Петр Краснов - Largo
Петр Краснов - Largo краткое содержание
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
I
Двадцать четвертого марта, предпразднество Благовещения, святых Иакова, Захария и Артемона, в доме Тропаревых двойной семейный праздник: — именины хозяина Якова Кронидовича и день рождения его жены — Валентины Петровны.
Валентина Петровна проснулась, как всегда, в девятом часу утра. Она лежала, не открывая глаз, постепенно переходя от сна к бодрствованию, вступая в день, полный хозяйственных забот.
Во сне играла музыка — хорошая примета. Большой, будто симфонический, оркестр… Какой-то совсем незнакомый Валентине Петровне марш… Очень звучный… В нем были торжественность Русского гимна и безпокойные вскрики Марсельезы… Он точно остался в ушах. Валентина Петровна пыталась вспомнить понравившийся ей мотив. Ловила его, крепче закрывая глаза, стараясь вернуть чары только что отлетевшего сладкого сна. — Не могла. Марш замер где-то в безконечной дали и исчез безвозвратно, навсегда, как исчезают сны.
Валентина Петровна вздохнула и открыла глаза. В щель неплотно задернутой тяжелой портьеры, сквозь занавес, мутное входило утро. Желтоватым светом была напоена штора вся в мелких сборках, и этот мягкий свет петербургского утра, еще с далеким, не поднявшимся над домами солнцем, точно осторожно, чтобы не обезпокоить хозяйку, вошел и разлился по всей спальне.
Совсем маленькая спальня, — и — такая уютная. В углу, у стены, противоположной окну, кровать красного дерева, в меру широкая, низкая и мягкая, мягкая. Три подушки — две под голову, третья сбоку, и неразлучная думка. Это она-то и навевает колдовские сны, звучит несказанно прекрасным оркестром и шлет к утру ясные мысли. Стеганое на пуху серебристо-серое одеяло лежит так нежно, точно в нем нет веса и так хорошо греет. В углу — иконы и лампада в малиновом стекле. Спаситель — им благословили их брак, Святой апостол Петр в старинном серебряном киоте, Казанская Божия Матерь с прекрасным Ликом, озаренным сиянием громадных глаз. Все те святые, кого Валентина Петровна помнит из еще не так давнего детства, когда вся ее жизнь была совсем иною, другие были мечты и другие люди ее окружали.
Она приподнялась на подушках и еще раз вздохнула. Теперь — тяжело.
Так вышло… Значит: — так Богу угодно. На все Его святая воля.
В головах красивая тумбочка с электрической лампочкой и книгами. В ногах низкое широкое настоящее кресло Александровских времен, вероятно еще крепостной столяр-резчик точил его. По выгнутым ножкам, все уменьшаясь, спускаются гирлянды хитро вырезанных роз. Оно обито сероватым рипсом с нежным розовым рисунком. Под ним пара туфель. Валентина Петровна с удовольствием посмотрела на них: — такие они маленькие, аппетитные, как ее ножки… На кресле мягкий, белый халат на нежном белом меху и название ему такое милое и зовущее — saut-dе-lit… Прелесть!..
Ковер во всю комнату, сероватый с нежным рисунком блеклых роз в зеленовато-голубых листьях. Туалетный столик с тройным зеркалом и целым набором хрустальных баночек, блюдечек, коробочек и пузырьков, перед ним уютное, низкое кресло… У окна в корзине — дышат ароматом нездешней весны гиацинты…
И тихо.
Так тихо, что слышно, как шумит пламя и потрескивают дрова в печи в столовой. Эта печь выходит задней, белым кафелем выложенной стеной с бронзовым отдушником в спальню, и от нее ровное льется тепло по всей комнате.
Хорошо!..
Этот уединенный, тихий и красивый комфорт и уют покоя дал Валентине Петровне ее муж Яков Кронидович, и ему она должна быть за все это благодарна…
Валентина Петровна поморщилась. Какое-то воспоминание провело легкую черту между бровей, легло темным облачком на большие серо-зеленые, как глубина северного моря глаза. Валентина Петровна надула мягкие губки, еще сухие от сна, и тихо выдохнула: — "пефф"…
… "Конечно, если нельзя без этого"…
Какой-то милый американец из посольства на веселом ужине говорил ей, пьяно смеясь, — "lе mouvеmеnt еst ridiculе, mais lе sеntimеnt еst agrеablе"…
Валентина Петровна этого не находила. Совсем не смешно, а просто тягостно, гадко и противно, и жаль за такого достойного человека, которого она всеми силами души старалась любить и кого все так уважают и почитают. И, когда на ее лицо и лоб лезла темная, курчавая и жесткая борода, — ей всегда казалось, что от нее пахнет трупом… И от этого было страшно, противно и тошно до ужаса… Она с трудом подавляла брезгливость…
Ей это даже не мерещилось… Если бы она могла не знать, забыть хотя на минуту страшную профессию мужа? — Он был член Медицинского Совета министерства Внутренних дел и прозектор… Еще недавно он в кругу друзей похвастал, что число вскрытых мертвых тел перевалило за тысячу…
Кошмар!.. Такие люди не должны жениться!..
От этого у них нет общей спальни. Этого она уже не могла. Это было выше ее сил… У него, на другом конце квартиры, по ту сторону коридора свой кабинет и спальня. Там висят его страшные халаты, лежат гуттаперчевые перчатки, книги, атласы, стоят банки с препаратами, и ведает всеми этими вещами, и прибирает там специально для того нанятый отставной солдат с кажущимся ей страшным и диким именем — Ермократ. От него определенно и всегда разит покойником.
Ведь есть же такие профессии! Избрал же ее Яков Кронидович такой труд и говорит, что он неплохо кормит… Таким людям надо жениться на курсистках, не брезгающих этим и не боящихся трупов.
Валентина Петровна сладко потянулась. Набежавшее облачко слетело с ясного лба, прикрытого кружевом белого чепца, губы распрямились, в углу рта легло подобие улыбки. Она вспомнила другое. Тоненькие пальчики перебрали по краю одеяла. Мизинец отделился, согнулся крючком и с силой ударил по сероватому шелку. Еще и еще раз… Да… так…
…Здесь после соло скрипки, — играть будет сам Обри! — вступит виолончель Якова Кронидовича, а она своим роялем даст полную силу оркестра.
"Что же она?.. Ведь уже девять часов скоро!.. А она лежит… Когда такая уйма дела!.."
Левая рука привычным движением скользнула по обоям, туда, где, как бы повешенная на натянутых двух белых проволоках, была прикреплена круглая холодная кнопка из бледно-розового орлеца.
Валентина Петровна надавила кнопку, и сейчас же радостный визг и нетерпеливое топотание раздались за дверью спальни.
Это ее Ди-ди.
II
Диди — палевого окраса крупная левретка «уипет» ворвалась, опережая горничную и кинулась к лицу и рукам Валентины Петровны. Все гибкое, стройное тело собаки извивалось змеею. Она то припадала, почти ложилась на передние лапы, то, выпрямляясь, вскакивала, клала лапы на постель у подушек и тянулась тонким красивым щипцом к рукам хозяйки. Большие, блестящие, как два черные бриллианта, глаза казалось, говорили, высказывая все ее собачье обожание и преданность.
Таня, молоденькая, стройная девушка, в черном платье, с белым, отделанным кружевом передником, в белом чепце на светло-каштановых волосах, ловко подвинула к постели легкий столик и устанавливала на нем кофейный прибор и чашку.
— Яков Кронидович дома?.. Оставь! Диди! Ну будет… Couchе!.. Тихо!.. — радостно и оживленно говорила Валентина Петровна.
— Барин еще в семь часов уехали. Темно совсем было. Получили какую-то телеграмму… Сказали: вернутся только к обеду… С днем рождения и именинником позвольте проздравить вас, барыня! Сто лет жить. Богатой быть.
"Опять на вскрытие", — подумала Валентина Петровна, и Таня по омрачившемуся ее лицу точно угадала ее мысли.
— Никак нет… Ермократа Аполлоновича с собою не брали-с… И поехали безо всего.
— Спасибо, милая Таня. Какая погода?
— Солнышко, и тает… Таково-то весело!.. Кабы да завтра такая же!.. Тогда и на Пасху хорошо будет. Завсегда так, — какая погода на Благовещение, такая и на Светло-Христов праздник.
— Раздвинь портьеры, Таня…
Помешивая маленькой серебряной ложечкой темный кофе в чашке с золотым ободком, Валентина Петровна следила за гибкими, ловкими движениями Тани.
Свет точно ожидал за портьерой. Он вошел ровный и золотистый. Солнце бросило оранжевые квадраты на складки шторы.
— Таково-то весело! — повторила Таня. — Воробьи так и кричат, так и щебечут… Одевайтесь скорее, барыня. До гостей покатались бы… Прикажете письма подать?
— А много?
Таня, привезенная Валентиной Петровной из дома отца, где она выросла почти подругой своей барышни, входившая во все интересы госпожи, радостно отозвалась:
— Цельная куча!.. И телеграммов очинно даже много.
— Давай, я посмотрю за кофе.
Диди улеглась в кресле подле saut-dе-lit, уткнув умную мордочку между лапок и косила темным глазом на хозяйку. Поднимая мягкое в легких шелковистых складках ухо, она точно слушала, что та говорит.
Сев на постели, Валентина Петровна, небольшим костяным японским ножом с изображением обезьянки, проворно вскрывала телеграммы и письма.
