Мирча Элиаде - Даян
VII
Дождавшись, пока все, кроме сестры, вышли, он открыл глаз и спросил:
— Какое сегодня число, товарищ Антохи?
Сестра испуганно зыркнула на него и покраснела.
— Не знаю, имею ли я право без разрешения… я сейчас…
И бросилась к двери.
— Я неверно выразился, — вскрикнул Оробете, протягивая руку ей вслед. — Я не выпытываю у вас точную дату. Мне довольно знать: двадцать первое июня, день солнцестояния, миновал или нет?
Сестра замялась, потом робко шепнула:
— Нет еще. Только, пожалуйста, не говорите ничего господину доктору.
Оробете улыбнулся ей улыбкой заговорщика.
— Будьте покойны… Но как это получается, что в разгар лета тут никогда не бывает солнца?
Сестра посмотрела на него с недоуменным любопытством.
— Как это не бывает? Вас в такую палату положили — светлее некуда. Тут с пяти утра до самого вечера светло.
— Я не о том, — возразил Оробете. — Да, летние дни светлые. Но как получается, что отсюда никогда не видно солнца, самого солнца?
— А! — сказала сестра, радостно улыбаясь оттого, что поняла. — Просто эта часть здания так построена, чтобы весь день получать солнечный свет, но чтобы солнце не било в глаза, не беспокоило пациента. Иначе пришлось бы задергивать занавески. А занавесок, сами видите, нет. Они не нужны. Щит на окно опускается автоматически, как только темнеет.
— Понятно, — кивнул Оробете. — И если вы увидите академика Павла Богатырева, скажите ему, чтобы он больше не стоял в коридоре со своим аппаратом, который умеет записывать разговоры на расстоянии двух-трех сотен метров. Пусть заходит, побеседуем. Передайте ему, что я прекрасно понимаю по-русски, хотя говорю не очень правильно. Впрочем, товарищ Богатырев знает столько языков…
Сестра слушала его в изумлении, натянуто улыбаясь.
— Я не понимаю, о чем вы, — прошептала она, отступая к двери.
— Доложите по начальству, — посоветовал Оробете, — они поймут.
Когда сестра выскочила, оставив дверь приоткрытой, Оробете зажал рот, чтобы заглушить смех. Вскоре с озабоченным видом вошел доктор Влэдуц.
— Сестра сказала мне, что вы говорили о ком-то, кто якобы подслушивает в коридоре…
— Товарищ Павел Богатырев из московской Академии наук.
— Уверяю вас, что никогда о таком не слышал и что никто в коридоре не подслушивает. Да и вообще нахождение посетителей в коридорах строго воспрещается.
Оробете с улыбкой пожал плечами.
— Если я даже не знаю, какое сегодня число, откуда мне знать: он есть или был здесь, Павел Богатырев, а может, только будет в более или менее отдаленном будущем. Поскольку я вынужден — а точнее, поскольку вы меня вынудили — жить в персональном измерении, без календарного контроля, я не берусь отличить прошлое от будущего.
— В вашем случае это совершенно нормально. Но уверяю вас, что…
— И я вам верю, — беспечно перебил его Оробете. — Если товарища Богатырева нет и не было в коридоре, то он будет там в один из ближайших дней. Однако в тех пределах, в которых вам дозволено говорить мне правду, вы же не станете отрицать, что сегодня утром в своем кабинете ваш директор, профессор Маноле Дрэгич, убеждал профессора Льюиса Думбартона из Института точных исследований Принстона, что он подвергнет меня опасности — мое душевное равновесие, — подчеркнул Оробете, улыбнувшись, — если придет сюда, ко мне в палату, задать несколько вопросов относительно моей записки «Quelques observations…».
Доктор покраснел и, чтобы скрыть неловкость, уставился на наручные часы.
— Не понимаю, что вы хотите сказать. Я доложу профессору Дрэгичу. Надеюсь, что не забуду имена, которые вы произнесли, и все прочие подробности.
— Не беспокойтесь, — сказал Оробете, — магнитофон вам подскажет.
Оставшись один, он спрятал лицо в ладони и застыл в сосредоточенности. Скоро явились оба его врача и приблизились к нему с видом выжидательного любопытства.
— Смелее, смелее! — заговорил Оробете, не глядя на них. — Спрашивайте! Только поставьте вопрос правильно, — добавил он, снова возвращаясь в прекрасное расположение духа.
— Хотелось бы знать, — начал доктор Влэдуц, — кто вас проинформировал о визите американского ученого.
— Никто меня не информировал, — спокойно отвечал Оробете. — К тому же, кроме директора, товарища Альбини и посольского переводчика, никто и не знал ни о визите Льюиса Думбартона, ни о содержании разговора. Вы сами узнали только что, когда докладывали директору.
— Так откуда же у вас информация? Оробете с коротким смешком пожал плечами.
— Я слышал, как они разговаривали… Было очень забавно, как переводчик путался и коверкал математическую терминологию…
— Слышали разговор в директорском кабинете? — переспросил доктор Петреску. — Вам, вероятно, неизвестно, что его кабинет находится на четвертом этаже в другом крыле здания.
Оробете снова пожал плечами.
— Что вы хотите? Для современной математики, как и для физики, расстояние не проблема.
— И тем не менее, — начал доктор, — трудно поверить, что…
Тут в комнату скользнула сестра и шепнула ему:
— Сказал, что сейчас будет.
— Наконец-то! — воскликнул Оробете. — Наконец-то профессор Маноле Дрэгич почтит меня своим присутствием, когда я не под наркозом! Не смущайтесь, пожалуйста, — добавил он, потому что доктора явно задергались, — тут нет вашей вины. Вы следовали предписаниям. И если откровенно, то я предпочитаю наркоз и инъекции известной вакцины классическому лечению шизофрении — электрошоку и прочим удовольствиям…
Когда вошел профессор Дрэгич в сопровождении молодого человека в штатском и без халата, Оробете приподнялся на локтях.
— Очень вам признателен, что пришли, — сказал он.
Профессор остановился в двух шагах от постели и долго изучал его взглядом.
— Мне доложили, — начал он наконец, — что вы каким-то образом узнали о визите к нам одного иностранного ученого…
— Профессор Льюис Думбартон, Институт точных исследований, Принстон.
— Вы не хотели бы нам все-таки рассказать, каким образом вы узнали?
Оробете с беспечным видом оглядел присутствующих.
— Просто слышал то, что говорилось у вас в кабинете.
Профессор метнул взгляд на двух докторов.
— Как я уже сообщил доктору Влэдуцу, — продолжал Оробете, — профессор Думбартон приехал с одним из посольских переводчиков; в кабинете, кроме вас, находился еще только товарищ Альбини, инспектор. Опускаю подробности, хотя некоторые из них очень живописны: например, перевод физико-математической терминологии. К счастью, вы скоро обнаружили, что проще объясняться по-французски. Профессор Льюис Думбартон настаивал, чтобы ему разрешили поговорить со мной. Вы объясняли ему, очень терпеливо и убедительно, что при той критической ситуации, в которой я нахожусь, его визит может иметь фатальные последствия. Профессор на убеждение не поддался. В какой-то момент — я думаю, после он о том сожалел, — в какой-то момент он стал угрожать вам, что устроит скандал. Конечно, этого слова он не произносил, но смысл был ясен: он поднимет на ноги всю мировую науку — академии, научные общества и прочее, — заявит, что меня силой, против моей воли поместили в психиатрическую лечебницу… И тогда вы, с большим тактом, ответили ему, что можете предоставить в распоряжение международной комиссии психиатров полный комплект материалов по истории моей болезни, в том числе все магнитофонные пленки с приложением их перевода на французский и отчет о курсе лечения: какого рода инъекции мне были прописаны и так далее. Более того, на прощанье вы заверили его, что готовы допустить ко мне любого компетентного и авторитетного американского психиатра. «Вот только, — добавили вы, — исключен допуск физиков и математиков». — «Да ведь нас-то именно эта сторона интересует, — профессор Думбартон даже перешел на английский, — что он имел в виду! И мы должны узнать это как можно скорее!»
— Так же, как и мы, — включился Альбини, входя и с протянутой для приветствия рукой приближаясь к постели. — Как удачно, что я попал в разгар беседы. Рад, что товарищ Оробете еще раз предоставил нам доказательства необыкновенной остроты своих чувств — или своих экстрасенсорных возможностей. В которые я тем не менее не верю, — присовокупил он с улыбкой и обратился к профессору: — Вы не считаете, что лучше продолжить дискуссию в узком кругу?
Оба доктора и сестра без лишних слов устремились к двери.
— Вы останетесь в коридоре, — бросил профессор сестре.
— А ты, — сказал Альбини молодому человеку в штатском, — подождешь меня внизу. Воспользуемся тем, что товарищ Оробете в хорошей форме, — продолжал он, садясь на стул у кровати и приглашая профессора занять стул рядом. — Воспользуемся этим, чтобы прояснить хотя бы одну из проблем.
