Сигизмунд Кржижановский - Безработное эхо
Обзор книги Сигизмунд Кржижановский - Безработное эхо
Сигизмунд Доминикович Кржижановский
Безработное эхо
Эха собрались в глубокой замкнутой со всех сторон котловине. Митинг протекал в образцовом порядке, так как эха присутствовавшие вторили любому из ораторов. Поэтому не возникало никаких трений, конфликтов и разноречий, затягивающих обычно собрания.
Первым взяло слово старое эхо из ущелья Семи Склонов.
– Моя память, – начало оно, – за время долгой работы по переноске звуков накопила немало обид. Надеюсь, что эхо собрания эх дойдёт до самых отдалённых отражающих плоскостей земли. Людям пора задуматься над чрезвычайно несправедливым распределением работы между ними, людьми, и нами, их звуконосцами. Вот, например, я: стоит какому-нибудь мальчишке закричать своё дурацкое «еге-ге», и я, несмотря на свои годы, принужден подхватить крик, бежать с ним сначала к одному скату долины Семи Склонов, оттуда, повернувшись под углом отражения, мчаться к другому склону, ну и так до семи раз. И это при моей одышке. Ведь мальчишка крикнул один раз, а я должно шляться с его криком семь раз. Вот уж подлинно: до седьмого пота. Где же тут справедливость, спрашиваю я вас?
– Спрашиваю я вас… – повторили все эха как одно.
Следующий оратор зачеканил гулко бьющим о стены котлована голосом:
– Старик прав. Положение нашей эховой братии не ахти какое. И что ни день, нам всё круче и круче: от взрыва круч. Я ещё согласно метаться как угорелое с каким-нибудь там «еге-ге», нагнуться к звуку оброненного камня, взвалить на себя крик вьючного осла или выстрел охотника. Но таскать на спине грохот взорванной скалы, буханье подрываемых базальтов и апатитов -нет, слуга покорный. Ведь от этих динамитных штучек иной раз как шарахнет тебя о каменную свесь, да другим боком о другую, весь потом в синцах и ушибах щеголяешь. Требую себе инвалидную категорию. Довольно. Наэхалось. Хватит.
Третье эхо начало с лёгким дуновенным вздохом.
– Эх, прошли времена эх.
– Аховые годы, – пробежало от стен к стенам.
Отждав, когда переклики утихнут, речь третьего продолжалась:
– Вы жалуетесь на тяжесть ноши. Но самое несносное – это не носить ничего. Жить пусторуким эхо. Ведь вы забываете, что для нас, народа эх, труд и плата одно и то же. У людей, конечно, не так. Когда у человека пусто в желудке, то он урчит. Но если во мне, в эхе, ни единого звука, я пуст. О, с каким аппетитом я проглотило бы сейчас грохот рушащегося небоскрёба. Или крик сирены тонущего корабля. Я понесло бы его бережно – от стены к стене – как мать вздувающий её плод. Но увы. Вместо того чтобы… впрочем, всё по порядку. Принято думать, что горцы бедны, а горное эхо богато. Правда, из этого не делали ещё практического вывода: все подати возложить на горное эхо, освободив от них горцев. Да это было бы и несправедливо. Я вот, например, живу над высокой тропой, ныряющей под снег ледника. Редкий звук забредает ко мне на привершинный склон. Приходится долго блуждать в поисках хотя бы слабых шумов. Так, кое-какие крохи звука. Плеск размёрзшихся к полудню струек, сонный камень, перевернувшийся с грани на грань под ударом ветра. Собственно работодателем и кормильцем была тропа.
Нет-нет да забредут на неё шаги копыт или подошв, ругань погонщика, жалующегося на крутизну подъёма и удар палки об ослиный бок. Иногда удавалось полакомиться звуком падения сорвавшегося в пропасть вьюка. А один раз… о, это был необычайный день. Началось с грохота туч: немного гулкого, но, в общем, приятного на вкус. Затем разразилась необыкновенная буря. Горы тряслись, как в лихорадке. Я еле успевало подхватывать рёв падающих потоков и россыпи стуков от прыгающих друг на друга камней. Вдруг где-то, совсем вблизи раздался мощный и долгий раскат; казалось, будто кто-то ссыпал всю гору в гигантский мешок и утряхивал её в нём, пытаясь нагромоздить её к себе на плечи. Затем всё прекратилось. Внизу, под тучами… впрочем, тучи уже уползли, и из долин подымался пар и последние дозвуки прошедшей мимо грозы.
Меня, конечно, очень интересовало, откуда эта гигантская груда звуков. Но я было слишком переполнено звучаниями, моя воздушная оболочка раздулась и утонилась, распираемая заглотанной симфонией грозы. Вам иногда, дорогие эха, вероятно, приходилось видеть змею, которая, втянув в себя добычу, потом лежит, свернувшись в кольцо и выпятив вспузырившийся кверху живот. Я чувствовало, что сонливость охватывает меня совершенно неодолимо. «Пусть себе кричат, стучат, неистовствуют – ни единого отзвука в ответ». Я помню даже первое свидание, которым встретил меня сон: площадка для туристов среди громоздящихся друг против друга склонов гор. Дойдя до площадки, туристы отирают пот и начинают кричать, повернув рты к склонам. Никакого эха. Туристы изумлены: они прикладывают к ртам ладони и кричат громче и протяжнее. Ни эха эх. Туристы возмущены. Они разглядываются по сторонам. И вдруг на скале, наклонившейся над площадкой, зелёные – чёткими буквенными изгибами – проросли мха: _по случаю выходного дня эхо не работает_. Туристы – культурные люди. Они не ропщут. Придётся в другой раз. Кажется, я немного отклонилось в сторону. Но чтобы возвратиться, совершенно необходимо отклониться. И если иные из вас мне возразят, то я задам вопрос им… -Просим-просим, – повторили эха. И оратор продолжал: – Трудно уловить момент перехода из яви в сон, но ещё труднее уследить, когда явь сменяет сон, как часовой часового на посту, называемом «я». Может быть, опять найдутся желающие возразить, что в кругу эх слово «я» звучит несколько… гм… непристойно. Но давайте к фактам, так как то, что я только что сказало вам, было всего-навсего мыслью и всякому на моём месте пришлось бы подумать именно так. Посудите сами. Проснувшись или подумав, что наступило пробуждение, я стало оглядываться по сторонам, откуда придёт очередной звук. Тишина. Подождём. Я прислонилось к срыву скалы, дожидаясь своего, как игрок в лапту дожидается затерявшегося в траве мяча. Тишина длиннилась, не разрываемая никаким хотя бы подобием звучания. Получалось, что я и природа спим по очереди. И тут-то мне и пришла мысль: а не продолжается ли это сновидение, кошмар, мучающий меня снящимся беззвучием? Я знаю, что в таких случаях надо вскрикнуть сквозь сон и проснуться. Но вы понимаете: легко ли эху крикнуть, если ему ничего не кричат. Кошмар углублялся. Говорят, вспомнилось мне, что вместо того, чтобы кричать, достаточно перевернуться раз-другой с боку на бок. Извольте. Я ведь пятикратное эхо. Пятибокое, как сказали бы люди. Но вопрос – на который бок. Пустое и странно лёгкое – вам приходилось это испытывать во сне – я качнулось об один склон, от него -точно надутый пустотою мяч – к другому – и, беззвучно оттолкнувшись, хотело доскользить до следующего, но на третьем сломе пути, пролетая на этот раз над верхним взгробием тропы, я вдруг с ужасом шарахнулось назад. Там, где ещё так недавно тянулась непрерывная нить пути, вертикальный срыв, каменная осунь, упавшая, вместе с чертою тропы, к дну. Так вот что отняло у меня мой звук насущный, вот что осудило меня на безработицу и голод. Обвал, чтоб ему провалиться.
И вот я прихожу к вам, уважаемые соэхи, за советом и помощью. Как быть?
– Как быть… – прозвучало многоголосо в ответ.
– Я само себе эхо и пришло сюда не за повторами, – сквозь просьбу стало проступать раздражение, – я само могу рассыпать перед вами россыпи вопросительных знаков. А вот распрямите мне их в знаки сочувствия и помощи. Я понимаю, конечно: привычка, профессионализм. Высокая жизненная задача эха в том, чтобы каждому дураку, сказавшему чушь, повторять её, совать обратно в уши по десяти раз, пока одесятичушенная чушь не станет явной ему. Под каждую пощёчину сотню эх, чтобы вбить её в щеку, как гвоздь в доску. И когда не будет больше в мире дураков, незачем быть и нам. Ну, а пока давайте без дураков. Я не вернусь назад на беззвуковую вершину. Что мне делать в поисках дела? Укажите выход.
Оратор сделал спрашивающую паузу. И паузу заполнило вперебой от дальних и ближних склонов прокатившееся:
– Выход – выход – выход -…
– Ага. Это уже больше похоже на ответ. Итак, вы находите, что единственный выход – это выход: выход в мир? Что ж, я попробую. Была не была.
И эхо почтительно ретировалось к стене, мягко оттолкнувшись от неё и, рикошетирующими зигзагами, начало свои шатания по свету.
Отскользнув довольно далеко (митинг эх был ему уже не слышен), оно вышло за пределы гор и летело теперь меж двух крутых берегов реки, точно приноровлявшей свои изгибы к изломной походке эха. Был прекрасный солнечный день. Световые эха, встречавшиеся по пути, весело отражали лёт белых облачков, плывущих над рекою, крыло мельницы и сутулую иву, забросившую в реку сразу сотню удочек. Слоняясь фланирующим движением от берега к берегу, эхо подхватывало на лету всплески вёсел, пароходный гудок и курлыканье журавлиного треуглия, обгоняющего облака. «Что ж, – раздумывало эхо, -приключения не такая страшная вещь. И, если рассудить здраво: что мне может грозить? К стенке меня не поставишь, так как я тем и живу, что от стенки к стенке. Надо будет предложить несколько проектов, нововведений. Ну вот, эти там, у ворота на плоту. Надо будет заменить им их износившееся, потёртое о воздух «эй, ухнем» чем-нибудь, ну скажем… «эй, ахнем». Или…»
