Борис Виан - Туман
Обзор книги Борис Виан - Туман
Виан Борис
Туман
Борис Виан
Туман
I
Главный врач сумасшедшего дома проследил взглядом за выходящим из его кабинета Андре. Тот вышагивал, крепко прижав локти к туловищу и запрокинув голову под прямым углом назад.
"Окончательно вылечился", - подумал главврач.
А ведь три месяца назад, при госпитализации, этот тихий пациент мог передвигаться, только раздвинув руки в стороны и уставясь на свой пупок. При этом он гудел, как целая эскадрилья.
"Занятный случай", - добавил про себя главврач. Он вынул пачку сигарет, воткнул одну из них себе в ухо и, мусоля во рту спичку, начал прыгать с ноги на ногу. Затем встал на четвереньки и побежал к своему столу.
Андре прошел метров двести; почувствовав усталость от неудобной позы, он раздвинул руки в стороны, наклонил голову, надул щеки и тронулся с места. Бзззззз...
Почва дрожала у него под ногами, придорожные деревья виляли хвостами. Крохотные приветливые домики с нахлобученными шапками дефлорированных виноградных лоз рассматривали бородатую физиономию пролетавшего мимо Андре, но никаких явно напрашивающихся выводов из этого не делали.
Завидев подьезжающий трамвай, Андре резанул - аж. до крови - по финишной прямой; последовавший затем вопль заглушил звук удара лобных костей спринтера о передок трамвая.
Как он и ожидал, его отвели в ближайшую аптеку и налили лечебной, на спирту, хотя был вторник. Он оставил мелочь на чай и отправился восвояси.
II
Из окна своей комнаты на пятом этаже он снова видел крышу более низкого дома напротив. От не закрывавшихся слишком долго оконных ставень стена была отмечена горизонтальными полосами, совершенно недоступными взору, поскольку ставни оставались всегда открытыми. На третьем этаже какая-то девушка раздевалась перед зеркалом на дверце шкафа, и виднелся кусочек кровати из холодного палисандра, покрытый американским пуховым покрывалом ярко-желтого цвета, на котором выделялись две нетерпеливо подергивающиеся ноги.
Подумать, так девушка вряд ли была девушкой; о том же говорила и табличка на дверях: "Гостиница Спортивная, комнаты на час, на полчаса и на раз". Но сама гостиница выглядела прилично: фасад с красивой мозаикой на первом этаже, на всех окнах шторы; разве что на середине крыши выбилась одна черепица. Остальные, светло-красные, выложенные взамен старых после последней бомбежки, выделялись на коричневом фоне и складывались в профиль беременной Марии Стюарт за подписью мастера - Густав Лоран, черепичник, улица Гамбетта. Соседний дом еще не успели заново отстроить: брезент по-прежнему закрывал огромную пробоину в его правом крыле, а у подножия стены громоздились железные обломки и кучи мусора, заселенные мокрицами и преядовитыми гремучими змеями, чьи трещотки не замолкали допоздна, как бы призывая на черную мессу.
Последняя бомбежка имела и другие последствия - в частности, отправку Андре и сумасшедший дом. Андре пережил уже вторую бомбежку, и в результате его мозг, привычный к обильным возлияниям евангелия Святого Дзано, завертелся преимущественно в вертикальной плоскости, деля таким образом тело на две почти равные части. Мозг, вращаясь по часовой стрелке, устремлял черепную коробку вперед и для сохранения равновесия руки приходилось раздвигать в стороны. Андре дополнял эту оригинальную позу легко темперированным "бззз" и оказывался в отрыве от нормативных окружающих по меньшей мере на одну-две головы.
Благодаря заботам главврача вышеуказанные последствия постепенно рассеялись; жест же Андре, вернувшегося, едва ускользнув от присмотра радушного врачевателя душ, к старой позе, объяснялся вполне понятным стремлением к свободе, а также неким артистизмом изобретателя.
Этажом ниже часы адвоката пробили пять раз. Удары молоточка по бронзе отдавались в сердце Андре, словно бой производился в его комнате. Церквей в округе не было. Только часы адвоката связывали Андре с внешним миром.
Лакированный дуб. Круглый гладкий циферблат из матового металла. Цифры, нанесенные на красную медь. Ниже, сквозь стеклянную поверхность просматривался короткий цилиндрический маятник и диск, скользящий по другому стержню изогнутой формы, с поперечной перекладиной на конце закругляющейся в анкер то бишь часовой якорь. Подобно электрическим часам, эти никогда не останавливались, и якорь оставался для всех невидимым. Но в день бомбежки Андре заметил его через открытую дверь адвокатской квартиры. Стрелки показывали шесть часов - половину вечности, и именно в этот момент в дом попала бомба. Нежданная гостья застала Андре врасплох; его опасно притянуло к двери, и он почувствовал на лице холодное дыхание чумы. Андре сиганул вниз; лестничный полет оборвался уже в подвале, а на латунной кайме одиннадцати ступеней не осталось ни одного заусенца - как языком слизало.
Завладев часами и остановив их ход, Андре мог бы забросить якорь в реку времени.
III
Постоянно поднимаясь, температура упиралась в низкий потолок и, обретя в нем точку опоры, давила вниз. Пригодному для дыхания воздуху оставалась лишь узкая полоска на уровне щели под дверью. Лежа на полу перед кроватью, Андре ловил ртом еле просачивающийся через щель воздух, который был не намного прохладнее комнатного. Едва ощутимое перемещение воздушной массы загоняло барашков из пыли в пазы зашарканного паркета. Кран, скрючившись над раковиной, вяло цедил тоненькую ниточку воды на бутылку со спиртом, дабы тот внезапно не воспламенился. Это была уже вторая бутылка; содержимое первой бурлило в пустом желудке Андре, выталкивая через поры его кожи крохотные струйки серого пара.
Прильнув ухом к полу, Андре отчетливо различал регулярный ход маятника; следуя за его траекторией, в точку зенита переместился и Андре. Прочным лезвием складного ножа он старался прорезать наблюдательное отверстие между сросшимися паркетными елочками. Желтые деревянные прожилки, оказавшиеся противником серьезным, сопротивлялись напору стального лезвия, тогда как промежутки, затертые щеткой, поддавались довольно легко. Сначала Андре перерезал волокна поперек, затем всаживал лезвие вдоль и откалывал, налегая всем телом, щепки длиной в спичку.
В ослепительном проеме открытого окна, где-то очень высоко, жужжал самолет - словно сверкающая точка, которая при мигрени мелькает перед прищуренными глазами и даже не собирается останавливаться. Бомбы не падали. Батареи ПВО, расположенные совсем близко, за мостом, на жужжание не отвечали.
Он снова взялся за нож.
Вот если бы опять началась бомбежка и адвокат оставил бы дверь открытой...
IV
Адвокат засучил рукава, энергично почесал грудь в вырезе мантии - скрип скребка по крупу кобылицы, - повесил свою шапочку на отполированную шишечку балюстрады и начал защитную речь.
- Господа присяжные заседатели, - произнес он, - оставим в стороне причину убийства, обстоятельства, при которых оно было совершено, а также само убийство. Что в этом случае вы вменяете в вину моему подзащитному?
Присяжные заседатели, ошарашенные новой для них постановкой вопроса, продолжали молчать. Судья спал, а прокурор уже давно продался немцам.
- Поставим вопрос иначе, - продолжал адвокат, радуясь первому успеху. Если не учитывать скорбь родственников пострадавшего - скорбь, вне всякого сомнения, обоснованную и достойную с моей стороны искреннего преклонения, если абстрагироваться от необходимости, перед которой оказался - в состоянии законной самообороны, - добавлю я с вашего позволения, мой подзащитный, убив двух отправленных для его задержания полицейских, в конце концов, если не принимать во внимание ничего, то что остается?
- Ничего, - был вынужден признать один из заседателей, учитель по профессии.
- Таким образом, если мы примем во внимание, что с самого раннего детства мой подзащитный общался исключительно с бандитами и убийцами, что на протяжении всей жизни развратное поведение являлось для него нормой, что он последовал дурному примеру и нашел подобное существование для себя настолько естественным и приемлемым, что сам стал развратником, бандитом и убийцей, - то что мы можем из этого вывести?
Присяжные чувствовали себя совершенно потерянными в потоке этого красноречия, а бородатый старик из крайне правых зачарованно наблюдал, как разлетаются брызги адвокатской слюны. Ни с того ни с сего учитель, посчитав своим долгом ответить, выкрикнул: "Ничего!" - и тут же густо покраснел.
- А вот и нет, господин присяжный заседатель! - возразил адвокат с такой силой, что оконное стекло лопнуло, а осколки посыпались на публику. (Подбил их к этому он еще утром.) Мы из этого сделаем вывод, что, если бы мой подзащитный находился в благонравной среде, у него бы формировались лишь благонравные привычки. "Asinus asinum fricat"1 - гласит пословица, но недоговаривает, что обратное может быть тоже верным.
