Максим Горький - И еще о черте
Обзор книги Максим Горький - И еще о черте
Горький Максим
И еще о черте
М.Горький
И еще о черте
Приятно утомлённый всем, что он видел, слышал и говорил в заседании бюро своей партии, Иван Иванович Иванов, придя домой, лёг в кабинете на диван, улыбаясь, сладко потянулся и застыл в истоме отдыха.
За окном дребезжали пролётки извозчиков, в голове ещё звучало эхо свободных речей, он вспоминал живую игру слов, красивые фразы, ловкие обороты, возбуждённые лица ораторов и - вдруг почувствовал, что он не один.
Невольно сдвинув брови, он поднял голову - на белых кафлях печи в углу кабинета тускло блестело чьё-то жёлтое, квадратное, холодное лицо. Иван Иванович сразу, движением всего тела, поднялся, сел на диване, упираясь руками в колена, и, вытянув шею, прищурил глаза.
- Не узнаёте? - раздался негромкий, металлический, взвизгивающий голос.
- Ах... это вы? - сказал Иван Иванович смущённо. - Да, я не сразу вас узнал... теперь так много живого, реального дела, что невольно забываешь о вашем существовании, - извините! К тому же вы несколько изменились...
- Но, изменяясь, я не изменяю... - с усмешкой сказал чёрт.
- Гм... - произнёс Иван Иванович, - я ведь говорю только о вашем лице...
- Ба! Теперь у всех не те лица, что были вчера, - молвил чёрт беззаботно...
"Кажется, намекает на что-то, бестия!" - подумал Иван Иванович и, беспокойно почесав мизинцем лысину, спросил:
- Вы что же... по делу ко мне?
- Эх, Иван Иванович! - печально вздыхая, сказал чёрт. - Что делать на земле чёрту теперь, когда люди превзошли его в творчестве мерзостей? Я стал теперь каким-то заштатным существом... наблюдаю, учусь провоцировать...
- Да, - солидно сказал Иванов, - предрассудки исчезают...
- Как же, как же! - согласился чёрт. - Я был на вашем съезде и видел, как усердно вы хоронили в потоках слов любовь к родине, интересы трудящихся классов, правду, честь...
- Позвольте! - сухо перебил Иван Иванович. - Я говорю о предрассудках...
- Я тоже! - молвил чёрт и засмеялся.
"Вот негодяй!" - подумал Иванов.
- Ну, как, Иван Иванович, довольны вы результатом вашей долгой и упорной деятельности? - дружелюбно спросил чёрт.
- Конечно!.. То есть... позвольте! Что именно считаете вы результатами моей деятельности? - Иванов строго вперил глаза в жёлтое лицо чёрта - а оно переливалось улыбками, как расплавленная медь.
- Как что? - воскликнул чёрт. - А пробужденье всей страны? Этот могучий прибой развитого вашей работой чувства человеческого достоинства, это растущее с волшебной быстротой сознание народом своих прав, сознание, которое вы так долго будили, эту огненную волну стремления к свободе...
- Позвольте-с! - вскричал Иван Иванович, вскочив на ноги. - Прежде всего вы - чёрт, и вам не следует впадать в высокий стиль, да! И обвинять меня... то есть приписывать мне всё это... эти огненные волны... покорно благодарю!
У Иванова дрожали пальцы, а лысина покрылась мелким потом. Он стоял перед лицом чёрта и размахивал в воздухе рукой - а чёрт беззвучно хохотал.
- Пробуждение и прочее... это, конечно, я не отрицаю... нет! Но - вам известно, что у меня сожгли усадьбу? Вы знаете, что перерезали моих овец и лошадям моим хвосты оторвали? Вы в этом видите сознание народом своих прав? Огненные волны... я? Я, было бы вам известно, не разжигал никаких огней...
- Иван Иванович! - звеня и взвизгивая, воскликнул чёрт. - Не отрицаете ли вы себя? Подумайте, кто издавал журналы и газеты, в которых говорилось о бедствиях голодного, бесправного народа? Разве не вы всю жизнь служили идее свободы? И разве вы не говорили много раз, что эту идею осуществит только революция? Ведь вы сочувствовали революционерам и порою облекали это сочувствие в реальные формы. Разве вы никогда не давали трёх рублей в пользу политических и рубля на нелегальную литературу?
- Довольно! - закричал Иван Иванович. - Я знаю-с, я писал в газетах, я читал лекции и вообще... но я всегда доказывал одно: необходимо заменить бесправие порядком! И больше ничего... И я не учил мужиков жечь мой дом... я не учил рабочих оставлять меня по неделям без огня и воды, без лекарств и железных дорог, без почты, телеграфа... я не учил анархии! И на революцию за все шестнадцать лет я дал всего семь рублей сорок пять копеек, - я это помню! И дал не из сочувствия, а... а из сожаления!
- Но, Иван Иванович, право же, вы несколько помогли... Вы внесли в сознание рабочих и крестьян кое-что... - убедительно заговорил чёрт, и на лице его отразилось что-то похожее на стыд.
- Ничего, что позволяло бы им портить мой скот! И никогда я не занимался пропагандой среди рабочих и крестьян... это ложь! Нет, уж извините, я предпочитаю, чтоб страна не пробуждалась в такой чрезмерной степени, но усадьба моя уцелела...
Иван Иванович проговорил эту фразу и вдруг почувствовал себя голым. Его костюм, солидный и удобный, рассеялся, как облако дыма, и, смущённо прикрывая руками то место, где на статуях помещается фиговый лист, он, в смущении, переминался с ноги на ногу, колыхая животом...
- Иван Иванович! - воскликнул чёрт. - Что с вами? Это преждевременно... так обнажать себя!
Иванов огорчённо осматривал своё тело и молчал.
- Конечно, я... хватил через край, как говорится, - пониженным и грустным тоном начал он.
- Но это было искренно? - подсказал ему чёрт.
- Вовсе нет! - снова возмущаясь, крикнул Иванов. - У вас отвратительная манера разговаривать. Ведь вы прекрасно знаете, что во всех этих забастовках, беспорядках и прочих ужасах я ни при чём... И если иногда... что-нибудь говорил... немного резко... может быть... так это среди своих и в состоянии запальчивости и раздражения! А вы мне навязываете роль провокатора...
- Нет! - сказал чёрт. - Но я думал, что так называемый честный человек...
- Ну да! Честный человек - это человек разумный! - внушительно сказал Иванов, поднимая вверх правую руку. - Вы... просто политически незрелы и, не понимаете моей программы... А между тем она ясна, она вполне определённа: идею равенства я признаю, но - солдат должен быть солдатом, почтальон почтальоном, и больше ничего! Вы поняли?
- О, да! - сказал чёрт. - Очень остроумно...
- Равенство людей не должно отрицать порядка, а для порядка необходима армия... и ещё многое... Свободу должен регулировать разум, а представитель его - кто?
- Вы? - спросил чёрт.
Иван Иванович скромно потупил глаза и продолжал:
- Женщина равна мужчине, но было бы преждевременно признать её таковой...
- Разумеется! - сказал чёрт.
- И если я говорил иногда о революции, то всегда прибавлял: её необходимо совершить мирным путём... вот! Я никогда не был революционером...
- А на съезде вы себя назвали таким именем! - заметил чёрт.
- Но - не в смысле аграрных беспорядков! - огорчённо возразил Иванов. - Я революционер, но только... не теперь... то есть не здесь... я "революционер в области права"... но не могу же я отрицать право собственности!
И, тяжело вздохнув, Иванов потёр руками бёдра.
- Итак, - сказал чёрт, - это не вы сделали революцию?
- Поймите меня, - страдающим голосом сказал Иванов, - всё, что в ней есть разумного, сознательного, - это моя работа, всё стихийное, бессознательное - работа крайних партий... это так просто!
- Значит, правда, - сказал чёрт, - что пролетарий сам завоевал свободу?
- У вас совеем нет логики, мой дорогой! - с досадой сказал Иван Иванович. - Как мог сделать это пролетарий? Когда он заикался о свободе, в него стреляли, и он... исчезал. А я... разве я мало ходатайствовал во всех инстанциях, от участка до сената, о необходимости разрешения свободы? Я писал об этом, я говорил, я направлял молодёжь на борьбу за свободу... но я всегда ей говорил - борись миролюбиво! Я, наконец, устраивал банкеты - вы помните? - публичные банкеты, на которых я вполне открыто говорил, что пора уже... и прочее! Однако - в меня никогда не стреляли, - значит, я пользовался в глазах правительства престижем и - отсюда ясно - значит, именно мой голос сделал всю эту музыку. Я вёл себя всегда корректно и с полным уважением к чужому мнению. В ту пору, когда было не принято пить за конституцию, я скромно поднимал бокал свой "за неё!" - и все понимали, о ком идёт речь. Но допустим, что пролетарий тоже... помог делу освобождения страны... допустим! Что же из этого следует? Может ли он воспользоваться дарами свободы? Вот вопрос!
- Вы его решили? - спросил чёрт.
- Давно! - сказал Иванов, пожав плечами.
- До завоевания?..
Иванов посмотрел на чёрта и не ответил на вопрос. Осмотрев своё блестящее тело, он любовно погладил его руками и продолжал:
- Пролетарий... конечно, тоже человек, но он не пользуется доверием правительства, потому что он дерзок, некультурен и не умеет уважать чужое мнение. В него по прежнему готовы стрелять, и вообще с ним неохотно разговаривают. В обществе он... непопулярен... то есть популярен с отрицательной стороны. Он ведет себя некорректно: в то время, как я и моя партия просим только власти, он требует бог знает чего и даже кричит долой... то и это и всё прочее! Он устроил одну забастовку, она дала вполне осязательные результаты, прекрасно! Их используют в интересах развития общей культуры страны... чего же он хочет? Зачем ещё забастовки и вся эта анархия, вызывающая общую дезорганизацию хозяйства страны? Зачем создавать излишек революции? Революция, государь мой, всегда была только "переходом власти из рук абсолютизма в руки либеральных групп общества, как истинных носителей культуры".
