Максим Горький - Ледоход
Обзор книги Максим Горький - Ледоход
Горький Максим
Ледоход
А.М.Горький
Ледоход
На реке, против города, семеро плотников спешно чинили ледорез, ободранный за зиму слободскими мещанами на топливо.
Весна запоздала в том году - юный молодец Март смотрел Октябрем; лишь около полуден - да и то не каждый день - в небе, затканном тучами, являлось белое - по-зимнему - солнце и ныряло в голубых проталинах между туч, поглядывая на землю неприветливо и косо.
Уже была пятница страстной недели, а капель к ночи намерзала синими сосулями в пол-аршина длиною; лед на реке, оголенной от снега, тоже был синеватый, как зимние облака.
Работали плотники - а в городе печально и призывно пела медь колоколов. Головы рабочих поднимались вверх, глаза задумчиво тонули в сероватой мгле, обнявшей город, и часто топор, занесенный для удара, нерешительно, на секунду останавливался в воздухе, точно боясь разрубить ласковый звон.
Там и тут на широкой полосе реки криво торчали сосновые ветви, обозначая дороги, полыньи и трещины во льду; они поднимались вверх, точно руки утопающего, изломанные судорогами.
Томительной скукой веет от реки: пустынная, прикрытая ноздреватой коростой, она лежит безотрадно прямою дорогой во мглистую область, откуда уныло и лениво дышит сырой, холодный ветер.
...Староста Осип, чистенький и складный мужичок, с правильной серебряной бородкой, аккуратно завитой в мелкие кольца на розовых щеках и гибкой шее,- всегда и всюду заметный, староста Осип покрикивает:
- Шевелись поживей, курицыны дети!
И обращается ко мне, насмешливо внушая:
- Наблюдающий,- ты чего в небе ковыряешь тупым твоим носом? Ты для какого дела приставлен, спросить тебя? Ты - от подрядчика, от Василь Сергеича? Стало быть - подобат тебе наяривать нас - работай живо, такой-сякой народ! Вот для какого подвигу ты налажен, а ты - на свое дело моргаешь, дите мое, горький сухостой! Моргать тебе не положено, ты гляди в оба да покрикивай, коли тебя вроде десятника до нас приспособили... ты командуй, кукушкино яичко!
Он снова кричит на ребят:
- Не зевай! Лешие,- надобно сегодня конец делу положить, али нет?
Сам он - первейший лентяй артели. Превосходно знает свое дело, умеет работать ловко, споро, со вкусом и увлечением, но - не любит утруждать себя и постоянно рассказывает волшебные истории. Как раз в разгар работы, когда люди вопьются в нее и работают молча, сосредоточенно, вдруг плененные желанием сделать всё ладно и гладко,- Осип заводит журчащим голоском:
- А вот, братцы мои, был случай...
Две-три минуты люди как будто не слушают его, самозабвенно тешут, строгают, рубят, а мягонький тенорок мечтательно течет и вьется, опутывая, связывая внимание людей. Голубые ясные глаза Осипа сладко прищурены, он покручивает пальцами курчавую бородку и, чмокая от удовольствия, нижет слово за словом...
- Поймал он этого линя, положил в пещер, идет лесом - думает: "А и будет же уха у меня..." Только вдруг - не знай откуда - кричит голос женской, тонкой: "Елеся-а, Елеся-а..."
Длинный костлявый мордвин Ленька, по прозвищу Народец,- молодой парень с маленькими изумленными глазками,- опустил топор и стоит, открыв рот.
- А из пЕщера отвечают басищем, густо: "Зде-ся-а!.." И в тую самую минуту крышка с пещера - хло-бысь, линь оттедова - прыг и пошел, пошел назад, в омут свой...
Старик-солдат Санявин, угрюмый пьяница, страдающий одышкой и давно чем-то обиженный на всю жизнь, хрипит:
- Как это он, линь, пошел посуху, ежели он - рыба?
- А говорить рыбе назначено? - ласковенько спрашивает Осип.
Мокей Будырин, мужик серый, с собачьим лицом - скулы и челюсти выдвинуты вперед, а лоб запрокинут,- человек молчаливый и неприметный, не торопясь, выпускает через нос три любимые свои слова:
- Это совсем верно...
Каждый раз, когда рассказывают что-нибудь чудесное, страшное, грязное или злое,- он негромко, но непоколебимо уверенно отзывается:
- Это совсем верно...
И словно трижды бьет меня в грудь жестким тяжелым кулаком.
Работа встала, потому что Яков Боев, косноязычный и кособокий, тоже хочет рассказать что-то рыбье и уже начал, но ему никто не верит, смеются над его измятою речью; он - божится, ругается, сердито сует долотом в воздух и, захлебываясь злой слюною, кричит, на смех всем:
- Один - чего ни ври - принимают, а как я вам - правду,- ржете, галманы, пострели вас в душу...
Все бросили работу и шумят, размахивая пустыми руками; тогда - Осип снимает шапку, обнажая благообразную серебряную голову, с плешью на темени, и строго кричит:
- Будя, эй! Позвонили, отдохнули, и - ладно!
- Сам завел,- хрипит солдат, поплевывая на ладони.
Осип пристает ко мне:
- Наблюдающий-и...
Мне кажется, что он сбивает людей с работы своими россказнями, имея какую-то цель, но я не понимаю - хочет ли он болтовней прикрыть свою лень или дать людям отдых? Перед подрядчиком Осип держится льстиво, низкопоклонно,- "ломает дурака" перед ним и каждую субботу умеет выклянчить у него "на чаишко" для артели.
Вообще он человек "артельный", но старики его не любят, считают шутом, бездельником и относятся к нему неуважительно, да и молодежь, любя слушать его болтовню, смотрит на него несерьезно, с недоверием, плохо скрытым и часто злым.
Мордвин, парень грамотный, с которым я говорю иногда "по душам", однажды, на мой вопрос - что за человек Осип, сказал, усмехаясь:
- Не знай... пес его знает... так себе - ничего...
И, подумав, добавил:
- Михайло, который помер, резкий был мужик, умный,- так он раз лаялся с им, с Осипом-то, да и говорит: "Али, говорит, ты человек? Работник в тебе подох, а хозяин - не родился, так, говорит, ты и будешь всю жизнь болтаться на углу, как забытый отвес на нитке"... Вот это, поди-ка, верно про него...
И еще подумав, мордвин беспокойно договорил:
- А так он ничего, добрый человек...
У меня глупейшая позиция среди этих людей: пятнадцатилетний парень, я приставлен подрядчиком - записывать расход материала, следить, чтобы плотники не воровали гвоздей, не таскали в кабак досок. Гвозди они воруют, нимало не стесняясь моим присутствием, и все усердно показывают мне, что я на работе среди них - человек лишний, неприятный И если кому-нибудь представляется случай незаметно задеть меня доскою или иным способом причинить мне маленькую обиду - они это делают очень умело
Мне с ними неловко, стыдно; я хочу сказать им что-то, что помирило бы их со мною, но не нахожу нужных слов, и меня давит угрюмое чувство моей ненужности.
Каждый раз, когда я записываю в книжку количество взятого материала,Осип, не торопясь, подходит и спрашивает:
- Нарисовал? Ну-кось, покажь...
Смотрит на запись прищуря глаза и говорит неопределенно:
- Мелко пишешь...
Он умеет читать только по печатному, пишет тоже печатными буквами церковного устава - гражданская пропись непонятна ему.
- Это - корытцем-то - какое слово?
- Добро.
- Добро-о! Ишь петля какая... А что написано строкой этой?
- Досок вершковых, девятиаршинных, пять.
- Шесть.
- Пять.
- Как же пять? Вот, солдат перерезал одну...
- Это он напрасно, надобности не было...
- Как же не было? Он половинку в кабак снес...
Спокойно глядя в лицо мне голубыми, как васильки, глазами, с веселой усмешечкою в них, он навивает на палец колечки бороды и неотразимо бесстыдно говорит:
- Рисуй шесть, право! Ты гляди, кукушкино яичко,- мокро, холодно, работенка тяжелая - надобно людям побаловать душеньку, винцом-то ее обогреть? Ты - не строжись, бога строгостью не подкупишь...
Говорит он долго, ласково, кудревато, слова сыплются на меня, точно опилки, я как бы внутренно слепну и молча показываю ему переправленную цифру.
- Ну вот - это верно! И чифра - красивше, вон какой купчихой сидит, пузатенька, добренька...
Я вижу, как победоносно он рассказывает плотникам о своем успехе, знаю, что они все презирают меня за уступчивость, мое пятнадцатилетнее сердце обиженно плачет, а в голове вертятся скучные, серые мысли:
"Всё это странно и глупо. Почему он уверен, что я снова не переправлю 6 на 5 и не скажу подрядчику, что они пропили доску?"
Однажды они украли два фунта пятивершковых костылей и железные скобы.
- Слушай,- предупредил я Осипа,- я это запишу!
- Вали! - согласился он, играя седыми бровями.- Что, в сам-деле, за баловство? Вали, рисуй их, маминых детей...
И закричал ребятам:
- Эй, шалыганы, костыли и скобы на штраф вам записаны!..
Солдат угрюмо спросил:
- Почто?
- Проштрафились, стало быть,- спокойно пояснил Осип.
Плотники заворчали, косо поглядывая на меня, а у меня не было уверенности, что я сделаю то, чем пригрозил, а если сделаю - так это будет хорошо.
- Уйду от подрядчика,- сказал я Осипу,- ну вас всех к чертям! С вами вором станешь.
Осип подумал, погладил бороду, сел рядом со мною плечом и сказал тихонько:
- Это - правильно!
- Что?
- Надо уйти. Какой ты десятник, какой приказчик? В должностях этих надобно понимать, что есть имущество, собачий характер надобен тут, чтоб охранять хозяи-ново, как свою родную шкуру, мамино наследство... А ты для этого дела - молод пес, ты не чувствуешь, чего имущество требует. Если бы сказать Василь Сергеи-чу, как ты нам мирволишь,- он бы те в тую самую одну минуту по шее,- вполне решительно! Потому ты для него - не к доходу, а на расход, человек же должен служить доходно хозяину - понял?
