Вячеслав Шишков - Настюха
Обзор книги Вячеслав Шишков - Настюха
Вячеслав Яковлевич ШИШКОВ
НАСТЮХА
Рассказ
Приказано было в нашей деревне Крайней женотдел образовать. Ну ясно, оборудовали. Председательша — Фекла Пахомова — чернущая, как цыганка с табора. И страсть какая злобная — перцем не корми. То есть так взъерошила баб против мужиков, не надо лучше: поедом стали бабы мужнишек есть: "Ах вы, пьяницы! Ах вы, окаянные! Да мы вас, да вы нас…" Даже ежели, скажем, желательно допустить над собственной женой что-нибудь особенное, ну, вот это самое, дак и то она — пошел, говорит, к черту, думаешь, говорит, легко в тягостях-то нашей сестре ходить… А чуть вразумлять начнешь, она норовит ухватом по морде смазать, да с ревом в женотдел: "Караул, караул, убил!" А какое, к свиньям, убил, ежели сам стоишь у рукомойника, нос замываешь, а из носу невинная, конечно, кровь…
Других мужиков председательша Фекла Пахомова, чтоб ей в неглыбком месте утонуть, в суд потянула, — дескать — увечат жен. И что ж? Разве наши суды — суды? Жены пришли на суд краснорожие, у мужьев под глазами фонари понатырканы, даже один хромает. И, невзирая на подобные приметы, мужиков присудили к штрафу да к отсидке.
— Разобьют рыло, а скажут, так и было, — ругали женщин мужики.
Один прибег домой — лица нет, аж зубами скрипит, а бабу колошматить воспрещено. Дак он что… Он от горькой злобы собственную собаку удавил, сгреб за шиворот и сразу в петлю:
— На, — говорит, — тебе, сучья тварь, на! Повиси заместь моей стерьвы — Машки… У-ух! — и заплакал. Сидит в хлеве, на навозе, сморкается на все стороны, плачет. Мужики очень смирные у нас, а бабы — бой.
Этот ужасный террор проистекал до осени. Феклу Пахомову вытребовали в город служить, то есть к повышению. Она бобылка грамотная, собралась, уехала. Бабья часть провожала ее с воем.
Мужики сказали на сходе:
— Ну, длиннохвостые, кончилась вам масленица. Кого хотите в председательши? Становь кандидатуру, черт вас ешь!
Та не хочет, эта не желает, третья — боится. Так никого и не избрали. А из волости приказ — избрать. Судили мы, рядили, дай, думаем, изберем в председательши мужчину.
Сельсовет, мельник наш, сказал:
— Что же, братцы, деревня наша Крайняя, на самом краю, дальше болото на сто верст, к нам никто дорого не возьмет и заглянуть-то из порядочных. Давайте, братцы, изберем Настасея. Имя у него вроде бабье, а фамиль — сам поп не разберет — Сковорода. Баба тоже может сковородой быть за всяко просто.
Тогда начал говорить сам Настасей:
— Я ничего, братцы, согласен, как говорится. И имя… тово… действительно, чтобы… Даже маленького меня и звали-то "Настюхой". Только, братцы, как бы какого худа не было… Кроме всего прочего, конечно, да.
— Хы! Худа. Эка штука гумагу раз в месяц подмахнуть. Пиши фамиль само неразборчиво, чтоб гаже нет.
— Да мне разборчиво-то и не… А только… этого, как его… чтобы… Сумленье у меня, да. Вдруг нагрянут. А человек я робкий. Я такой человек, урони возле меня, скажем, ложку, я так и подскочу до потолка. Человек я припадочный.
— А ты не скачи… Ты что, блоха, что ли?.. Соглашайся знай. А мы тебе… Ребята, соберем Настасею пудишек пяток муки в честь уважения. И четвертуху самогону первый сорт. Идет?
Стал с тех пор Настасей Сковорода председательшей женотдела.
И стало мужикам вольготно, бабам худо.
А тут… Ну, так даже и не выдумать. Вдруг — фють! — здравствуйте прикатил мимоездом какой-то заведующий член из города, и прямо к председателю сельсовета, мельнику Вавиле Четвергову. То да се, опросы да расспросы, ну как, дескать, дела, почему нет избы-читальни, почему нет комсомола, работает ли женотдел?
— Сделайте милость, ваша честь, чайку испить, — краской залился Вавила. — Женотдел у нас справный. Председательшей женщину мы избрали, Настасья Сковорода фамиль. Бабочка толковая. Ведет линию парцинально, согласуемо…
— Нельзя ли с ней переговорить?
— Даже невозможно! Они, кажись, больные, — похолодел Вавила. — Они, кажись, ребенка родили. Быдто мертвенький… царство ему небесное.
— Тогда я навещу. Где она?
У Вавилы сразу осел живот, и тугой поясок ослаб.
— Что вы, товарищ, господин, как вас… с непривыку… Она в отдаленности живет, на хуторе, в лесочке… Быдто, сказывают, волки бешеные там рыщут, волчица да волк, пара. Согласуемо… Спаси господь…
Приезжий прищурился по-хитрому из-под очков в лицо Вавилы.
— А все-таки мне надо с ней переговорить.
— Тогда вот какое дело, товарищ хороший, как вас… с непривыку… имя-отчество. Вы после чайку прилягте отдохнуть. Столько верст проехамши, болотина да буераки. А вечерком я доставлю ее вам, на сон грядущий. Ведь вы заночуете? А куда же ваш путь принадлежит? Ах, в Павловское? Очень даже приятно нам, Павловское селенье подходящее. Народ — чистяк. Ах, какое село веселое… — повеселел наш пузан Вавила.
— Будь по-вашему, — сказал гость. — Только ко мне не пускайте пока никого: заниматься надо.
— Будьте вполне благонадежны, — вскричал Вавила. — То есть ни одна тварь не побеспокоит вашу честь.
— Карауль начальника, — сказал Вавила своей жене, а сам по деревне марш. Обежал все избы — хоть бы одна баба согласилась на полчасика председательшей побыть. Ах, ерш те в бок. Вот так штука…
Вавила к Настасею Сковороде и сразу заорал:
— Чтоб те сдохнуть, дурак паршивый! Пропадаем мы все. Член приехал! Требует! Ах, ах… Приделился, дьявол бородатый, в бабью должность, вот теперича иди!
— Ой, убегу я… В лес уеду, — взмолил, замотался Настасей.
— Убегу… Дура! Он книги требует. Он баб скличет. Хуже будет!
Настасей хлюпнулся на лавку и по-сумасшедшему выпучил глаза.
— Стриги рыжую бороду свою проворней, черт тя, собаку, ешь! — крикнул мельник. — Бритва имеется? Ужо я писаря позову, он обкатает.
Через час Настасея перевернули на Настасью.
— Повойник мой на башку-то надень! — злобилась его баба. — А поверх-то… Ужо-ко я шаль повяжу. — И не знала баба, хохотать иль плакать, — баба хохотала.
— Форменно. Сойдет, — окончательно развеселился мельник. — Член, кажись, подслеповат. А голосишка у тебя, слава богу, бабий… Сойдет. Эх, жаль, член самогон не впотребляет. Слышь-ка, тетка Дарья!.. Напхай ему кудели вот в этом месте… Так… Убавь! Прибавь! Так, в плепорцию. Вот мужика и в красотку перевернули, хе-хе… Даже замуж можешь в этом сарафане выходить за какого ни то расстригу. Идем проворней. Не подгадь. Личность веселей держи, с игрой!
Председательша Настасья по записной книге давала объяснения проезжему гостю. Заикалась, голосишко дрожал, вилял, руки тряслись. И смех и грех, вот те Христос.
— Да вы, гражданка, не волнуйтесь. Говорите спокойно. У вас, кажется, все в порядке, — сказал член и глазами заморгал.
— В порядке, ваша милость, как вас… — сиял мельник именинником. Бабочка она хорошая, толковая. Линию ведет, парцинально, согласуемо.
— Говорят, у вас несчастные роды были?
— Никак нет, — тонким голосом ответила Настасья и шаль натянула на глаза. — У нас… как его… все рожают, конечно, правильно, счастливо, да.
— Нет, нет. У вас лично, — поправил гость.
— Это, извините, я спутал, — выставил наш мельник бороду. — Та даже совсем другая женщина. Та действительно, черт ее знает, взяла да и… тово…
А гость — ну прямо как на грех — открыл на улицу окно, крикнул:
— Эй, тетушки! Шагайте обе в избу на пару слов.
Настасье показалось тут, будто юбка сама собой полезла вниз, будто из-под шали снова выставилась бородища. В избу вошли тем временем две тетки под хмельком — после баньки хлопнули.
— Ну как, тетушки, — спросил гость и очками поблестел. Председательшей женотдела довольны?
Настасья охнула от ужаса, сгреблась за край стола. Мельник боком-боком к теткам:
— Выручай, молодайки, — шепнул им и даже толстую маленечко по заду приласкал.
— Председательша наша дюже хорошая, — перемигнулись тетки, — усатая, бородатая, женатая… Хи-хи-хи… А, чтоб вас… Камедь!..
Побелела Настасья, рученьками всплеснула, зашаталась.
Мельник крикнул:
— Пошли вон!.. Пьяные ваши рожи!.. Они — полудурки, товарищ дорогой, тово… с максимцем… Вон!!
У теток враз раздулись ноздри, а спина дугой, как у кошек перед собакой.
— Ах ты брюхан! — заорали обе вдруг. — Нам — тьфу, что ты сельсовет! А пошто же ты лишних по две копейки за помол берешь? Это порядки? Тьфу! Слушай, товарищ городской, мы тебе всю правду истинную… Он, нечистик, с чертом знается… Вот он какой сельсовет… Тьфу! Он, паскуда, нам в женотдел мужика рыжебородого всучил. Дуняха! Веди-ка сюда Настасея Сковороду…
— Как? — ополоумел гость. — Вот ваша председательша.
— Тьфу! — плюнули обе тетки. — Наш Настасей бородатый… Это он, брюхан, полюбовницу свою привел… У него их…
Настасья вскрикнула, хлопнулась врастяжку, захрипела.
![Вячеслав Шишков - Хреновинка [Шутейные рассказы и повести]](/uploads/posts/books/133763/133763.jpg)
