Соломон Нортап - 12 лет рабства. Реальная история предательства, похищения и силы духа
Днем нас выстроили попарно, меня и Роберта первыми, и таким порядком Берч и Гудин повели нас со двора по улицам Ричмонда к бригу «Орлеан». То было судно внушительных размеров, с полной оснасткой и груженное в основном табаком. К пяти вечера мы были уже на борту. Берч принес каждому из нас по оловянной кружке и ложке. На бриге нас оказалось 40 человек – то есть все, кроме Клема, кто был в невольничьем загоне.
Маленьким карманным ножиком, который у меня не отобрали, я принялся вырезать свои инициалы на оловянной кружке. Остальные немедленно сгрудились вокруг меня, прося таким же образом пометить и их кружки. Со временем я удовлетворил все просьбы, о чем товарищи мои, похоже, впоследствии не забыли.
На ночь всех нас спустили в трюм и задраили люк. Мы улеглись, кто на ящиках, кто в иных местах, где только можно было расстелить на полу наши одеяла.
Берч сопровождал нас не далее Ричмонда и вернулся из этого города в столицу вместе с Клемом. Прошло почти двенадцать лет до того мига, когда в прошлом январе в полицейском участке Вашингтона глаза мои вновь узрели лицо Берча.
Джеймс Берч был работорговцем – задешево покупал мужчин, женщин и детей и продавал их с выгодой. Он был спекулянтом, торговавшим человеческой жизнью, – бесчестное занятие – таким его считали даже на Юге. Отныне Берч исчезает со сцены этого повествования, но вновь появится незадолго до его конца, уже не в роли тирана, бичующего людей плетью, но как арестованный, испуганный преступник в суде (который, правда, так и не смог воздать ему по справедливости).
Глава V
Прибытие в Норфолк – Фредерик и Мария – Артур, свободный человек – Назначен стюардом – Джим, Каффи и Дженни – Буря – Багамская банка – Штиль – Заговор – Шлюпка – Оспа – Смерть Роберта – Матрос Мэннинг – Встреча в кубрике – Письмо – Прибытие в Новый Орлеан – Спасение Артура – Теофилус Фриман, грузополучатель – Платт – Первая ночь в новоорлеанском невольничьем загоне
После того как все мы разместились на борту, бриг «Орлеан» тронулся в путь вниз по Джеймс-Ривер. Войдя в Чесапикский залив, мы прибыли на следующий день к городу Норфолк. Когда бросили якорь, к нам от города подошел лихтер[18], который привез еще четверых рабов. Фредерик, 18-летний юноша, родился рабом, как и Генри, который был на несколько лет старше. Они оба были домашними слугами в этом городе. Мария была цветной девушкой довольно благородной внешности с безупречными формами, но притом невежественной и крайне тщеславной. Ей льстила мысль о том, что она отправится в Новый Орлеан. О собственной привлекательности она была весьма высокого мнения. Сделав высокомерную мину, она объявила своим спутникам, что немедленно по нашем прибытии в Новый Орлеан ее, несомненно, сразу же купит какой-нибудь богатый одинокий джентльмен с хорошим вкусом.
Но самым выдающимся из этой четверки был мужчина по имени Артур. Пока лихтер приближался к бригу, он отважно сражался со своими пленителями. Только общими усилиями удалось втащить его на борт брига. Он громко протестовал против такого обращения и требовал, чтобы его освободили. Все лицо его, покрытое ранами и синяками, распухло, а одна щека превратилась в сплошную рваную ссадину. Его со всей возможной спешкой затолкали через люк в трюм. Пока он боролся, я уловил обрывки его истории, а впоследствии он рассказал ее во всей полноте. Состояла она в следующем. Он долго жил в городе Норфолке и был свободным человеком. У него там была семья, а по роду занятий он был каменщиком. Однажды, сильно задержавшись, он шел поздним вечером, направляясь к своему дому, который располагался на окраине города, и на безлюдной улице на него напала банда незнакомцев. Он боролся до тех пор, пока силы не покинули его. Нападавшие, наконец одолев его, вставили ему в рот кляп, связали веревками и избивали, пока он не лишился сознания. Несколько дней они прятали его в невольничьем загоне в Норфолке – похоже, это вполне обычное дело в городах Юга. В ночь накануне нашей встречи его вытащили из загона и доставили на борт лихтера, который, отойдя от берега, ожидал нашего прибытия. Он некоторое время продолжал свои протесты, и заставить его замолчать было совершенно невозможно. Однако в конце концов он умолк. Артур погрузился в мрачное и задумчивое настроение и, похоже, держал совет сам с собой. В решительном лице этого человека было нечто, наводившее на мысли о безрассудном отчаянии.
После того как мы вышли из Норфолка, наручники были сняты, и в течение дня нам было позволено оставаться на палубе. Капитан выбрал себе в посыльные Роберта, а я был назначен надзирать над кухней, а также заведовать распределением пищи и воды. У меня было три помощника из других невольников, плывших на «Орлеане», – Джим, Каффи и Дженни. Дженни доверили готовить кофе, который состоял из кукурузной муки, зажаренной дочерна в котелке, заваренной кипятком и подслащенной патокой. Джим и Каффи пекли кукурузные лепешки и варили бекон.
Стоя у стола, состоявшего из широкой доски, покоившейся на днищах бочек, я нарезал еду и раздавал каждому по куску мяса и «сэндвичу» из хлеба, а Дженни из котелка наливала всем по чашке «кофе». От использования тарелок не было и речи, и загрубелые пальцы рабов заняли место вилок и ножей. Джим и Каффи были весьма рассудительны и внимательны в своем деле, даже отчасти гордились своим положением помощников при кухне и, несомненно, чувствовали, что на них возложили огромную ответственность. Меня прозвали «стюардом»[19] – такое прозвание было дано мне капитаном.
Рабов кормили дважды в день, в десять утра и пять вечера, – и всегда мы получали одну и ту же пайку пищи и в том же виде, который я описал выше. На ночь нас загоняли в трюм и надежно запирали.
Едва большая земля скрылась из виду, как на нас налетел яростный шторм. Бриг раскачивался и клевал носом, и под конец мы стали опасаться, что он потонет. Некоторых донимала морская болезнь, другие бросились на колени в молитвах, а третьи крепко держались друг за друга, парализованные страхом. Результаты морской болезни сделали место нашего заключения еще более ненавистным и отвратительным. Для большинства из нас было бы счастьем, если бы сострадательное море вырвало нас в тот день из лап безжалостных людей (это спасло бы нас от мучений, вызванных сотнями ударов плетей, и вероятной жалкой смерти в финале). Думать о том, что Рэндалл и маленькая Эмми потонули бы среди чудовищ морских глубин, – и то приятнее, чем представлять, что с ними сталось сейчас. Ведь они, вероятно, так и влачат жизнь в ничем не оплаченных тяжких трудах.
Когда мы были в виду Багамской банки[20] – в месте, именуемом Олд-Пойнт-Компас, или «дыра в стене», – наступил штиль, который продержал нас тут трое суток. Дышать было нечем. Воды залива были необыкновенного белого цвета, похожего на известковое молоко.
Описывая ход событий, я ныне подошел к рассказу о происшествии, которое всегда вспоминаю не иначе как с чувством горестного сожаления. Я благодарю Бога, который с тех пор не только позволил мне спастись из узилища рабства, но был так милостив, что мне не довелось при этом омочить свои руки в крови Его созданий… Однако пусть те, кто никогда не был в подобных обстоятельствах, не судят меня строго. Пока они не побывают в цепях, пока на них не посыплются побои… Пока они сами не окажутся в том положении, в каком был я, похищенный и увезенный от дома и семьи в невольничьи земли, – пусть они воздержатся от всяческого осуждения выбора путей, ведущих к желанной свободе. Незачем строить теперь домыслы о том, насколько оправданным в глазах Бога или людей могло быть мое поведение. Достаточно сказать, что я способен поблагодарить самого себя за то, что в деле, которое некоторое время угрожало серьезными последствиями, никто не пострадал.
Ближе к вечеру в первый день штиля мы с Артуром были на баке судна, сидели на брашпиле[21]. Мы беседовали о возможной судьбе, которая ожидала нас, и вместе оплакивали свои несчастья. Артур сказал – и я с ним согласился, – что смерть далеко не так ужасна, как перспектива жизни, которая нас ожидала. Долгое время говорили мы о наших детях, о нашей прошлой жизни и о возможностях побега. Один из нас предложил завладеть бригом. Мы принялись обсуждать, возможно ли в таком случае проделать весь путь до побережья Нью-Йорка. Я мало что смыслил в навигации; но идея рискованного предприятия чрезвычайно меня увлекла. Мы обсуждали шансы «за» и «против» при столкновении с командой судна. На кого можно полагаться, а на кого нельзя, точное время и способ нападения – все это вновь и вновь обдумывали и проговаривали. С того мгновения, как возник этот замысел, ко мне вернулась надежда. Я непрестанно вертел его в уме то так, то эдак. Если являлись мысли о возможных препятствиях, то тут же наготове было и воображение, показывавшее, как можно их преодолеть. Пока другие спали, мы с Артуром оттачивали наши планы. Со временем и с большими предосторожностями мы мало-помалу познакомили со своими намерениями Роберта. Он сразу же их одобрил и со всем рвением вступил в заговор. Ни одному другому рабу мы не решились довериться. Поскольку воспитаны они были в страхе и невежестве, трудно даже представить себе, насколько униженно они шарахались от одного взгляда белого человека. Было небезопасно посвящать в столь дерзкую тайну любого из них, и под конец мы втроем решились взять на одних себя вселяющую страх ответственность за нападение.
