Рудольф Ольшевский - Пляжный роман
Обзор книги Рудольф Ольшевский - Пляжный роман
Ольшевский Рудольф
Пляжный роман
Рудольф Ольшевский
ПЛЯЖНЫЙ РОМАН
Все пляжи громадного побережья были тогда пусты, и только в воскресенье оживала медная подкова Аркадии. Сюда по довоенной привычке приезжали шумные горожане на семнадцатом трамвае,
и праздник начинался уже здесь, на колесах.
-- Гражданин, ваше ведро занимает место. Я бы посадила сюда пассажира. Возьмите билет.
-- Билет? За ведро? Нет, вы посмотрите только на
эту кондукторшу. Вон у той дамы шляпа, как два
моих ведра. Возьмите с нее за шляпу.
-- Шляпа не занимает места. Она на голове.
-- Ну и что? Я тоже могу надеть ведро на голову.
Пляж гудел, как раковина возле уха. Вдоль полосы прибоя высовывались из песка охлаждающиеся
бутылки с компотом и водкой. Из общего гула выделялись голоса тех, кто стоял поблизости.
-- Гарик, вылазь из воды! Ты уже синий, как баклажан на Привозе.
-- Подожди, мама, я еще не пописял.
-- Гражданин! Сейчас же вернитесь в зону заплыва!
Вы же в очках. Что вам не видно -- там уже Турция. У вас в плавках имеется виза? Рыбаки на шаланде! Отвалите за буек. Где вы ловите скумбрию?
Сколько себя помню, все время одесситы говорят про скумбрию.
-- Исчезла, как мамонты.
-- Что вы выдумываете? Никуда она не исчезла. Рыба ушла в Румынию. Там ее ловят на мамалыгу. А у нас хотели быть умнее папы Римского, ловили на голый крючок. Вам бы понравилось, если бы вас дурили, как фраера , на блесну.
Сколько я себя помню, все время одесситы говорят про скумбрию.
Черноморская скумбрия для одесситов пароль. Разговаривая о ней, они узнают друг друга.
-- И что вы можете сказать мне за скумбрию? Куда она пропала?
-- Куда пропала? Я же вас не спрашиваю, куда пропала селедка за руп двадцать или яйца за девяносто копеек?
-- Ша! Вы сравниваете нос с пальцем. Это уже
пахнет политикой. Селедка и яйца пропали в магазине. Одессгорторг. А скумбрия в морэ. Там нема диктатуры пролетариата.
-- Я пахну политикой? Это вы, слава богу, нас не слышат, рассуждаете, как бундовец.
-- От бундовца слышу.
-- Что вы скажите за скумбрию? -- спросил меня Валентин Катаев, когда ему меня представили как одессита. -- Мы с Илюшей, -- конечно же, он имел в
виду Ильфа, -- ловили ее в Люстдорфе на совершенно голый крючок. Как вы думаете, она еще появится?
-- Я знаю? -- ответил я вопросом на вопрос, и мы
с ним сразу же нашли общий язык. Он, правда, был не совсем литературным, но что поделаешь, так говорят у нас в Одессе. А там свой синтаксис.
Но я отвлекся. Мы в Одессе все время отвлекаемся. Пройдет красивая женщина -- мы уже и
отвлекаемся. А если кто-то спросит нас, как попасть на Дерибасовскую, мы начинаем так отвлекаться, что забываем, куда шли до этого. Так на чем мы остановились? Ах да, на пляже.
Одно лето мы купались в Лузановке. Наши девочки носили тогда строгие купальники. Такие строгие, что сейчас пальто носят короче и выше.
Выше уровня моря. Но ничего, у нас было богатое воображение, и мы в общем-то догадывались, какое там у них тело под пляжными
бронежилетами.
Потом, когда купальники стали сужаться, как шагреневая кожа, и раздетой фигуры становилось больше, мы убеждались, что наша фантазия неплохо
соревновалась с природой. Это было социалистическое соревнование, в котором побеждала
дружба. Впрочем, иногда и любовь.
В Лузановке возникали наши первые пляжные романы. Они писались указательным пальцем на влажном песке.
Женя + Клара Любовь.
Набегала волна и смывала этот роман. Но ничего
страшного не происходило.
Пока не просох прибрежный песок, на нем торопливо писался новый.
Владик + Ляля Любовь.
Ох уж эти уравнения с тремя неизвестными! Мы не успевали их решать, как набегали волны. Штормовые волны моей далекой юности. Какие замки
возводились на сыпучем песке Лузановки! Сейчас за ними вырос поселок Котовского. А тогда была одна голая степь.
А Женька и Кларка, действительно, любили друг друга.
Господи, Женька Ермолаев давно погиб где-то на лесоповале. А Кларка умерла два года назад, спившись напоследок от тоски и одиночества. Как она крутила на песке рондат, фляк, двойное сальто. Стремительно смывает волна судьбу написанную на песке.
Ляля и Владик. Ляльки после того лета я больше никогда не видел. А Владька Спивак и сейчас иногда звонит мне из Израиля.
Их было три брата -- Лешка, Владька и Валерка. Странное дело, отец у всех троих был один. И мать одна
-- тетя Катя. А пятых граф было три. Загадочная штука эта пятая графа, сразу видно , связана она с буржуазной лженаукой -- генетикой. При социализме она вносила большую путаницу.
Лешка с начала и до конца был евреем. Чтоб я так жил, говорил он, прикладывая руку к сердцу, еврей.
Владька писался армянином. Честное слово, делал он невинные глаза, я -армянин.
Валерка принадлежал к украинской нации. Сукой быть, улыбался он, мы -хохлы.
Национальная особенность наложила на каждого свой отпечаток. Лешка имел, как говорят в Одессе, интеллигентную внешность, хотя и работал мастером на судоремонтном заводе имени Марти. Лешка по блату устроил меня кочегаром на этот завод. Над главной верфью писалось: "Да здравствует диктатура пролетариата". Так что благодаря Лешке, я на время сделался диктатором.
Как раз в то время Марти предал интересы рабочего класса Франции и одесского судоремонтного завода. Несколько тысяч диктаторов верфи собрались, чтобы осудить ренегата. До сих пор мне казалось, что Ренегат
-- это имя, и так зовут Каутского. Оказалось, что это его кличка, вроде моей -- Дамский наган.
На собрании до глубины души возмущенные рабочие отрекались от предателя их интересов.
-- Что мы, фраера, называться фамилией этого ренегада?
-- показывал слесарь на портрет еще недавно висевший в кабинете директора, а теперь валявшийся на бетонном полу.
Зал одобрительно гудел, проявляя таким образом массовое классовое чутье.
Все это действовало гипнотически. Я тоже подвывал, почувствовав обострение этого самого чутья, как щенок, попавший в стаю охотящихся гончих.
Потом выступил самый главный диктатор, пролетарское происхождение которого было видно не вооруженным до зубов глазом. Он сказал:
-- Эта шлюха почище проститутки Троцкого. У нас с вами флагман одесской промышленности, а не публичный дом, чтобы называться именем этой международной бандерши.
Все рассмеялись. Вот что значит наш человек. Теперь и ежу ясно -скурвился бывший товарищ Марти. Нужно срочно решать -- чей портрет будет висеть в красном уголке. А может быть, обойдемся без портрета, посоветовал кто-то из зала.
-- Ни в коем случае! -- убежденно сказал главный инженер, неуверенно покосившись на главного диктатора. Но почувствовав его поддержку, страстно продолжал. -- Смотрите, даже портнихи швейной фабрики взяли себе имя товарища Воровского, по всей вероятности простого портного до революции. И не побоялись труженицы, что фамилия эта напоминает по звучанию расхитителя социалистической собственности.
-- А сапожники, -- шепотом обратился ко мне сосед по стулу, -сапожники обувной артели имени Сталина тоже ведь не случайно воспользовались псевдонимом вождя. Вспомнили "мастера -- золотые руки", что папа учителя был обувщиком.
Я не мог понять, шутит мой сосед или нет. Но лысый в засаленном френче, который сидел по другую сторону от него, все усек и тоже шепотом произнес:
-- Изя, ты говоришь о сапожниках? Тогда -- "мастера- золотые ноги".
-- Коля, чему ты учишь молодого человека? -- он наклонился к лысому и совсем уж тихо добавил, -- а вообще-то сапожники работают сидя, так что лучше "золотая жопа".
Оба тихо рассмеялись.
А главный в президиуме с новым именем не торопился. Честно говоря, у него было свое мнение, но он с ним не был согласен. А точнее, он не успел обсудить его с теми, кто еще главнее или было указание -- подождать. Все имена мертвых заняты, а живого брать себе в отцы опасно. Такое смутное время. Сколько раз на этом обжигались. Каменев и Зиновьев -- это не Сакко и Ванцетти. Возьмешь Молотова, а завтра он окажется кем-то вроде Бухарина. К тому же Жданов может обидеться или хуже того -- Берия. Надежнее всего назваться именем Берия. Но этот кацо тянет на большее. Что ему судоремонтный заводишко? Целое побережье ему по плечу. Тоже мне названия -- Ланжерон, Люстдорф, Аркадия. Преклонение перед западом. Космополитизм.
Одесское побережье имени Берия! Звучит! Где-то главный слышал, что есть остров Святого Лаврентия. Наверное еще в вечерней школе. Тоже неплохо бы предложить поменять "Святого" на "Павлович" -- и порядок.
Бе-ри-я! Морская фамилия. Бериянгов пролив. Тут все оставить, как было, одну только букву добавить. Постой, постой, а где этот пролив? У нас или заграницей? Нужно посмотреть на карте. Бериямудский треугольник, -разошелся начальник. -- Боже сохрани. -- Испугался он своим мыслям. -- Там пропадают самолеты и пароходы. Еще подумают, что намек. Подождем до следующего собрания.
