Константин Леонтьев - Ядес
Обзор книги Константин Леонтьев - Ядес
Константин Леонтьев
Ядес[1][2]
Под одним большим и торговым городом, в своем собственном доме жил богатый купец с молодой, красивой и очень умной женою.
Они уже имели двух маленьких детей, ни в чем не нуждались и между собою жили очень согласно, так что и другим служили примером хорошей, приятной и христианской жизни. Но жена при красоте своей была еще и веселого нрава и очень любила наряды, а муж был немного ревнив и очень расчетлив.
Когда жена покупала себе новое платье или убор — муж любовался на нее тайно, но ей всегда почти говорил, насупивши грозно брови:
— Конечно, это очень красиво и к тебе пристало. Только на что это замужней женщине так часто украшать себя? Посторонних мужчин искушать красотой своей тебе грех... Ты ведь добродетельна и верна, на что же беспокоить их напрасно; а мне, мужу, ты и попросту хороша...
— Прости уж мне, несчастной такой и глупой женщине, — отвечала ему красавица с лукавой кротостью. — Такая я дура. Для самой себя люблю наряжаться...
Муж вздыхал, глядел угрюмо; а наряды и сам покупал, деньги давал ей; хоть и неохотно и гневаясь, а все-таки давал, потому что, в случае отказа, она умела такое печальное и кроткое лицо сделать, и глаза у нее были такие прекрасные и сладкие, что он покачает головой, ногой даже топнет иногда, а деньги, хоть и не просто даст, а все-таки кинет перед ней со звоном от досады на стол и скажет, махнув рукой:
— Сказано — женщина! Одно слово, понимаешь ли ты, — женщина!
— Понимаю, очень даже понимаю — ответит жена, и возьмет и поцелует.
А он ей:
— Ну, вот видишь, видишь, не правду ли я говорю — сказано: женщина! И что это за волшебство такое?! От Бога это нам утешение, или от сатаны погибель? — не знаю, и не постигнет никогда этого мой ум!..
— От Бога! от Бога!.. — уверяла жена, лаская его. — Я знаю, что я от Бога; а если тебе другая понравится, и ты ей не только подарки сделаешь, но только полюбуешься на нее — так это будет от дьявола... Право, ты мне верь, радость моя, — это так...
— Ну, а ты, когда ты взглянешь на молодца — это ничего?..
— Я гляжу только, у меня глаза есть — что ж делать!.. Конечно, это ничего...
— Ну, а они-то на тебя смотрят? Как ты скажешь...
— Пусть смотрят и тебе завидуют — вот и все... я очень рада...
— Знаю, знаю, что рада! Вы все этому рады! — укорял муж, и глаза его хотя и сверкали притворной на нее злобой, но она знала, что это все притворно и что он не только сам ее любит, но и верит ее к себе любви.
Спорили они между собою иногда и о другом. Муж говорил, что у него «глаза такие открытые», что ни одна женщина обмануть не может; а жена говорила, что нет такого мужчины, которого бы женщина умная не могла бы обмануть...
— Если жена у тебя хорошая и честная, и тебя любит то надо ей верить; а обмануть и тебя можно, хотя ты и очень умный...
Раз так-то они рассуждали и дружески спорили при посторонних людях, которые пришли к ним в гости, и муж воскликнул:
— Не обманет меня женщина... Никогда!.. Даже ядес я всегда выиграю у нее, потому что я очень хитер и внимателен...
— Так давай сделаем ядес! — сказала жена.
— Давай!.. Принеси косточку. Жена сходила в кухню, принесла куриную косточку и сказала:
— Вот теперь у нас и свидетели есть... Если я выиграю ядес, чтобы муж мне купил полосатой хашламы на одно платье и голубого атласа тоже на одно платье, и пару серег бриллиантовых, и дал бы еще слово, что больше своим умом и хитростью противу женщин хвалиться вперед не будет... И еще...
— Довольно! Довольно! — воскликнули гости.
— Пусть назначает больше! — сказал муж насмешливо. — Я на все согласен. Даю слово, потому что проиграть не боюсь. Она проиграет...
Жена улыбнулась и не сказала ни слова. Один из гостей тогда спросил,
— А что же вы, госпожа моя, обязываетесь сделать, если вы проиграете? Мы свидетели, мы же и судьи между вами будем.
— Что прикажет тогда мой муж, то и сделаю беспрекословно и с радостью... Пусть его на то воля будет... Назначать ему мне, что бы то ни было, едва ли придется, потому что ведь я не боюсь проиграть. Только прошу, чтобы игра продолжалась до трех раз, а не кончалась бы с одного раза.
Все, и муж, и свидетели изъявили на это согласие. Тогда они переломили косточку, и с этой минуты игра началась.
Длилась она более трех месяцев и все не кончалась.
Обоим было трудно. Необходимо было большое внимание. У мужа ум был занят торговыми оборотами; у жены хозяйством и детьми. У каждого были свои затруднения и горести; муж беспокоился о двух кораблях с пшеницей, которые были отправлены им далеко, и никаких известий об них долго не было. У жены было отягощение по дому, потому что старая, верная служанка, во многом ее заменявшая, в это время заболела, и ей, с новой и неопытной наемницей, было иногда очень трудно. Было и общее им обоим страдание, когда заболел младший их мальчик, которого они оба очень любили.
Но, несмотря на все это, они оба об игре своей не забывали, и между ними продолжалась упорная и безмолвная борьба. Приходилось целый вечер, после возвращения мужа к обеду домой из города, где он торговал, обоим остерегаться ежеминутно. Жена привычна была, конечно, мужу служить; а муж привык приказывать ей:
— Мариго! Подай мне чубук! Или:
— Кузум-Мариго, принеси мне, жизнь ты моя, немножко винца хорошего... Утомился я что-то.
Через это ему было труднее, чем ей; она подавала ему в руки, или молча, или нарочно отвлекая его разными разговорами... Ему приходилось беспрестанно брать у нее из рук, и каждый раз нужно было вспомнить и сказать: ядес...
Первые дни он был очень осторожен; потом деловые заботы взяли перевес над игрой, и он подряд проиграл два Раза; но после этого снова так утвердился, что уже до третьего и последнего проигрыша жена никакими силами не могла его довести. Кстати же, он к тому времени получил благоприятные известия о своих кораблях и очень много денег; стал веселее и покойнее и ни на минуту об ядес не забывал.
Однажды в ясный летний день муж уехал с утра в город, а Мариго осталась дома и, сидя у окна, вышивала золотом по голубому шолку, как вдруг какой-то путник на большом и хорошем муле остановился у ворот их дома. Он подозвал служанку и умолял дать ему утолить жажду, которой он мучился, долго не встречая на пути хорошего ключа или фонтана.
Мариго слышала, как он говорил служанке:
— Ах, я очень утомлен и нездоров и не знаю, как я доеду до города и где я найду в нем покой себе и пристанище...
Служанка спросила у путника:
— Разве у вас нет в нашем городе родных и друзей?
— Нет у меня никого близкого в этом городе, — отвечал он.
— К кому же вы едете? — спросила служанка.
— Я ни к кому в гости не еду; я путешествую по различным местам и поучаюсь житейской мудрости. Ибо с мудростью книжной я знаком вполне и хочу стать мудрецом совершенным...
Мариго была очень гостеприимна и знала, что и муж одобряет эту ее добродетель. Она вышла на порог дома и сама сказала молодому путнику так:
— Если вы, господин мой, устали и не совсем здоровы, то вместо того, чтобы ехать в жаркое время дня в незнакомый вам город, милости просим отдохнуть у нас в доме. Мы сочтем это за честь и удовольствие!..
Путешественник был доволен этим предложением и отвечал ей очень важно:
— Не нахожу, госпожа моя, выражений, соответственных той глубине признательности, которую ощущает сердце мое! Я непременно и безотлагательно впишу в книгу моих наблюдений заметку о необыкновенной доброте и гостеприимстве домохозяек в этой благословенной Богом стране!.. Это будет для меня весьма утешительно, так как житейская мудрость, которую я, изучивши книжную мудрость до корня, теперь стараюсь постичь, научает видеть в людях, и особенно в женщинах, больше пороков, чем добродетелей.
После этих слов путешественник сошел с мула и вошел вслед за хозяйкой в дом.
Мариго отвела его в большую и прохладную приемную с широкой софою вокруг стен, с высокими окнами, на которых стекла были разноцветные, и под окном, вблизи немолчно стремился по камням, сбегая с высоты, прекрасный ручей, так что в комнате этой постоянно было слышно приятное и веселое журчание.
В одно мгновение ока служанка сняла с путника пыльную обувь его, постелила ему на софе мягкий шолковый тюфяк, положила подушки и покрыла все голубым шолковым одеялом с золотыми цветами.
Сама хозяйка подала ему немедленно на серебряном подносе прекрасной ключевой воды и двух сортов варенья; а за нею молодой служитель араб поднес ему кофе на золоченых зарфиках.
Путешественник принимал все с достоинством высшего сана, и хозяйке его надменное обращение казалось удивительным и забавным.
Потом она спросила его, что предпочитает он: принять какую-нибудь пищу или уснуть? И путник отвечал откровенно, что усталость и сон преодолевают в нем голод.
