Джон Пассос - 1919
- Постоянная работа и никаких развлечений - от этого ребята хиреют, сказал он, почесывая седую бороду над кадыком.
Бенни сказал, что летом ему надо заработать денег, так как осенью он хочет поступить в Нью-Йоркский университет. Доктор Кохен сказал, что ему нужно есть побольше молочной пищи и яиц и поехать куда-нибудь в такое место, где можно весь день валяться на солнце и все лето ничего не делать. Он взял за консультацию два доллара. По дороге домой старик все время тер себе лоб ладонью и говорил, что он никудышный человек, тридцать лет жил и работал в Америке, а теперь он старая развалина и не может прокормить своих детей. Мамаша плакала. Глэдис сказала, чтобы они не болтали глупостей, Бенни - умный и способный мальчик, и какой толк из всей его книжной премудрости, если он не найдет себе заработка в этой стране. Бенни лег спать, не сказав ни слова.
Несколько дней спустя Изи вернулся домой. Он позвонил в дверной звонок, как только старик ушел утром на работу.
- Ты чуть было не встретился с папашей, - сказал Бенни, открывший ему дверь.
- Ничего подобного. Я ждал за углом, пока он уйдет... Как вам живется?
На Изи был светло-серый костюм, зеленый галстук и мягкая шляпа в цвет костюма. Он сказал, что в субботу едет в Ланкастер, Пенсильвания, на состязание с филиппинским чемпионом веса пера.
- Возьми меня с собой, - сказал Бенни.
- Ты для этого дела не годишься... Ты ведь у нас маменькин сынок.
В конце концов Бенни все-таки поехал с ним. Они доехали до Бруклинского моста по надземке, а потом пошли пешком до парома. Они купили билеты до Элизабета. Когда поезд остановился на товарной станции, они прокрались вперед, в багажный. В Западной Филадельфии они соскочили и удрали, преследуемые железнодорожным шпиком. Фургон с пивом подобрал их и довез до Уэст-Честера. Остальную часть пути они прошли пешком. Фермер-меннонит (*100) пустил их ночевать на сеновал, но наутро заставил их два часа колоть дрова и лишь после этого накормил завтраком. Когда они добрались до Ланкастера, Бенни был совершенно измотан. Он лег спать в раздевалке атлетического клуба и проснулся, когда матч уже кончился. Изи нокаутировал филиппинца в третьем раунде и получил приз в двадцать пять долларов. Он отослал Бенни вместе с негром, сторожем при раздевалке, в гостиницу, а сам отправился с приятелями кутить. Наутро он явился с зеленым лицом и налитыми кровью глазами, он промотал все деньги, но зато определил Бенни помощником к одному типу - мелкому импресарио кулачных боев и содержателю столовки на строительстве близ Моч-Чанка.
Прокладывали шоссе. Бен пробыл в лагере два месяца, получая десять долларов в неделю и харчи. Он научился править лошадьми и вести книги. Содержатель столовки, Хайрам Волли, обжуливал рабочих при расчете, но Бенни это не волновало, потому что они были по большей части итальяшки, покуда он не подружился с одним молодым парнем по имени Ник Джильи, работавшим в гравийном карьере. Ник обычно поджидал его вечером у выхода из столовки, потом они ходили вместе гулять, курили и болтали. По воскресеньям они уходили с воскресной газетой далеко в поле и весь день валялись на солнце, читали сегодняшнюю газету, болтали о том, что прочли в иллюстрированном приложении. Ник был родом из Северной Италии, а все остальные рабочие из его партии были сицилийцы, так что он чувствовал себя одиноким. Его отец и старшие братья были анархистами, и он тоже, он рассказал Бенни про Бакунина и Малатесту и пристыдил его за то, что он мечтал стать богатым дельцом; учиться и заниматься науками, разумеется, следует, может быть, даже следует стать адвокатом, но только-для блага рабочего класса, революции, а быть дельцом - это значит быть акулой и грабителем, подобно сукиному сыну Волли. Он научил Бенни скручивать папиросы и рассказал ему о всех девочках, которые были в него влюблены, взять хотя бы кассиршу из кино в Моч-Чанкс, он мог в любую минуту сойтись с ней, но революционер должен быть очень осмотрителен в выборе любовницы, женщины отвлекают классово сознательного рабочего от его прямых целей, они представляют собой самый страшный соблазн капиталистического общества, Бен спросил его, не следует ли ему уйти от Волли, раз Волли такой прохвост, но Ник сказал, что всякий другой капиталист будет точно таким же прохвостом; они могут только одно - ждать Дня. Нику было восемнадцать лет, у него были суровые глаза и темная, как у мулата, кожа. Бену он казался исключительным человеком, кем он только не был - и чистильщиком сапог, и матросом, и шахтером, мыл посуду в ресторане и работал на текстильной фабрике, на обувной фабрике, на цементном заводе, и жил со всевозможными женщинами, и три недели сидел в тюрьме во время патерсонской стачки. В лагере, если Бен шел один, каждый встречный итальяшка окликал его:
- Эй, паренек, а где Ник?
В пятницу вечером у окошка, где выдавалась заработная плата, поднялся шум и крик. Ночью, когда Бен лежал на своей койке в углу крытого толем барака, где помещалась столовка, к нему зашел Ник и шепотом рассказал, что десятники обжулили рабочих и что завтра начнется забастовка. Бен сказал, что если все забастуют, то и он забастует. Ник сказал по-итальянски, что он хороший товарищ, и обнял его и поцеловал в обе щеки. На следующее утро, после свистка, на земляные работы вышло только несколько человек. Бен стоял у кухонной двери и не знал, что ему делать. Волли увидел его и приказал запрячь лошадей и ехать на станцию за ящиком табака. Бен посмотрел себе под ноги и сказал, что он не поедет, потому что он бастует. Волли расхохотался и сказал, что он, должно быть, шутит - он сроду не видал, чтобы жид бастовал вместе с итальяшками. Все тело Бена похолодело и напряглось.
- Я такой же жид, как и вы... Я коренной американец. И я не изменю моему классу, слышите, грязный жулик?
Волли побелел и подступил к нему, и поднес к его носу огромный кулак, и сказал, что он уволен и что, не будь он жалкий жидовский очкарик, он ему охотно набил бы морду, но все равно его брат с ним расправится, когда узнает, как он себя ведет.
Бен вернулся к своей койке, сложил и связал вещи и пошел искать Ника. Ник стоял на шоссе возле бараков в толпе орущих и машущих руками итальяшек. Производитель работ и десятники явились с револьверами в черных кобурах у пояса, и один из них произнес речь по-английски, а другой по-сицилийски о том, что фирма у них честная и солидная и всегда прилично обращалась с рабочими, а кому тут не нравится, тот может проваливать ко всем чертям. У них никогда не бывало забастовок и, надо надеяться, не будет. В дело вложены большие средства, и компания отнюдь не намерена терпеть, чтобы дело рушилось из-за каких-то глупостей. Кто не станет на работу после второго свистка, тот будет уволен и может проваливать и пускай не забывает, что в штате Пенсильвания существует закон о бродяжничестве.
После второго свистка все вышли на работу, кроме Бена и Ника. Оба они пошли по шоссе со своими свертками. У Ника были слезы на глазах, и он все время твердил:
- Слишком сговорчивы, слишком терпеливы... Мы еще не знаем нашей силы.
Ночью они отыскали полуразвалившееся школьное здание в стороне от шоссе на холме над рекой. Они купили в лавке хлеба и растительного масла и, сидя на приступке, ели и советовались, как им быть дальше. Когда они кончили есть, было уже темно. Бен никогда еще не ночевал один за городом. Ветер шумел в деревьях, а внизу, в долине, журчала быстрая река. Была прохладная августовская ночь, выпала обильная роса. У них не было с собой одеяла, и Ник научил Бена снять куртку и накрыться ею с головой и поплотнее прижаться к стене, чтобы не отлежать боков на голых досках. Он заснул и тотчас проснулся, окоченелый и дрожащий. Одно окно было разбито, на фоне облачного лунного неба он разглядел оконную раму и зазубренные осколки стекла. Он опять улегся, должно быть, ему приснился сон. Что-то ударилось в крышу и покатилось по черепицам над его головой и упало на землю.
- Бен, ради бога, что это такое? - послышался хриплый шепот Ника.
Они оба встали и уставились в разбитое окно.
- Оно уже раньше было разбито, - сказал Ник. Он пошел к двери и распахнул ее. Оба затряслись от холодного ветра, поднявшегося из долины и зашелестевшего в деревьях, точно дождь, река внизу кряхтела и скрипела, словно целый караван тачек и фургонов.
Камень ударился в крышу над их головами и скатился вниз. Еще один пролетел между их головами и ударился в облупленную стену за спиной. Бен услышал щелканье - Ник раскрыл карманный нож. Он напряг зрение, пока у него не выступили слезы на глазах, но ничего не мог разглядеть, кроме колышущейся под ветром листвы.
- Выходи... Иди сюда... Говори, сукин сын! - заорал Ник.
Ответа не было.
- Что ты скажешь? - шепнул Ник, оборачиваясь к Бену,
Бен ничего не ответил, он изо всех сил стискивал зубы, чтобы они не стучали. Ник толкнул его вглубь и притворил дверь. Они нагромоздили пыльные скамьи у двери и заложили низ окна досками с пола.
