений и стройный образ мышления.
Остро почувствовала она значительность момента, придя с Андреем в Клуб моряков.
В зале пахло машинным маслом, потом и елками.
Екатерина Владимировна села на стул, обвитый зеленью.
Заиграли Интернационал.
- Встань, - сказал Андрей.
- И ты не выше этого? - удивилась она.
Он сжал ее локоть.
- Я выше, но есть другие. Встань, Кать.
Встала с гримаской.
...Сыпались частушки, топотала русская, звякали балалайки.
Шумом долетали все звуки до Екатерины Владимировны. Воспоминания, стертые мутными годами, зашелестели вновь... Собинов, Батистини, Гофман, Шаляпин...
Ей ли здесь восхищаться?..
Андрей тоже был спокоен. Домой пошли молча.
Подымаясь по лестнице, Андрей взвил Птиченьку на руки, внес, положил на диван...
Стянул шутливо ее ворот, пощекотал за ухом и ушел.
Из-за двери, пока Птиченька спускала крюк, позвал:
- Кать!
- Ну? Забыл что-нибудь?..
- Нет, - повидимому, приложил губы к дверям. - Ты, Птиченька, не думай... Мне без тебя солоно приходится.
И побежал вниз, растревожив лестницу.
Птиченька стояла в темноте. Сомненья полегли на земь, и огоньки хмельные плясали в глазах.
--------------
Подвалил март.
По сквозному снегу Андрей, Птиченька и свидетели пошли в комиссариат.
