Иван Лазутин - Суд идет
Ольга, словно не расслышав просьбы дворника, медленно вышла с больничного двора. Не осенняя дождливая ночь, освещенная тусклыми фонарями, предстала теперь перед ее глазами, а носилки в руках двух здоровенных санитаров. И это низенькое кирпичное здание — последняя крыша над головой тех, кто не возвращается из больницы.
— Нет, нет!.. — отгоняя от себя страшную мысль, твердила Ольга и ускоряла шаг. Она уже почти бежала. — Он должен жить! Это несправедливо! Это жестоко!
А слез все не было. Холодным снежным комом росла в душе обида. На кого — сама не знала. Знала только одно, что в опасности жизнь самого дорогого человека, с которым она в мыслях уже давно соединила свою судьбу. Не раз, лежа в постели, она втайне от всех рисовала подробности их семейной жизни. И вдруг… все должно оборваться.
…А через час, продрогшая, стуча зубами, Ольга снова шла по направлению к клинике. Не дойдя до больничной арки, она свернула в соседний дворик, где дети лепили снегурку.
В этот дворик выходили окна хирургического отделения. На вывеске, прибитой над парадным входом в соседнее здание, было написано: «Детский дом № 12».
Розовощекий веснушчатый мальчуган с серыми веселыми глазами и ямочкой на подбородке нерешительно подошел к Ольге. Шмыгнув носом, он спросил:
— Вам кого, тетя?
— Вы детдомовцы?
— Да, — ответил мальчик. — А вы, случайно, не новая пионервожатая?
— А что, разве к вам присылают новую вожатую?
— Да. У нас была вожатая, да она женилась, а нам нужно такую, чтобы не женилась.
Ольга грустно улыбнулась.
— Глупенький, все пионервожатые когда-нибудь выходят замуж. Вот и ваша вышла.
— Нет, — упорствовал мальчуган, шмыгая влажным носом. — Нам нужно такую, чтоб не женилась.
Поодаль, шагах в пяти за спиной веснушчатого мальчугана, стояла девочка в красном пальто, в белых рукавицах и такой же белой шапочке. Взгляд ее больших синих глаз был печальный и любознательный. Насупившись, она хотела подойти поближе, но не решилась.
— Как тебя зовут? — спросила Ольга у малыша.
— Ваня, — ответил мальчик. — А вас?
— Меня — тетя Оля. А тебя как зовут, девочка?
Девочка по-прежнему молча стояла на месте и, потупив застенчивый взгляд, ножкой выбивала под собой лунку.
— Ну, чего ты дичишься? Не бойся. — Ольга подошла к девочке.
— Нина, — робко ответила та.
— Вот видишь, Ваня смелый, он не боится.
Польщенный, мальчуган выступил вперед.
— Потому что мой папа был летчик, а ее — пехотинец.
— А разве пехотинцы хуже летчиков?
Ваня долго пыжился, потом ответил запальчиво:
— Мой папа Герой Советского Союза, он был летчик-истребитель и сбил восемнадцать самолетов! О нем даже в газетах писали.
— Это хорошо, что у тебя такой папа. А где твоя мама? — спросила Ольга и тут же поняла нелепость своего вопроса, который мог причинить боль ребенку.
Малыш как-то сразу растерялся и понуро опустил голову.
— Мама вышла замуж за дядю Колю, а дядя Коля все время пьет вино и бьет маму. И меня бил.
Ольга попрощалась с детьми и вышла со двора детдома. Нина и Ваня, догнав ее, проводили до ворот, за которые им запрещалось выбегать.
Снова больничный двор. Рыжебородый дворник хмуро оглядел Ольгу с ног до головы, сердито крякнул и отвернулся.
Не дойдя до корпуса хирургического отделения, Ольга увидела, как двое санитаров вынесли на носилках человека, лица которого не было видно. Из-под простыни, которой было накрыто тело покойного, торчали большие ступни мужских ног, обутых в грубые больничные носки. У Ольги захолонуло в груди. Ей не хватало воздуха.
«Неужели?.. Неужели его понесли?!»
— В морг понесли. Еще один богу душу отдал, — прохрипел где-то за спиной Ольги рыжебородый дворник. — Не ваш ли?
Ольга бездумно, медленно пошла по узкой тропинке, проложенной в сугробах. Потом, сама не зная зачем, прижав руки к груди, побежала к моргу. У входа в морг санитары поставили носилки и решили перекурить.
Ольга сорвала с головы покойника простыню и испуганно отшатнулась назад. На носилках лежал труп седобородого человека. Кожа на его ввалившихся щеках натянулась, отчего обнажился оскал редких прокуренных зубов.
От морга Ольга шла точно пьяная. Она невидящими глазами смотрела куда-то вдаль, поверх продрогших в сугробах тополей.
— Ваш? — хрипловатым голосом спросил дворник.
Слов его Ольга не расслышала. Она молча прошла к хирургическому отделению. У ступеней, ведущих к парадному входу в центральный корпус, остановилась.
«А что, если и его вот так же?» — пронеслось в голове, и она уже хотела подняться по ступенькам парадного входа, но в ту же самую минуту двери открылись, и из них, выпуская облако теплого пара, показался высокий молодой мужчина в белом халате. Левой рукой он открывал дверь, а правой поддерживал под руку профессора Батурлинова. Полы меховой шубы старика были распахнуты. Бобровая шапка-боярка надвинута до самых взлохмаченных бровей. Лицо профессора было бледное, но помолодевшее. Сквозь мертвенную усталость проступало и что-то другое, похожее на скрытое торжество. В схватке со смертью он вышел победителем.
— Профессор! — Ольга кинулась к Батурлинову, загородив ему дорогу. Дальше она не могла говорить, слова застревали в горле. В глазах ее застыл немой вопрос: «Что с ним?»
— Долго будет жить ваш Шадрин. Он у вас двужильный, — небрежно, как упрек, сурово бросил профессор и, легонько отстранив Ольгу, направился к «Победе», которая тут же, шагах в десяти, попыхивала голубоватым дымком.
Ольга хотела броситься вслед за профессором, упасть перед ним на колени, целовать его руки, но было поздно: Батурлинов уже сидел в машине. Развернувшись, «Победа» скрылась за больничными воротами.
Медленно и плавно переворачиваясь в воздухе, над больничным двориком кружились мохнатые снежинки. Одна из них упала на щеку Ольги, затрепетала маленькой прозрачной каплей и тут же смешалась со слезами. Невесомо — как тополиный пух в, июне, ложились снежинки на бетонные ступени парадной лестницы.
К Дмитрию Ольгу не пустили. Молоденькая няня с раскосыми глазами, которая ухаживала за Шадриным, сказала, что больной пришел в сознание и чувствует себя удовлетворительно.
— В какой он палате, нянечка?
— В седьмой. — Няня показала на коридор.
С глазами, полными слез, Ольга спустилась в больничный двор и медленно пошла к воротам. Все тот же рыжебородый дворник, который утром просил на опохмелку, участливо проговорил:
— Зря себя горем убиваешь, девушка! Его уже теперь все равно не поднимешь. Судьба…
Только теперь Ольга по-настоящему разглядела лицо дворника. Доброе, широкое русское лицо усталого человека, которому, кажется, немножко нездоровится.
Порывшись в карманах, Ольга нашла в одном из них десять рублей и подошла к дворнику.
— Вот вам, опохмелитесь… Он жив.
Ошеломленный дворник стоял в нерешительности, не смея брать деньги.
— Ну возьмите же, возьмите! — Ольга улыбалась сквозь слезы.
— Что же я, выходит, вроде нищего какого али… — Дворник замялся, сконфуженно глядя то на девушку, то на деньги. — Ежели бы что велели сделать, тогда можно, а так — как же?.. Так нельзя, мы не нищие…
Ольга засунула в карман дворника десятирублевую бумажку.
— Возьмите, я прошу вас! Это для того, чтобы вы выпили за здоровье Шадрина. Он лежит в седьмой палате. — С этими словами она круто повернулась и побежала к воротам.
Проходя мимо дворика, где играли детдомовские ребятишки, Ольга заметила Ваню. Не отдавая себе отчета — зачем, он кинулся к ней навстречу. Бежал неуклюже, широко расставив руки. Так бегут дети к родной матери, издали завидев ее с гостинцами. Какая-то неведомая сила толкнула Ольгу навстречу малышу. Она подхватила его на лету, подняла на руки и принялась целовать в холодные розовые щеки.
При виде слез Ольги глаза малыша также увлажнились. Казалось, каждую минуту он готов был разреветься, сам не зная отчего.
Стайка ребятишек, присмирев, стояла поодаль и недоуменно наблюдала за этой необычайной картиной. Потом к Ольге подошла Нина, с которой она познакомилась час назад.
— Ниночка, чего же ты боишься, глупенькая? Мальчики, идите все сюда! Я что-то расскажу вам интересное! — Ольга оживленно замахала руками, зазывая к себе ребятишек, которые бочком, пока еще нерешительно, продвигались к ней. Каждому из них было не больше шести-восьми лет.
Окруженная детьми, Ольга взяла за руку Ваню и Нину. Цепочка ребят гуськом потянулась в сторону, где белели больничные окна. Под одним из окон первого этажа на красной кирпичной стенке была выцарапана цифра «7». «Кто-то из посетителей нацарапал для приметы», — подумала Ольга и знаком остановила ребят.
— Только слушайте меня, ребята, внимательно! Вон за тем окном, в седьмой палате, лежит тяжело больной человек. Он бывший фронтовик. Он очень храбрый и бесстрашный человек! В боях с врагами он был тяжело ранен. Много лет, с самой войны, он носил в своем теле осколки от немецкого снаряда. Все врачи ему говорили, что эти осколки нельзя вытащить, потому что это будет смертельно, но и жить с ними долго он не мог. Так вот, ребята, сегодня ночью совершилось чудо! Ему сделали сложную операцию. Знаменитый на всю страну профессор Батурлинов вытащил из тела раненого осколки и сказал, что он теперь будет жить долго-долго!
