Эрнст Гофман - Разбойники
"Виллибальд Гартману.
Теплиц, ... года.
Я не могу, я не смею сказать тебе, какое впечатление произвело на меня твое письмо. Можно назвать роковым, что ты в чужой далекой стране встретил священника из этого замка; но нечто еще более роковое случилось со мной. В немногих словах я расскажу тебе все.
Вчера я здесь... Но почему ты в Теплице, спросишь ты меня? Ну слушай же. Мой обычный ревматизм, ломающий мои суставы, немного лучше; но зато гнетущая все мои душевные силы ипохондрия, как ее называют врачи, хотя, как бы они ее ни звали, мне от этого не легче, как ни мало она соответствует моему характеру, по-видимому, стала обычною моей болезнью. Итак, вчера утром, когда я чувствовал себя необыкновенно свежим и сильным, я предпринял прогулку более далекую, чем обыкновенно. Я заблудился в дикой гористой местности; и вдруг встретил девушку высокую, стройную, еще молодую, одетую в черное шелковое с бархатными оборками платье старого немецкого покроя и с богатым кружевным воротником. Она шла передо мной за несколько шагов. Появление одинокой, странно одетой дамы здесь, в пустыне, действительно показалось чем-то необычайным. Я решил, что заговорить с ней здесь не было бы невежливым, и поспешил за нею. Я был почти около нее, когда она обернулась. В испуге отшатнулся я назад, а она убежала, громко вскрикнув, в чащу и мгновенно скрылась. Меня испугала не столько бледность ее лица, побледневшего от горя и от возраста, но еще сохранившего следы редкой красоты, сколько мрачный огонь ее блестящих глаз. Я не счел благоразумным преследовать незнакомку по двоякой причине. Во-первых, по ее взгляду я счел ее за сумасшедшую, а во-вторых, мне грозила опасность совсем заблудиться, между тем и так мне стоило немалого труда найти дорогу домой.
Когда я рассказал за табльдотом мое приключение, мой сосед, посещающий Теплиц уже несколько лет подряд, сказал мне, что встреченная мною дама, действительно, сумасшедшая и что ее многие знают в Теплице. Несколько лет тому назад в окрестностях Теплица появилась молодая женщина, которая то просила милостыню в рубище под окнами у крестьян, то, одетая несколько лучше, предлагала купить по дешевой цене драгоценные камни, нередко весьма высокого качества. После этого она снова исчезала в горах. Суеверное население сочло ее за русалку или за горную ведьму и просило священника Теплица изгнать нечистого духа. Священник обещал им свою помощь, но думал при этом о другом. Вскоре и он встретил эту женщину в местности, где она обыкновенно появлялась; она попросила у него милостыни. Священник, человек светлого ума, понимавший кое-что в психиатрии, с первых слов заметил, что имеет дело с помешанной. Ему удалось приобрести ее доверие и, несмотря на то, что из всего рассказанного ею о ее состояния, о ее происхождении и теперешнем положении ничего нельзя было вывести ясного, он, однако, продолжал добиваться от нее сведений с большим искусством. Разговор священника производил на нее хорошее впечатление; она обещала встретиться с ним еще раз и сдержала обещание. После нескольких встреч священнику удалось уговорить безумную последовать за ним в Теплиц. Он поместил ее там у одного домовладельца, усадьба которого лежала на самой окраине города. Помешанная принесла и ему ящичек с драгоценными камнями, который отыскала в лесу. Священник вскоре убедился в знатном происхождении помешанной и сделал официальное обращение к ее возможным родственникам, причем описал как ее саму, так и принадлежащие ей драгоценности. Вскоре после этого в Теплиц приехал молодой граф Болеслав фон Ф. и объявил после продолжительного разговора с помешанной, что она его родственница и что он согласен выплачивать ей ежегодную пенсию с тем, чтобы она не покидала своего настоящего местопребывания.
Мой сосед посоветовал мне в заключение познакомиться с помешанной, которая дика только во время своих одиноких прогулок; в обыкновенное же время очень тиха и добра.
Я отправился к ней сегодня вечером. Хозяева ее нисколько не удивились моему посещению и сказали мне, что графиня скоро вернется с прогулки. И действительно, скоро в комнату вошла дама, одетая так же, как и тогда, когда я ее встретил накануне в лесу. Она поздоровалась со мной без всякой дикости, с достоинством, и, как будто зная, что я пришел именно к ней, предложила садиться. Без всяких признаков помешательства она заговорила об обыденных вещах, пока я сам, не знаю как мне пришло это в голову, спросил об ее истинном имени. Тогда она устремила на меня пристальный взгляд и спросила тоном, исполненным глубокой грусти:
- Как? Вы меня не знаете? Разве вы не видели меня среди ужасов злобной судьбы, разве вас не волновала ужасная участь, постигшая меня? Ведь я несчастная Амалия, графиня фон Моор; но это черная клевета, будто мой Карл сам убил меня. Он только притворился убийцей, чтобы успокоить дикую шайку. Он вонзил мне в сердце только театральный кинжал.
Последние слова графиня сказала с улыбкой и совсем тихо. Затем она впала в прежний тон и продолжала:
- Швейцер и Козинский, эти благородные люди, спасли меня. Вы видите, что я живу, и живу не без надежды. Император должен вознаградить графа Карла фон Моор, и он вознаградит его; но он во может это сделать раньше, чем умрет граф Франц. А у него три жизни. Он уже умер два раза. Я сама (это графиня сказала мне на ухо, близко пригнувшись ко мне), я сама вот этой рукой убила его один раз. Теперь он живет третьей жизнью; и когда эта жизнь кончится, что случится скоро, все пойдет отлично. Карл вернется получить отнятое у него владение в Богемии, и моим страданиям придет конец. Когда мой дядя умер, я открыла той самой рукой, которой убила второй раз его сына, его левый глаз, и он остался открытым, и никто не мог его закрыть, и этот глаз теперь постоянно смотрит на меня...
Графиня погрузилась в глубокое раздумье; но затем вдруг вскочила, причем мрачный огонь безумия сверкнул в ее глазах и сказала мне:
- Находите ли вы меня красивой? Можете ли вы меня любить? О, я могу роскошно наградить вас за вашу любовь! Уведите меня от ненавистного мне человека. Спаси, о спаси меня!..
Графиня хотела броситься мне на грудь, но ее удержал хозяин и сказал ей тихо:
- Ваше сиятельство! Ваше сиятельство! Он там. Теперь самое время. Вам пора идти.
- Ты прав, добрый Даниэль, - ответила она. - Ты вполне прав. Прочь, прочь!
И с этими словами она выскочила из комнаты.
Я дрожал как в лихорадке и бормотал непонятные слова.
- Она напугала вас, - сказал хозяин, улыбаясь. - Но теперь это ничего не значит. Прежде, когда я не вмешивался в ее слова, как я делаю это теперь, она всякий раз после слов: "спаси, спаси меня!" - впадала в бешенство. Теперь же она только соберет свои драгоценности и будет блуждать с ними, бормоча странные речи; после этого она заснет глубоким сном и проснется уже в своем обычном спокойном состоянии.
...Когда я пришел домой, я нашел твое письмо! Более ни слова... О Гартман! Мой сердечно любимый друг. Когда-то ты сказал мне, что мы находимся среди "Разбойников" Шиллера, и эта мысль, казавшаяся простою шуткой, привела в движение маятник разрушительного механизма, увлекшего с собою и меня настолько, что я чувствую его гибельную силу. Прощай!"
Когда Гартман снова увиделся с своим другом в Берлине, он нашел его уже исцеленным от грустного настроения, приписываемого его физическому страданию. Но и теперь еще часто оба друга, Гартман и Виллибальд, сойдясь вместе вечером, вспоминают об ужасной трагедии в Богемии, в первом акте которой судьба заставила и их играть роль. Эти воспоминания всегда вызывают в них глубокую печаль.
