Джон Кольер - Сборник новелл На полпути в ад
- Ты так думаешь? - мрачно спросила Эдна.
- Как бы то ни было, дело сделано. Я ушел из музея. Я принимаю предложение.
- Я - мать Джойс.
- А я ее отец. И твой муж.
- Нет. Господи, как странно. Ведь ты бы мог завести любовницу, мог бы начать пить. У нас были бы бесконечные слезы, ссоры и скандалы, мы были бы несчастны. И все же ты оставался бы моим мужем. Но стоило тебе произнести всего несколько опрометчивых слов - и ты мне не муж. Чужой человек.
- Не так громко. Кажется, Мэй вернулась. Мэй прошла прямо в столовую.
- Успела на почту? - спросил Генри. - Мое заявление об уходе, - пояснил он Эдне.
- Ты заберешь его назад.
- Ты бы его видела, - улыбнулся Генри.
- Успела, сэр, - выпалила служанка. - Вам телеграмма, сэр. - Она вручила телеграмму Генри.
- Может быть, из Голливуда, - сказал он. Люди разного общественного положения открывают телеграммы совершенно по-разному. Генри развернул свою с высокомерием человека, уже облаченного в желтый жилет. Телеграмма раздела его донага: "Все отменяется тчк Фишбейн".
ЛОВЕЦ ЧЕЛОВЕКОВ
Перевод. Муравьев В., 1991 г.
Олан Остен, точь-в-точь пугливый котенок, взошел по темной скрипучей лестнице домика неподалеку от Пелл-стрит и долго тыкался в двери на тускло освещенной площадке, пока не отыскал затертую табличку с нужной фамилией.
Он толкнул дверь, как было ведено, и очутился в комнатушке с дощатым столиком, креслом-качалкой и стулом. На грязно-бурой стене висели две полки, заставленные дюжиной флаконов и склянок.
В качалке сидел старик и читал газету. Алан молча вручил ему свою рекомендацию.
- Садитесь, мистер Остен, - весьма учтиво пригласил старик. - Рад с вами познакомиться.
- Правда ли, - спросил Алан, - что у вас есть некое снадобье, крайне, так сказать, э-э... необычного свойства?
- Милостивый государь, - ответствовал старик, - выбор у меня невелик - слабительными и зубными эликсирами не торгую - чем богаты, тем и рады. Но обычного свойства у меня в продаже ничего нет.
- Мне, собственно... - начал Алан.
- Вот, например, - прервал его старик, достав с полки флакон. Жидкость бесцветная, как вода, почти безвкусная, спокойно подливайте в кофе, молоко, вино, вообще в любое питье. И можете быть точно так же спокойны при вскрытии.
- Это, значит, яд? - воскликнул Алан отшатнувшись.
- Ну скажем, очиститель, - равнодушно поправил старик. - Отчищает жизнь. Скажем, пятновыводитель. "Сгинь, постылое пятно!" А? "Угасни, жалкая свеча!"
- Мне ничего подобного не нужно, - сказал Алан.
- Это ваше счастье, что не нужно, - сказал старик. - Знаете, сколько это стоит? За одну чайную ложечку - а ее достаточно - я беру пять тысяч долларов. И скидки не делаю. Ни цента скидки.
- Надеюсь, ваши снадобья не все такие дорогие, - сказал Алан с тревогой.
- Нет, что вы, - сказал старик. - Разве можно столько просить, положим, за любовное зелье? У молодых людей, которым нужно любовное зелье, почти никогда нет пяти тысяч долларов. А были бы - так зачем им любовное зелье?
- Очень рад это слышать, - сказал Алан.
- Я ведь как смотрю на дело, - сказал старик. - Услужи клиенту раз, он к тебе придет в другой. И за деньгами не постоит. Подкопит уж, если надо.
- Так вы, - спросил Алан, - вы и в самом деле торгуете любовным зельем?
- Если бы я не торговал любовным зельем, - сказал старик, потянувшись за другим флаконом, - я бы о том, другом, вам и говорить не стал. В такие откровенности можно пускаться только с теми, кого обяжешь.
- А это зелье, - сказал Алан, - оно не просто - знаете - не только...
- Нет, нет, - сказал старик. - Постоянного действия - что там телесное влечение! Но его тоже возбуждает. Да, да, возбуждает. Еще как! Неодолимое. Неутолимое. Непреходящее.
- Скажите! - заметил Алан, изобразив на лице отвлеченную любознательность. - Бывает же!
- Вы подумайте о духовной стороне, - сказал старик.
- Вот-вот, о ней, - сказал Алан.
- Вместо безразличия, - сказал старик, - возникает нежная привязанность. Вместо презрения - обожание. Чуть-чуть капните зелья какой-нибудь барышне - в апельсиновом соке, в супе, в коктейле привкуса не дает, - и любую резвушку и ветреницу станет прямо не узнать. Ей нужно будет только уединенье - и вы.
- Даже как-то не верится, - сказал Алан. - Она так любит ходить по гостям.
- Разлюбит, - сказал старик. - Ее станут пугать хорошенькие девушки - из-за вас.
- Она действительно будет ревновать? - вскричал Алан в восторге. Меня - ревновать?
- Да, она захочет быть для вас целым миром.
- Она и так для меня целый мир. Только она об этом и думать не хочет.
- Подумает, вот только глотнет снадобья. Как миленькая подумает. Кроме вас, ни о ком и думать не будет.
- Изумительно! - воскликнул Алан.
- Она захочет знать каждый ваш шаг, - сказал старик. - Все, что с вами случилось за день. Всякое ваше слово. Она захочет знать, о чем вы думаете, почему улыбнулись, почему у вас вдруг печальный вид.
- Вот это любовь! - воскликнул Алан.
- Да, - сказал старик. - А как она будет за вами ухаживать! Уставать не позволит, на сквозняке сидеть не даст, голодным не оставит. Если вы задержитесь где-нибудь на час, она будет с ума сходить. Она будет думать, что вас убили или что вас завлекла какая-нибудь красотка.
- Нет, такой я Диану даже и представить не могу! - восхищенно воскликнул Алан.
- Представлять и не понадобится, все будет наяву, - сказал старик. - И кстати, ведь от красоток не убережешься, и если вы, паче чаяния, когда-нибудь согрешите - то не волнуйтесь. Она в конце концов вас простит. Она, конечно, будет ужасно страдать, но простит - в конце концов.
- Никогда! - пылко выговорил Алан.
- Конечно, никогда, - сказал старик. - Но если такое и случится - не волнуйтесь. Она с вами не разведется. Ни за что! И конечно, сама никогда не даст вам никакого повода - не для развода, нет, а для малейшего беспокойства.
- И сколько же, - спросил Алан, - сколько стоит это поразительное средство?
- Ну, подешевле, - сказал старик, - подешевле, чем пятновыводитель - так ведь мы его с вами условились называть? Еще бы! Он стоит пять тысяч долларов за чайную ложечку - и ни цента скидки. В вашем возрасте такие снадобья не по карману. На них надо копить и копить.
- Нет, а любовное зелье? - сказал Алан.
- Ах да, зелье, - сказал старик, выдвигая ящик кухонного стола и доставая крохотный мутный пузыречек. - Доллар за такую вот бутылочку.
- Вы не поверите, как я вам признателен, - сказал Алан, глядя, как пузыречек наполняется.
- Большое дело услуга, - сказал старик. - Потом клиенты снова приходят, в летах и при деньгах, и спрашивают что-нибудь подороже. Вот, пожалуйста. Сами увидите, как подействует.
- Спасибо вам еще раз, - сказал Алан. - Прощайте.
- Au revoir {До свидания (фр.).}, - сказал старик.
МАДЕМУАЗЕЛЬ КИКИ
Перевод. Муравьев В., 1991 г.
Ла Кайо находится на скалистом берегу неподалеку от Марселя и окружает самую маленькую гавань на юге Франции. В этой подковке мокнут у берега лодок двадцать, а владельцы их коротают вечера в кафе Рустана.
Возле кафе имеется пятачок с фонарем и затерханное деревце. Спереди проходит шоссе, а за ним плещется море. В кафе восемь или десять столиков, у дверей - обычная оцинкованная стойка, а на стойке подставка с фотографиями, с видами Ла Кайо. Виды все больше буроватые, фотографии выцвели, давно уж они здесь красуются. На одной из них запечатлен теперешний владелец кафе с каким-то обручем в руке и безучастным выраженьем на лице. От подставки до края стойки фут или около того; там день-деньской дремлет Кики. Кики - это пожилая кошка, которую преждевременно состарила ее страстная натура.
Нет там у них Кинси {Кинси Альфред - известный американский врач-сексолог}, в кошачьем мире, а то бы он сообщил нам кое-что прелюбопытное. Ну вот, например, в жизни кошек бывают периоды, когда дама более обычного интересуется общением с противоположным полом. Такие периоды бывают чаще и реже, дольше и короче. Иногда дважды в году, иногда трижды, а на пламенном юге случается, что и четыре или пять раз. Кики не ханжа, однако к такой невоздержанности отнеслась бы свысока. Ее период случался лишь единожды в год. Приходится, впрочем, признать, что длился он в невисокосные годы ровно триста шестьдесят пять дней.
Кики - видная, здоровенная кошка, но красивой ее не назовешь. Ее угловатый костяк кое-как обтянут свалявшейся и выцветшей, точно замусоренной шерстью, а бока, неровные и бугристые, похоже, распирают пружины матраса с той же мусорной свалки. Как известно, кошачьи любовные игры сопровождаются весьма существенным вокальным дивертисментом, и на этот счет Кики не повезло еще более, нежели с наружностью. Такого унылого, тоскливого и отвратного воя, какой она испускала, никто никогда и не слыхивал. Ее вой леденил кипучую кровь тамошних котов, которых дотоле укрощала только смерть либо мистраль.
И эта-то угрюмая, нескладная, костлявая уродина каталась как сыр в масле и жила в большом почете с людской, а равно и с кошачьей стороны. Обычно кошки в Ла Кайо не ведают хозяев и кормятся на помойках; но всякий рыбак, покидая заведение Рустана перед закрытием, непременно отвешивал учтивейший bon soir {Добрый вечер (фр.).} мадемуазель Кики. Вдобавок, что не менее важно, каждый вечер тот или другой из них привязывал лодку невдалеке от кафе и приносил в обрывке сети или какой-нибудь жестянке рыбное месиво - чересчур костистую или просто непродажную рыбу. В том числе довольно часто попадались и жирные сардины, и нежные мерланы, затоптанные на дне баркаса.
