Джон Пассос - 1919
Несколько дней спустя Элен уволили от Уэнемейкера ввиду сокращения штатов на летний сезон. Они перебрались в Джерси к ее родителям, и Бен получил место в транспортном отделе суконной фабрики. Они сняли комнату в Пасейике. Когда началась стачка, Бен и Элен оба были выбраны в комитет. Бен стал настоящим оратором. Его неоднократно задерживали и раз чуть не проломили череп полицейской дубинкой и в конце концов закатали на шесть месяцев в тюрьму. Он заметил, что, когда влезет на ящик из-под мыла и начинает говорить, его слушают и что он умеет говорить и излагать свои мысли и заставлять толпу, поднявшую к нему лица, смеяться и кричать "браво". В суде, после того как он, стоя, выслушал приговор, он заговорил о прибавочной стоимости. Бастующие, сидевшие в зале, закричали "браво", и председатель приказал приставам очистить зал. Бен видел, что репортеры старательно записывали все, что он говорил, он был счастлив, что может на личном примере показать всю несправедливость и жестокость капиталистического строя. Судья прервал его и сказал, что даст ему еще шесть месяцев за оскорбление суда, если он не будет вести себя прилично, и Бена отвезли в окружную тюрьму в автомобиле, набитом вооруженными полицейскими. Газеты писали о нем как об известном социалистическом агитаторе.
В тюрьме Бен подружился с одним членом профсоюза "Индустриальные рабочие мира", по имени Брем Хикс, высоченным парнем из Фриско, светловолосым и голубоглазым. Брем сказал ему, что, если он хочет как следует ознакомиться с рабочим движением, ему следует завести себе красную карточку и отправиться на побережье. Врем был по профессии котельщиком, но для разнообразия плавал матросом и высадился в Перт-Амбой без гроша. Он работал в ремонтном цехе одной фабрики и забастовал вместе со всеми. Когда разгоняли пикеты, он дал фараону по морде и был приговорен к шести месяцам за сопротивление властям и оскорбление действием должностного лица. Именно встречи с ним раз в день на прогулке в тюремном дворе помогли Бену перенести заключение.
Их выпустили в один и тот же день. Они вместе вышли на улицу. Стачка кончилась. Завод работал. Улицы, на которых еще недавно дежурили пикеты, зал, в котором Бен произносил речи, имели мирный и будничный вид. Он повел Брема к Элен. Ее не было дома, но через некоторое время она пришла и привела с собой маленького краснолицего, курносого англичанина, которого она представила им - Билли, английский товарищ. Бен сразу же понял, что она живет с ним. Он оставил Брема с англичанином и вызвал ее в прихожую. В тесной прихожей ветхого стандартного дома пахло уксусом.
- Ты меня бросила? - спросил он дрожащим голосом.
- Ах, Бен, не будь таким мещанином.
- Ты бы могла подождать, покуда меня выпустят.
- Как ты не понимаешь, мы ведь все товарищи. Ты отважный боец, Бен, и не должен быть таким мещанином... Билли - ничто для меня. Он стюард на океанском пароходе. Он скоро уезжает.
- Значит, я тоже для тебя ничто? - Он схватил Элен за кисть руки и сжал ее изо всех сил. - Вероятно, я неправ, но я дико тебя люблю... Я думал, что ты...
- Ой, Бен... Ты говоришь глупости, ты же знаешь, как я тебя люблю. Они вернулись в комнату и стали говорить о движении. Бен сказал, что он едет на Запад с Бремом Хиксом.
Рабочий становится простым придатком машины, от него требуются только самые простые, самые однообразные, легче всего усваиваемые приемы.
Брем знал все ходы и выходы. Пешком, зайцами, в багажных вагонах и на порожних платформах, подсаживаясь в товарные фургоны и на грузовики, они добрались до Буффало. Там в ночлежном доме Брем встретился с одним знакомым, который устроил их палубными матросами на грузовой пароход, возвращавшийся под балластом в Дулут. В Дулуте они примкнули к артели, отправлявшейся на уборочные работы в Саскачеван. Сначала Бену приходилось туго, и Брем боялся, что он свалится, но четырнадцать часов работы на солнце и в пыли, обильная пища, мертвый сон на полу просторного сарая постепенно закалили его. Лежа в пропотевшей одежде пластом на соломе, он сквозь сон все еще чувствовал щекотку солнца на лице и на шее, напряжение мускулов, мелькание жнеек и сноповязалок вдоль всего горизонта, грохот молотилки, скрип грузовиков, отвозивших красную пшеницу к элеватору. Он научился говорить, как сельскохозяйственный рабочий. После уборки урожая они работали на консервном заводе на реке Колумбии - противная, грязная работа среди кислой вони гниющей фруктовой кожуры. Там они прочли в "Солидарности" о стачке кровельщиков и о борьбе за свободу слова в Эверетте (*103) и решили отправиться поглядеть, не могут ли они там быть чем-нибудь полезны.
В последний день работы на заводе Брем, ремонтируя машину для резки и очистки фруктов, лишился указательного пальца руки. Заводской врач сказал, что он не имеет права на компенсацию, так как он уже взял расчет, а кроме того, поскольку он не канадец... Какой-то подпольный адвокат явился к общежитию, где Брем лежал в лихорадке с обмотанной рукой, и стал уговаривать его, чтобы он предъявил фирме иск, но Брем послал адвоката ко всем чертям. Бен сказал, что он неправ: рабочему классу адвокаты тоже нужны.
Когда рука начала заживать, они поехали на пароходе из Ванкувера в Сиэтл. В комитете ИРМ царило оживление, точно на пикнике, помещение было набито молодыми людьми, съехавшимися со всех концов Соединенных Штатов и Канады.
Однажды большая группа отправилась на пароходе в Эверетт - устраивать митинг на углу Уитмор и Хьюит-авеню. На пристани толпились полицейские, вооруженные винтовками и револьверами.
- Ребята из Коммерческого клуба уже поджидают нас, - сказал кто-то, нервно посмеиваясь.
- А вот и шериф Мак-Рей, - сказал кто-то.
Брем протолкался к Бену.
- Давай держаться вместе... Сдается мне, что нам здорово влетит.
Их арестовали, как только они сошли с парохода, и погнали к краю пристани. Полицейские были почти поголовно пьяны, на Бена пахнуло винным перегаром от краснолицего парня, схватившего его за рукав.
- Пошевеливайся, сукин сын...
Его толкнули ружейным прикладом в крестец. Он слышал стук дубинок по черепам. Всякому, кто оказывал сопротивление, разбивали дубинками лицо в кровь. Всех втащили на грузовик. Смеркалось, пошел холодный мелкий дождь.
- Ребята, покажем им, что мы не трусы, - сказал какой-то рыжеволосый парень.
Полицейский, державшийся за заднюю стенку грузовика, размахнулся, чтобы ударить его дубинкой, но потерял равновесие и вывалился на мостовую. Арестованные расхохотались. Полицейский вскарабкался обратно, весь багровый.
- Погодите, вот возьмемся за вас, вы у меня еще не так посмеетесь, заорал он.
В лесу - там, где шоссе пересекало железнодорожное полотно, - их стащили с грузовиков. Полицейские оцепили их и держали на мушке, покуда шериф, еле стоявший на ногах, совещался с двумя хорошо одетыми пожилыми людьми. Бен услышал слова "прогнать сквозь строй".
- Послушайте, шериф, - сказал кто-то, - мы вовсе не хотели нарушать порядок. Мы требуем только свободы слова, обеспеченной конституцией.
Шериф обернулся к говорившему, размахивая револьвером.
- Ах, вот как! Вы еще находитесь в нашем округе, не забывайте этого... Если вы еще раз сунетесь к нам, кое-кто из вас попросту сыграет в ящик, и дело с концом... Ну, валяй, ребята!
Полицейские выстроились в две шеренги вплоть до железнодорожного полотна. Они хватали одного арестованного за другим и избивали их. Трое схватили Бена.
- Профсоюзник?
- Конечно, профсоюзник, поганые трусы... - начал он.
Шериф подошел и размахнулся, чтобы ударить его.
- Осторожней, он в очках.
Тяжелая лапа сорвала с него очки.
- Сейчас мы это устроим.
Шериф ударил его кулаком по носу.
- Скажи, что ты не профсоюзник.
Рот Бена был полон крови. Он стиснул зубы.
- Он жид. Дайте ему еще раз за меня.
- Скажи, что ты не профсоюзник.
Кто-то ударил его ружейным дулом, и он упал на четвереньки.
- Беги! - заорали кругом.
От ударов дубинками и ружейными прикладами у него лопались барабанные перепонки.
Он попробовал идти спокойно, не бежать. Он споткнулся о рельсу, упал и разрезал себе руку обо что-то острое. Кровь заливала ему глаза так, что он ничего не видел. Чей-то тяжелый сапог раз за разом молотил его по боку. Он терял сознание. И все-таки продолжал ковылять. Кто-то поддерживал его под мышки и тащил от вагона. Еще кто-то отер ему лицо носовые платком. Откуда-то издалека он услышал голос Брема:
- Мы уже в соседнем округе, ребята.
Оттого, что Бен потерял очки, и шел дождь, и была ночь, и спина мучительно ныла, он ничего не видел. Он слышал выстрелы и вопли оттуда, где прогоняли сквозь строй оставшихся ребят. Он находился в центре небольшой кучки профсоюзников, ковылявших вразброд по железнодорожному полотну.
- Товарищи рабочие, - сказал Брем своим низким, спокойным голосом, эту ночь мы не должны забывать никогда.
