Валерий Мисилюк - Сказка про Восьмое марта
Обзор книги Валерий Мисилюк - Сказка про Восьмое марта
Мисилюк Валерий Олегович
Сказка про Восьмое марта
Мисилюк Валерий Олегович
Сказка про Восьмое марта
Сказка для взрослых
У бабки Нюры умирала дочка. Единственная кровиночка. Никого больше у бабки не осталось, кроме Люсеньки на этом свете. Люсеньки, да зятя. Мужа дочкиного непутёвого. Но какой из зятя родственник? И ведь молодая ещё женщина Люсенька. Всего-то пятьдесят годков. Ещё и пожить толком не успела, порадоваться. Всё детство и молодость проболела. Туберкулёз врачи ставили. Потом вроде поправилась чуток. Даже замуж вышла. И вот на тебе! Новая напасть. Рак.
Бабка Нюра родила Люсеньку во грехе. Тогда не бабкой была она ещё, а восемнадцатилетней глупой девчонкой. Мать её, покойница, часто причитала:
- Не доведёт тебя, Нюрка, доброта твоя глупая до добра! Либо в подоле принесёшь, либо ещё чего похуже. - И так ведь и вышло! Мать как в воду глядела. Только не стало к рождению Люсеньки матери уже. Померла в войну, сердешная.
А ведь был у бабки Нюры до войны жених! Николай. Красавец писаный. Как усы отпустил - ну чистый граф. Не зря в селе поговаривали, что не крестьянского он роду. Старше Нюры на четыре года.
Как высмотрел он в шестом классе сельской школы зеленоглазую красавицу с русой косой, так сразу ей и сказал:
- В армии отслужу, и мы с тобой, Анна, поженимся! - А Нюрка и не возражала. И все говорили, что пара они друг другу. Это потом уже Нюра от работы да жизни несчастливой состарилась быстро. А тогда первой красавицей была. Добрая только слишком, да глупая. А перед тем, как на фронт идти, подарил ей Коля кольцо обручальное. Ему оно по наследству от матери досталось. Красоты неописуемой. С огромным изумрудом под цвет Нюркиных глаз.
- Жди! - Говорит. - После войны сразу поженимся! А в сорок третьем на него похоронка пришла.
И в другом оказалась права мать-покойница. Разве у такой дуры добросердечной удержится какое добро в доме? Стало Нюрке фашиста одного пленного жалко. За селом пленные немцы работали. Новые каменные коровники строили. В селе после войны мужиков почти совсем не осталось. Так, на расплод пара-тройка. Так председательша колхоза договорилась пленных к ним на работы определить. А Нюрка дояркой работала. Как раз мимо пленных на дойку ходила. И вот пожалела она фашистика одного. Совсем ещё мальчишечка. Лет восемнадцать было ли ему? Доходил он уже. Глаза серые строгие, запавшие. Волос на голове почти нет. А кисти рук из шинели торчат распухшие, как подушки. И все в гнойниках и в коросте. Нюра, дура, в первый раз, когда охранник отвернулся, ему морковку кинула. Он заулыбался, закивал:
- Карашо! - А грызть не может. Зубы шатаются, а из дёсен кровь течёт. А глаза голодом горят. И поняла Нюрка, что жить ему осталось всего ничего. А на решения она и тогда скорая была. Сразу к начальнику конвойному:
- Отпусти ко мне подкормиться. Ведь помрёт малец через неделю.
- Не положено!
На другой день, это аккурат на восьмое марта случилось, принесла Нюрка начальнику кольцо своё обручальное. Память о Коленьке. Редкой красоты было кольцо. Сейчас бы сказали, что не один десяток тысяч долларов стоило. Да жизнь человеческая всё равно дороже.
Начальник конвойный молодой был. Тоже, небось, невеста или жена молодая у него. Как полыхнуло колечко огнём зелёным, в Нюркиных глазах отразилось, так и не удержался. Разрешил за кольцо кормить пленного. Даже в баню иногда ночью отпускал, тайно.
И стала Нюрка фашиста этого откармливать да лечить. Австрийцем он оказался. Из города Вена. Звать Пауль. Он даже повоевать не успел. Только на фронт прибыл - и сразу в плен. Вот и кормила его Нюрка хвоёй сосновой, да отварами из трав лечебных, что в лесу появляться стали. И что себе готовила покушать, пополам с тем Паулем делила. А заодно уж русскому языку его обучала. Только тупой он к учению оказался. Всё у него "карашо" да "карашо". А чего ж хорошего?
В селе как узнали, что Нюрка фашиста кормит (про кольцо только она, да начальник конвойный знали), все пальцами у виска крутили:
- Что с дуры возьмёшь? - А через полгода увезли куда-то пленных тех.
Потом жизнь закрутила Нюрку заботами да тревогами. Никак врачи у доченьки Люсеньки не могли туберкулёз вылечить. Плюнула Нюрка на врачей, да стала сама лечить. Травки настаивала, редьку с мёдом тёрла. А потом, отчаявшись, стала енотов в лесу за деревней ловить, и Люсеньку ими кормить. У енота нора прямая и короткая. Не то, что у лисы. Его легко ловить. Ёлочку небольшую срубишь, от веток очистишь, тонкий конец её ножом расщепишь на четыре лепестка. И ими вперёд палку ту в нору суёшь. Нащупал енота - начинай смолистую палку в его густой шерсти накручивать. А потом доставай, как пробку штопором из бутылки. Енот с перепугу мёртвым прикидывается, не сопротивляется совсем. Много енотов скормила Люсеньке Нюрка. И вылечила-таки туберкулёз тот клятый!
В селе опять все судачили:
- Вот дура, пацанку свою собачатиной кормит!
Потом в жизни вроде как полегче стало. Выучилась Люсенька. В город переехала. Замуж вышла за фельдшера. Вроде можно стало чуток вздохнуть посвободнее, да опять жизнь не заладилась. Пить стал зять! А Люсенька его любит. Бросать не хочет. Как с дитём малым нянчится. А своих детей Люсеньке Бог не дал. Да и откуда детям взяться, если жена болеет, а муж пьёт?
А теперь вот рак! Опять лёгкие больные оказались, будь они неладны! Хирург в городе сказал бабке Нюре:
- Если операцию сейчас не сделать, в муках скоро помрёт твоя Люсенька. - А операция сумасшедших денег стоит. Бабка Нюра ничего за жизнь и не скопила. А кто скопил чуток в селе, у тех правительство реформами своими всё вымануло. Одолжить не у кого. Только и осталось у бабки богатства, что домина её огромный. Из сосновых брёвен в два обхвата сложен был этот дом ещё Нюркиным прадедом. Кому теперь это старьё надобно?
Но решила бабка Нюра продать дом, на операцию чтоб денег наскрести. А самой к дочке в город переехать. Сколько ей той жизни осталось? Не долго зятя стеснять будет. А-то негоже это, когда доченька-кровиночка, раньше матери в землю ляжет.
А жизнь бабке Нюре скучать не даёт. Новый сюрприз приготовила! Зять дома её приветливо встретил, вроде рад даже. И дом тёщин удачно так продал миллионеру какому-то: не только на операцию, а ещё и на жизнь хорошую деньги останутся. Если тратить экономно! Вот что значит образованный человек. Нюрка-то всю жизнь дояркой проработала, а тут - фельдшер! Почти учёный. Вот поехал этот учёный деньги у миллионера получать в село, опять на Восьмое марта как раз. Да на радостях с Нюркиными соседями и напился. Даже до станции не дошел, так в канаве у дороги и свалился. А когда проснулся - нет денег!
- Что же ты, собака лесная, енот ты пучеглазый, себе думал, когда ту водку пил? - Кричала бабка Нюра. - У тебя ведь жена помрёт скоро! Хоть бы яблок один ей купил, вместо водки, перед смертью порадовал!
Да что толку кричать? И так ясно - не будет Люсеньке операции! Стала бабка сама Люсеньку лечить. Для начала поехала в село. Там, за её домом, в лесных заветных местах, много трав лечебных появляться по весне стало. Бабка Нюра кое-что в них понимала. Глядит, а дома её уже и нет! Даже печки не осталось. Участок бульдозерами расчищен ровно, и уже фундамент под новый богатый дом рабочие заканчивают.
- И днём, и ночью работают! - Сообщила соседка. - Позавчера спать ложились с мужем - стоял ещё твой дом. Утром выглянули в окно - уже нет его! Богач какой-то дом себе строит. Торопится. А как твоя Люсенька? Не сделали ей ещё операцию?
Не стала горевать бабка Нюра по своему родному дому. Некогда горевать. Дочку спасать нужно! Собрала она травки целебные, да в город поехала. Заметила только, что соседи вроде пьяницы оба были, а жить теперь лучше стали. Машина новая иностранная у них во дворе появилась. Да хозяин к дому гараж пристраивает, гвозди в доски колотит. У всех понемногу жизнь налаживается, только бабке Нюре не везёт.
Через пару месяцев стала Люсенька меньше кашлять и задыхаться. А всё равно худеет, и не ест ничего. Только материны настои пьёт.
А в начале лета на бабкино имя привезли дипломаты московские здоровенную посылку из Австрии. Из города Вена. Бабка Нюра сперва не поверила. Какие тут, в глуши, дипломаты. Но ей документик показали, и в бумажке какой-то расписаться заставили. А в посылке флакончики маленькие в термоконтейнере. И инструкция на немецком языке. И ещё записка, написанная корявыми печатными буквами:
- Это ест медикамент от канцер - мой изобретений. Нужна производит иньекций в попа. Будет карашо. Пауль.
- Так и не научился, австрияк несчастный, русскому языку! - Сказала бабка Нюра. Зять никаких вопросов не стал задавать. Он в последнее время задумчивый какой-то ходил. А вот пить совсем бросил. Флакончики он в холодильник спрятал, так что для продуктов совсем места не осталось. И начал уколы делать.
И Люсенька ожила. Правда, почти восемь месяцев колол зять ей эти уколы, пока она на человека похожа стала. Раздобрела. Румянец заиграл на щеках. Глаза материны зелёные засверкали теплом и добротой. Тоска смертная из них исчезла. Стала даже бабка Нюра замечать, что зять её с Люсенькой свет у себя в комнате погасят, а сами ещё долго кроватью скрипят. Никак не засыпают. Разговаривают, наверное, шепотом.
