Элизабет Гаскелл - Север и Юг
«Je ne voudrois pas reprendre mon coeur en ceste sorte: meurtri de honte, aveugle, impudent, traistre et desloyal a ton Dieu, et sembables choses; mais je voudrois le corriger par voye de compassion. Or sus, mon pauvre coeur, nous voila tombez dans la fosse, laquelle nous avions tant resolu d’eschapper. Ah! relevons-nous, et quittons-la pour jamais, reclamons la misericorde de Dieu, et esperons en elle qu’elle nous assistera pour desormais estre plus fermes; et remettons-nous au chemin de l’humilite. Courage, soyons sur nos gardes, Dieu nous aydera»[8].
«Путь смирения, – подумала Маргарет. – Именно этого мне и не хватает. Но мужайся, бедное сердце! С Божьей помощью мы вернемся назад и найдем утерянный путь».
Она вскочила с кресла, решив сразу же заняться какой-нибудь работой, которую могла взять на себя. Она позвала Марту. Когда служанка быстро взбежала по лестнице и вошла в гостиную, Маргарет задумалась. Она давно подозревала, что за почтительными и услужливыми манерами девушки скрывается ее истинный характер. Марту было трудно вызвать на личный разговор, однако Маргарет удалось задеть ее душевную струну простым упоминанием имени уважаемой миссис Торнтон. Лицо служанки мгновенно посветлело, и с одобрения молодой хозяйки она рассказала длинную историю о том, как ее отец в молодости дружил с мужем миссис Торнтон. Более того, он даже оказал ему большую услугу, о которой Марта ничего не знала, потому что в ту пору была маленькой девочкой. Затем жизненные обстоятельства разлучили две семьи. Пока Марта росла и входила в зрелый возраст, ее отец «катился под горку», опускаясь все ниже и ниже по карьерной лестнице. Раньше он был клерком на складе, но в итоге превратился в безработного пьяницу. Мать умерла, и Марта с сестрой, по ее собственному выражению, были бы «потеряны», если бы не миссис Торнтон, которая нашла бедняжек и позаботилась об их судьбе.
– У меня был жар, и я умирала от слабости, но миссис Торнтон и, конечно, ее сын не успокоились, пока не перевезли нас в свой дом. Затем я долго лечилась в санатории у моря. Доктора говорили им, что моя болезнь была заразная, однако они не оставляли меня. Только мисс Фанни уехала погостить к той семье, в которую она скоро войдет после замужества. Она еще долго сторонилась меня, но все закончилось благополучно.
– Мисс Фанни собирается выйти замуж? – спросила Маргарет.
– Да, за богатого джентльмена. Только он намного старше ее. Его зовут Уотсон, и он владеет фабриками где-то за Хейли. Это очень выгодный брак, хотя жених совсем седой.
После этих слов наступила продолжительная пауза, во время которой к Марте вернулась ее серьезность, а вместе с ней и привычная краткость ответов. Она почистила камин и спросила, к какому времени готовить чай. Потом она покинула комнату – с таким же непроницаемым лицом, с каким вошла в гостиную. Маргарет вновь обругала себя за плохую привычку, которую недавно приобрела: она пыталась образно представить каждое событие, связанное с мистером Торнтоном; проанализировать, как оно влияло на него и нравились ли ему последствия происшедшего.
На следующий день она провела занятия с детьми Бушера, затем совершила долгую прогулку по окрестным полям и, наконец, вернулась, чтобы пообщаться с Мэри Хиггинс. К ее удивлению, в доме был только Николас. Он только что вернулся с работы. Удлинившийся световой день ввел ее в заблуждение относительно времени. Судя по манерам и поведению, Хиггинс встал на путь смирения. Мужчина вел себя спокойно и не стремился к самоутверждению, общаясь с другими людьми.
– Значит, старый джентльмен решил отправиться в путешествие? – спросил он. – Малыши уже сообщили мне. Да, дети все замечают. Иногда я думаю, что они дадут фору моим девочкам по сообразительности. Хотя, наверное, неправильно так говорить, потому что Бесс теперь в могиле. Все-таки для путешествий лучше всего подходит лето – по погоде, я имею в виду. Знаешь, мой хозяин, как мне кажется, витает в каком-то своем мире.
– И по этой причине вы так рано ушли с работы сегодня? – невинным тоном спросила Маргарет.
– Ты ничего не знаешь о фабричной жизни, – презрительно ответил Хиггинс. – Я не двуличный человек, с одним лицом для хозяина и с другим – для его спины. Прежде чем уходить с работы, мы считаем удары часов на городской башне. Твой Торнтон знает толк в классовой борьбе, и жульничать с ним не стоит. Ты помогла мне устроиться на его фабрику, и я благодарен тебе за это. Как показало время, у Торнтона неплохое производство. Эй, паренек! Встань и расскажи свою речовку мисс Маргарет. Так, правильно. Раздвинь ноги на ширину шага и вытяни правую руку, как оратор. «Раз – остановись, два – подожди, три – приготовься, четыре – уходи!»
Маленький мальчик повторил гимн методистов, смысл которого он вряд ли понимал. Но он уловил ритм стихотворения и выразительно повторил слова, как настоящий член парламента. Когда Маргарет поаплодировала малышу, Николас подозвал другого мальчика, а затем еще одного. К своему удивлению, она заметила, что он теперь проявляет интерес к религиозным строфам, которые прежде напрочь отвергал.
Она вернулась домой к обычному времени для чаепития. Девушке было приятно, что никто не ждал ее в гостиной и она не должна была с тревогой думать о том, в каком настроении находится ее отец – в мрачном или веселом. После чаепития Маргарет решила проверить большую кипу старых писем и выбрать из них те, которые можно было уничтожить. Среди писем она нашла четыре-пять посланий от мистера Генри Леннокса. Они были связаны с делом Фредерика, поэтому она тщательно перечитала их, желая удостовериться, какими были шансы на оправдание брата. Но когда она закончила последнее письмо и взвесила все «за» и «против», ее внимание привлек стиль изложения, открывавший некоторые черты его характера. Несмотря на официальный слог мистера Леннокса, Маргарет отметила, что он не забывал своего отношения к ней, каким бы интересом ни руководствовался в данной переписке. Письма, безусловно, были умными, но ей не хватало в них доброжелательности и душевности. Она решила сохранить эту важную корреспонденцию и отложила письма адвоката в сторону.
Покончив с делом, Маргарет погрузилась в размышления. Уже который раз за вечер она с грустью вспоминала об отсутствовавшем отце. Она укоряла себя за то, что воспринимала свое уединение и, соответственно, его отсутствие как облегчение. Однако два прошлых дня не только подарили ей светлые надежды, но и наделили новой силой. Планы, за которые она раньше боялась браться, теперь казались сплошным удовольствием. Меланхолические шоры спали с ее глаз, и она увидела свою ситуацию в истинном свете. Если мистер Торнтон восстановит их дружеские отношения – нет, если он будет приходить время от времени к отцу, как в прежние дни (пусть она даже не будет видеться с ним), – курс ее будущей жизни (хотя, возможно, и не столь радостный в перспективе) вновь станет ясным и ровным. Она вздохнула и поднялась, чтобы отправиться спать. Несмотря на прочитанный отрывок из «Одного шага достаточно для меня», несмотря на молитву, посвященную отцу, ее сердце томилось от беспокойства и печали.
В тот апрельский вечер мистер Хейл тоже думал о Маргарет – так же настойчиво, как и дочь о нем. Он устал посещать старых друзей и прежние знакомые места. И он явно преувеличивал, полагая, что из-за его изменившихся убеждений друзья будут относиться к нему предвзято. Некоторые из них действительно были шокированы, огорчены и даже возмущены его переходом к абстрактному мировоззрению, но, увидев человека, когда-то любимого ими, они тут же забывали о разнице убеждений или только вспоминали о ней, дабы придать своим манерам еще больше деликатности и нежности. Мистер Хейл был известен немногим – он учился в одном из небольших колледжей и все время оставался скромным и необщительным студентом. Однако те, кто в юности проникся его утонченностью мыслей и чувств, скрытых за нерешительностью и молчанием, воспринимали мистера Хейла с любовью и покровительственной добротой, которые они обычно демонстрировали женщинам. Возобновление этой симпатии после стольких лет и больших перемен ошеломило его больше, чем возможные проявления грубости и неодобрения, которых он поначалу ожидал.
– Боюсь, что мы перестарались, – сказал мистер Белл. – Теперь ты будешь сожалеть, что так долго жил в условиях милтонского климата.
– Я устал, – ответил мистер Хейл. – И виной тому не грязный милтонский воздух, а мои пятьдесят пять лет. Именно они являются причиной упадка моих сил.
– Чушь! Мне почти шестьдесят, однако я полон сил, как телесных, так и умственных. И больше не говори мне об этом. Пятьдесят пять! Ты совсем еще мальчишка!
Мистер Хейл покачал головой.
– Последние годы сломили мой дух.
Помолчав минуту, он поерзал на сиденье роскошного кресла, в котором полулежал, выпрямился и сказал дрожащим голосом:
– Белл! Ты же не думаешь, что я поступил бы иначе, если бы обладал даром предвидения? Даже если бы мне было известно, к чему приведет моя перемена взглядов и отказ от должности, я все равно отверг бы ту веру и Церковь, которым служил. Думаю, если бы меня оповестили о том, как мучительно будет страдать моя любимая жена, я поступил бы так же и оставил службу. Но я спланировал бы свои действия лучше и мудрее для пользы моей семьи. Хотя вряд ли Бог наделил бы меня большей мудростью и силой.
