Василий Шукшин - Залетный
Обзор книги Василий Шукшин - Залетный
Шукшин Василий
Залетный
Василий Шукшин
Залетный
Кузнец Филипп Наседкин -- спокойный, уважаемый в деревне человек, беспрекословный труженик -- вдруг запил. Да и не запил вовсе, а так -- стал прикладываться. Это жена его, Нюра Заполошная, это она решила, что Филя запил. И она же полетела в правление колхоза и там устроила такой переполох, что все решили: Филя запил. И все решили, что надо Филю спасать.
Главное, всех насторожило, что Филя "схлестнулся" с Саней Неверовым. Саня -- человек очень странный. Весь больной, весь изрезанный (и плеврит, и прободная язва же-лудка, и печень, и колит, и черт его не знает, чего у него только не было, и геморрой), он жил так: сегодня жив, а завтра -- это надо еще подумать. Так он говорил. Он не рабо-тал, конечно, но деньги откуда-то у него были. У него соби-рались выпить. Он всех привечал.
Изба Сани стояла на краю деревни, над рекой, присела задом в крутизну берега, а двумя маленькими глазами-ок-нами смотрела далеко-далеко -- через реку, в синие горы. Была маленькая оградка, какие-то старые бревна, две бе-резки росли... Там, в той ограде, отдыхала душа.
Саня не то что слишком уж много знал или много пови-дал на своем веку (впрочем, он про себя не рассказывал. Ма-ло рассказывал) -- он очень уж как-то мудрено говорил про жизнь, про смерть... И был неподдельно добрый человек. Тя-нуло к нему, к родному, одинокому, смертельно боль-ному. Можно было долго сидеть на старом теплом бревне и тоже смотреть далеко -- в горы. Думалось не думалось -- хо-рошо, ясно делалось на душе, как будто вдруг -- и в ка-кую-то минуту -- стал ты громадный, вольный и коснулся руками начала и конца своей жизни -- смерил нечто драго-ценное и все понял. Ну и что? Ну и ладно! -- так думалось.
Бабы замужние возненавидели Саню с того самого дня, как он только появился в деревне. Появился он этой весной, облюбовал у цыган развалюху, сторговал, купил и стал жить. Его сразу, как принято, окрестили -- Залетный. И, разумеется, -- Саня, потому что -- Александр. Его даже по-баивались. И все зря. Филя, когда бывал у Сани, испытывал такое чувство, словно держал в ладонях теплого еще, сла-бого воробья с капельками крови на сломанных крыльях -- трепетный живой комочек жизни. И у Фили все восставало в груди -все доброе и все злое, когда про Саню говорили плохо.
Филя так и сказал на правлении колхоза:
-- Саня -- это человек. Отвяжитесь от него. Не тревожьте.
-- Пьяница, -- поправила бухгалтерша, пожилая уже, но еще миловидная активистка.
Филя глянул на нее, и его вдруг поразило, что она кра-сит губы. Он как-то не замечал этого раньше.
-- Дура, -- сказал ей Филя.
-- Филипп! -- строго прикрикнул председатель колхо-за. -- Выбирай выражения!
-- Ходил к Сане и буду ходить, -- упрямо повторил Фи-ля, ощущая в себе злую силу.
-- Зачем?
-- А вам какое дело?
-- Ты же свихнешься там! Тому осталось... самое большее полтора года, ему все равно, как их дожить. А ты-то?!
-- Он вас всех переживет, -- зачем-то сказал Филя.
-- Ну, хорошо. Допустим. Но зачем тебе спиваться-то?
-- Иди спои меня, -- усмехнулся Филя. -- Через неделю на баланс сядешь. Вы меня хоть раз сильно пьяным видели?
-- Так это всегда так начинается! -- вместе воскликнули председатель, бухгалтерша, девушка-агроном и бригадир Наум Саранцев, сам большой любитель "пополоскать зуб-ки". -- Всегда же начинается с малого!
-- Тем-то он и опасен, Филипп, этот яд, -- стал разви-вать мысль председатель, -- что он сперва не пугает, а как бы, наоборот, заманивает. Тебе после войны не приходилось на базаре в карты играть?
-- Нет.
-- А мне пришлось. Ехал с фронта, вез кое-какое барах-лишко: часы "Павел Буре", аккордеон... В Новосибирске пересадка. От нечего делать пошел на барахолку, гляжу -- играют. В три карты. Давай, говорят, фронтовичек, опробуй счастье! А я уже слышал от ребят -- обманывают нашего брата. Нет, говорю, играйте без меня. Да ты, мол, опробуй! Э-э, думаю, ну, проиграю тридцатку... -- председатель оживился. Его слушали, улыбались. Филя крутил фуражку меж колен. -- Давай, говорю! Только без обмана, черти! А надо было, значит, отгадать одну карту... Он их сперва пока-зывает, потом у тебя на глазах тасует и, значит, расклады-вает тыльной стороной. Все три. Одну тебе надо отгадать, ту-за бубей, например. И ведь все на глазах делает, паразит! Вот показал он мне все три лицом -- запомнил? Запомнил, го-ворю. Следи!.. Раз-раз-раз -- перекидывает их. Я слежу, где туз бубей. Какая, спрашивает? Я зажал пальцем... Перевора-чиваем -- туз бубей. Выиграл. Они мне еще дали выиграть раза три-четыре... Ну, и все: к вечеру и аккордеон мой, и ча-сы, и деньги -- как корова языком слизнула. Все проиграл. Попытался было силой отбить, но их там много оказалось. Так и явился домой с пустыми руками. Вот как, Филипп, за-раза-то всякая начинается -- незаметно. Ведь они же мне сперва дали выиграть, потом уж только чистить-то начали. Ведь мне все отыграться хотелось, все надеялся... Вот и отыг-рался. Водка, она действует тем же методом: я тебя сперва ублажу, убаюкаю, а потом уж возьмусь за тебя. Так что смот-ри, Филипп, -- не прогадай.
-- Мне не восемнадцать лет.
-- А она анкетные данные не спрашивает! Ей все равно... Работник ты хороший, с семьей у тебя пока все благополуч-но... Просто мы предупреждаем тебя. Не ходи ты к этому Са-не! Он, может, хороший человек, но смотри, сколько на не-го баб жалуется!..
-- Дуры, -- опять сказал Филя.
-- Ну, задолбил, как дятел: дуры, дуры. Твоя Нюра -- ду-ра, что ли?
-- И моя дура. Чего заполошничать?
-- Да то, что ей семью разрушать не хочется!
-- Никто ее не разрушает. Сама бегает разрушает.
-- Ну, смотри. Мы тебя предупредили. А этого твоего Са-ню мы просто выселим из деревни, и все... Он дождется.
-- Не имеете права -- больной человек.
-- Найдем право! Больной... Больной, значит, не пей. Иди работай, Филипп.
-- Вызывали? -- спросил вечером Саня, нервно подраги-вая веком левого глаза.
-- Вызывали, -- Филе было стыдно за жену, за председа-теля, за все правление в целом.
-- Не велели ходить?
-- Та-а... што я, ребенок, што ли!
-- Да, да, -- согласился Саня. -- Конечно, -- и веко его все подергивалось. Он смотрел на далекие горы. С таким выражением смотрел, точно ждал, что оттуда -- вспять -- взойдет солнце. Оно там заходило. -- Ночью, часу в двена-дцатом, соловьи поют. Ах, дьяволята!.. выкомаривают. Друг перед другом, что ли?
-- Самок заманивают, -- пояснил Филя.
-- Красиво заманивают. Красиво. Люди так не умеют. Лю-ди -- сильные.
"Это ты-то -- сильный?" -- думал Филя.
-- Уважаю сильных людей, -- продолжал Саня. -- В дет-стве меня колотил один парнишка -- сильней меня был. Мне отец посоветовал: потренируйся, поподнимай что-нибудь тяжелое -- через месяц поколотишь его. Я стал поднимать ось от вагонетки. Три дня поподнимал -- надорвался. Пупок развязался.
-- А ты бы взял -- раз послабей -- гирьку, привязал бы ее на ремешок да гирькой бы его по башке. Я тоже смирный был, маленький-то, ну один извязался тоже, проходу не да-ет. Я его гирькой от часов разок угостил -- отстал.
Саня пьянел. Взор его туманился... Покидал далекие си-ние горы, наблюдал речку, дорогу, дикий кустик малины под плетнем. Теплел, становился радостным.
-- Хорошо, Филипп. Мне -- пятьдесят два, двенадцать откинем -несознательные -- сорок... Сорок раз видел вес-ну, сорок раз!.. И только теперь понимаю: хорошо. Раньше все откладывал, все как-то некогда было -торопился мно-го узнать, все хотел громко заявить о себе... Теперь -стоп-машина! Дай нагляжусь. Дай нарадуюсь. И хорошо, что у ме-ня их немного осталось. Я сейчас очень много понимаю. Все! Больше этого понимать нельзя. Не надо.
Снизу, от реки, холодало. Но холодок тот только ощу-щался, наплывал... Это было только слабое гнилостное ды-хание, и огромная, спокойная теплынь от земли и неба гу-била это дыхание.
Филя не понимал Саню и не силился понять. Он тоже чувствовал, что на земле -- хорошо. Вообще жить -- хорошо. Для приличия он поддерживал разговор.
-- Ты совсем, што ли, одинокий?
-- Почему? У меня есть родные, но я, видишь, болен, -- Саня не жаловался. Ни самым даже скрытым образом не жаловался. -- И у меня слабость эта появилась -- выпить... Я им мешаю. Это естественно...
-- Трудно тебе, наверно, жилось...
-- По-разному. Иногда я тоже брал гирьку... Иногда мне гирькой. Теперь -- конец. Впрочем, нет... вот сейчас я сознаю бесконечность. Как немного стемнеет, и тепло -- я вдруг сознаю бесконечность.
Этого Филя совсем не мог уразуметь. Еще один мужик си-дел, Егор Синкин, с бородой, потому что его в войну ра-нило в челюсть, тот тоже не мог уразуметь.
-- В тюрьме небось сидел? -- допытывался Егор.
-- Бог с вами! Вы еще из меня каторжанина сделаете. Просто я жил и не понимал, что это прекрасно -- жить. Ну, что-то такое делал... Очень любил искусство. Много суетил-ся. Теперь спокоен. Я был художник, если уж вам так инте-ресно. Но художником не был, -- Саня искренне, негромко, весело смеялся. -- Вконец запутал вас... Не мучайтесь. Ну ма-ло ли на свете чудаков, странных людей!.. Деньги мне при-сылает брат. Он богатый. То есть не то что очень богатый, но ему хватает. И он мне дает.
