Аугуст Гайлит - Тоомас Нипернаади
Во дворе появился Паулус со звонарем. Его пригласили положить покойную в гроб и отпеть ее, под мышкой он нес библию и несколько книг псалмов. Пеэтрус к тому времени уехал в поселок за гробом и водкой. Янка и какой-то незнакомый человек резали у хлева телка. Вокруг них прыгали и лаяли собаки. С края крыши на обреченное животное жадно взирали стая ворон, а самые жадные в предвкушении добычи кружились чуть не над головой Янки.
Нипернаади ушел к озеру. Он должно и пристально всматривался в заросли куги и, разглядев там седую голову старика, торопливо зашагал к хижине Миллы.
- Здравствуй, девица! - крикнул он, открывая дверь и выглядывая девушку в темной комнате. - Ты здесь или нет тут тебя?
- Здесь, здесь, - отозвалась девушка из темного угла.
Нипернаади опустился на лавку, сдвинул шляпу на затылок и воодушевленно заговорил:
- Я принес тебе, девушка, добрые новости: с сегодняшнего дня я — хозяин Кроотузе, как тебе нравится такой оборот? Заплатил им за хутор наличными, а то где им, бедолагам, деньги-то взять: мать похоронить надо, самим жить на что-то надо?! Жаль, конечно, было такие деньжищи разом из кармана выкладывать, но я думал о тебе, Милла, ты же не бросишь меня здесь, среди чужих людей. Я ведь один-одинешенек, ни друзей у меня, ни родственников, которые помогали бы мне на хуторе или в поле. Ты ведь почти наверняка пойдешь ко мне в хозяйки. Тебе доверим весь скот и закрома, ты ведь не будешь водить меня за нос. Подыщешь мне пару батраков, работящих ребят поздоровее, чтоб не пили и не буянили, чтоб работали как лошади. Я здесь чужой, сама понимаешь, откуда мне знать, как и что тут делать? Да, кстати, твой старик тоже мог бы перебраться на хутор, что ему чахнуть в темной хижине?! Ах, Милла, я так думаю, скоро настанут наши лучшие деньки!
Девушка слушала разинув рот и слова не могла сказать.
А Нипернаади и не ждал ответа. Поговорил еще о том о сем, живехонько поднялся, простился и был таков.
Он прошелся по межам, посмотрел, как зреют хлеба послушал птичьи голоса. Его распирало от радости, он смеялся и говорил сам с собой. Серые тени облаков летели по полям, ветер взметал над проселком хвосты пыли. Он углубился в лес, обнаружил лисьи следы и принялся искать нору.
Домой он пришел под вечер.
*
Когда хозяйку похоронили и, помянув ее, каждый отправился своей дорогой, когда выпили и пошумели вволю, на хуторе лихорадочно стали готовиться к отъезду. Пеэтрус купил в городе аппарат, фильмы, брезент и все необходимое; Паулус старательно подготовил поклажу, а Ионатан по два раза на дню бегал спрашивать на почте, нет ли писем на имя Ионатана Ныгикикаса. Но обезьян никто не предлагал, и братья уже начала терять надежду.
Однажды утром Ионатан прибежал с почты взбешенный. Он ругался, плевался и грозился именем всевышнего и всех святых страшно отомстить.
- Это все Истукановы дьявольские происки! - кричал он, багровый от гнева, протягивая братьям письмо. Коротенькое, оно состояло всего из одного вопроса, дескать, Ионатан Ныгикикас с хутора Кроотузе Викавереского уезда собрался жениться, раз ищет себе через газету мартышку?
Два дня держали военный совет — что этому дьявольскому отродью сделать: бежать ли прямо к уряднику, передать дело в суд или подпалить Истуканов хутор? Но все эти меры казались пустячными, поэтому жаркие споры и раздоры никак не утихали.
Однако на третий день утром прибыло письмо из Латвии, у какого-то попа есть, мол, настоящая мартышка. Братья так обрадовались, что все планы мести тут же были отложены и началось обсуждение того, как заполучить из Латвии драгоценную зверушку. После долгих взвешиваний и споров порешили, наконец, что Ионатан лично поедет за мартышкой. Нипернаади торжественно отсчитал ему денег на дорогу, Паулус ради Бога заклинал быть в долгой дороге вежливым, воздержанным, скромным, не драться и не пить слишком много; Пеэтрус дал добрый совет, что делать с мартышкой на обратном пути, чем ее кормить, как поить — и парень пустился в путь. Когда он садился рядом с Паулусом в телегу, чтобы ехать на станцию, в глазах у него стояли слезы, будто он уходил в рекруты или навеки отбывал в Америку.
Ионатан уехал, и нетерпеливое ожидание воцарилось на хуторе. Только и говорили, что о мартышке да о поездке Ионатана. И хотя Пеэтрус, по календарю изучая дни ярмарок, составлял маршрут будущего путешествия, а Паулус корпел над прошениями в разные ведомства, мысли их неизменно блуждали вокруг мартышки. Дни бежали, а Ионатан не объявлялся.
- Небось, запил, зараза, транжирит, паразит, денежки в каком-нибудь захудалом трактире и даже думать забыл о нашем поручении! - расстраивался Паулус.
- А может, какая закавыка или несчастье случилось в дороге, - угрюмо отзывался Пеэтрус.
Нипернаади, казалось, все эти обезьяньи проблемы нисколько не трогали. Он коротал золотые денечки то в разговорах с Миллой в лачуге, то со стариком на рыбалке, а то и просто ходил по лесам, по лугам. Иногда брал каннель, играл, пел и возносил хвалу Отцу небесному за то, что тот ниспослал такие прекрасные солнечные деньки. Когда же Пеэтрус после энергичных настояний Паулуса завел с ним осторожный разговор, мол, как же работа, содержание хутора и как оно дальше будет, Нипернаади озлился и резко ответил:
- А что я могу сделать, если вы все еще торчите на хуторе? Тут нужно хозяйка, а разве нормальная девушка пойдет на хутор, когда здесь молодых парней, что голодных волков?
Пеэтрус вполне удовлетворился таким ответом, а на ворчание Паулуса больше не обращал внимания.
Однажды, когда братья с Нипернаади валялись на траве, во двор вдруг влетел Ионатан и закричал:
- Поклажа готова? Лошадь запрягли? Мы можем ехать!
Братья вскочили и бросились к Ионатану. Тот держал на руках маленькую мартышку. Измученная долгой дорогой, она дрожала мелкой дрожью. На голове у нее была красная шапочка, а на шее — веревка.
- Вот она, вот она! - кричал Ионатан, демонстрируя братьям драгоценного зверька. - Ну помучился, ну пособачился, доложу я вам.
- Где ты был так долго? - зло спросил Паулус.
- Думаешь, до Латвии добраться — раз плюнуть?! - ответил Ионатан, - Да я чуть не весь земной шар объехал, прежде чем попал куда нужно, я этого попа у черта на рогах достал. Ох, братцы, я вам такое порасскажу, вы про такие переделки узнаете, в каких ни один христианин еще не бывал, целый месяц будете слушать.
Но сейчас никому не хотелось выслушивать истории Ионатана, всех интересовал зверек, которого он держал в руках, да так крепко, что у того проступали ребра. Даже Пеэтрус нежно погладил мартышку — свое добро, дорогое и такое красивое.
- А как ее назовем? - спросил Паулус.
- Мика, я назвал ее Мика! - образовался Ионатан. - Прежде ее звали по-другому, но больно замысловато, уже из головы вылетело.
- А она красивая! - с улыбкой заметил Пеэтрус.
- И стоила пятьдесят рубликов золотом! - опять оживился Ионатан. - Ох и пособачился я с этим дьявольским попом, но длиннорясый уперся всеми копытами и ни на мизинец не уступил. Мика ему вместо сына, говорит, и только великая нужда заставляет его продать мартышку. Делать нечего, выложил этой твари полсотни золотом и взял зверушку.
Против цены никто не спорил. Но тут братья опомнились — вдруг кто-нибудь чужой увидит их сокровище — и поспешили в дом. Целый день они сидели вокруг мартышки и радовались. Даже Янку с пастбища позвали, пусть тоже полюбуется на чудесного зверька.
А под вечер сходили в баню, как следует побрились, Паулус поставил на свою больную ногу банки, оделись во все праздничное. Когда приготовления были окончены, еще раз справились в календаре, где в ближайшее время будут большие ярмарки, сердечно распростились с Нипернаади, Янкой, хутором, скотиной и даже с собаками, взгромоздились на телегу и с песнями отбыли. Больше всех радовался Ионатан, он верещал, как поросенок, застрявший в изгороди. А Паулус пообещал не надевать шляпу, пока видны будут крыши и трубы родного хутора.
Хотя отъезд держали в тайне, в тот же вечер о нем узнала вся деревня. А на другое утро в Кроотузе, тяжело дыша, прибежал Истукан, чтобы лично выяснить у Нипернаади подробности. В ярости распахнул он дверь, встал посреди комнаты, потряс тяжелой палкой и спросил казенным и дрожащим голосом:
- Это правда, что Ныгикикасы уехали с хутора, дабы шляться по ярмаркам, представлять народу непристойные зрелища и этаким ломаньем вымогать деньги? И если это правда, то не думает же Нипернаади, что в целом свете сыщутся люди, которые пойдут за свои пречистые смотреть на это жулье, да еще в таком количестве, чтобы Ныгикикасы смогли на них хорошенько заработать! Это же как если бы всевышний плюнул в лицо всему крещеному люду, да ежели эти пьянчуги, эти бандюги будут процветать, то все церкви разом опустеют, и даже самые почтенные прихожане станут расхаживать с финкой в зубах и камнем в кармане.
Быть того не может, чтобы Ныгикикасы стали процветать, не будет тогда на земле ни порядка, ни справедливости! А может, Нипернаади случайно знает, что парни поехали на ярмарку просто лошадей воровать, и может, лучше заранее известить о том полицию и высочайшие власти?
