Мигель Сервантес - Странствия Персилеса и Сихизмунды
Ожидаем от вас благоприятного ответа с таким же нетерпением, с каким молодые аистята, сидя в гнезде, ожидают, когда мать прилетит к ним с кормом".
Под этим стояла подпись:Несчастный ламанчец, Бартоломе.
Письмо Бартоломе вызвало у Периандра и Антоньо живейшее любопытство и вместе с тем весьма огорчило их; попросив того, кто доставил им письмо, передать узнику, чтобы он не отчаивался и не терял надежды, ибо Ауристела и другие сделают для него все, чего можно достигнуть с помощью даров и посулов, они тут же начали совещаться о том, что предпринять для смягчения участи Бартоломе. Первый шаг вызвался сделать Крорьяно, а именно поговорить с французским послом - своим родственником и другом, чтобы тот добился отсрочки казни, а за это время просьбы и хлопоты возымеют, мол, желаемое действие. У Антоньо явилась мысль написать Бартоломе - ему хотелось получить от него ответ, столь же забавный, как и его первое письмо, но когда об этом узнали Ауристела и Констанса, они ему отсоветовали: не следует-де огорчать человека и без того огорченного; Бартоломе может не понять шутки и еще больше огорчится. Они решились поручить и вверить трудное это дело стараниям Крорьяно и Руперты, которая, кстати сказать, очень просила своего мужа в него вмешаться, и спустя шесть дней Бартоломе и Талаверка были уже на воле: покровительство и подношения - это такие силы, которые прошибают стены и устраняют любые трудности.
Тем временем Ауристела старалась приобрести познания, каких, по ее разумению, ей не хватало для того, чтобы стать настоящей католичкой, и постигнуть то, о чем в ее родной стране говорилось туманно. Она обратилась с соответствующей просьбой к исповедникам, принесла им полное, искреннее и чистосердечное покаяние и получила вразумительные и исчерпывающие ответы по поводу всего, что ей до сего времени было неясно; исповедники в доступной форме преподнесли ей основные и наиболее важные догматы нашей веры. Начали с зависти и гордости Люцифера, с того, как он вместе с третьей частью звезд низринулся в преисподнюю, вследствие чего на небе образовались пустые, никем не занятые места, оставшиеся после падших ангелов, наказанных за свое безрассудство. Далее Ауристеле рассказали, что господь нашел чем заполнить эти пустоты - он сотворил человека и вложил в него душу, способную принять в себя благодать, утраченную падшими ангелами. Побеседовали с ней о сотворении человека, о сотворении мира, о священной и благодетельной тайне воплощения и, приведя основания, на самом разуме основанные, коснулись глубочайшей тайны пресвятой троицы. Ауристеле объяснили, что второе лицо пресвятой троицы, бог сын, вочеловечился для того, чтобы бог искупил грех человека и как человек и как бог - только это двуипостасное сочетание и могло искупить бесконечные грехи мира, которые бог до бесконечности и искупает, человек же, существо конечное, искупить их не в состоянии, равно как и бог в одной ипостаси не мог бы за них пострадать, но когда две ипостаси объединились, то возникла суть бесконечная, и так совершилось искупление. Показали ей изображение смерти Христа и всех его страстей, претерпенных им начиная с ясель и кончая крестом. Прославили великую силу таинств и указали на вторую ступень нашего спасения, то есть на покаяние, без которого в рай не попадешь, ибо дорогу к нему нам преграждают грехи. Показали ей также Иисуса Христа, бога живого, изображенного, в прямом соответствии с полнотою его небесного бытия, полно и живо, сидящего одесную отца и незримо присутствующего на земле, и это священное его присутствие непрестанно и нераздельно, ибо одно из важнейших свойств божества впрочем, все они одинаково важны, - заключается в том, что бог вездесущ вездесущ вследствие своего всемогущества, вездесущ по своей сути и образу. Говорили с Ауристелой и о неизбежности второго пришествия, о том, что господь грядет на облаках небесных судить землю, о незыблемости и непобедимости его церкви, которую не одолеют врата, иначе говоря - силы адовы. Шла речь и о том, какою властью облечен святейший владыка, наместник бога на земле и ключарь неба. Словом, исповедники преподали Ауристеле и Периандру все, что они почли необходимостью им преподать и в чем их надлежало наставить. От этих бесед дух Ауристелы и Периандра возрадовался и вне себя от радости воспарил к небу, ибо к небу, и только к небу, возносили они теперь свои помыслы.
Глава шестая
Теперь уже Ауристела и Периандр смотрели на все иными глазами, во всяком случае иными глазами смотрел Периандр на Ауристелу; он рассуждал так: раз что Ауристела исполнила обет, который влек ее в Рим, то ей уже ничто не мешает и не препятствует выйти за него замуж. Однако, если Ауристела, будучи еще наполовину язычницей, любила добродетель, ныне, будучи наставлена в вере правой, она ее обожала; она была далека от мысли, что, вступая в брак, она тем самым нарушает ее законы, но она не хотела проявить уступчивость, прежде чем ее к тому не принудят домогательства и мольбы. Она ожидала, что само небо просветит ее и укажет, как ей надлежит поступить после свадьбы, ибо возвращаться на родину она не хотела: это представлялось ей шагом безрассудным и легкомысленным, оттого что брат Периандра, полагавший, что Ауристела самой судьбой предназначена ему в жены, увидев крушение своих надежд, непременно отомстит и ей и Периандру. От этих дум, от этих опасений Ауристела пребывала в задумчивости и нерешимости.
Француженки посещали храмы, ходили по святым местам, и это их хождение было обставлено особою пышностью и великолепием, ибо Крорьяно, как уже было сказано, доводился родственником французскому послу, и благодаря этому они не терпели недостатка ни в чем, что могло поддержать их достоинство; они всюду брали с собой Ауристелу и Констансу, и всякий раз, когда они выходили из дому, вслед за ними устремлялось едва ли не пол-Рима. И вот однажды ехали они по улице Банков и вдруг увидели на стене портрет женщины во весь рост: на голове у нее красовалась полукорона, а под ногами был нарисован земной шар; и как скоро путешественники приблизились к портрету, то сей же час догадались, что это Ауристела: сходство бросалось в глаза, никаких сомнений тут быть не могло. Ауристела в недоумении спросила, чей это портрет и не продается ли он. Владелец портрета, - как потом выяснилось, это был известный художник, - ответил, что портрет продается, но что он не знает в точности, чей это портрет, что это копия, которую его приятель, тоже художник, снял во Франции, и со слов этого приятеля ему, дескать, известно, что это некая чужестранка, совершающая паломничество в Рим.
- А что означает корона у нее на голове, шар под ногами, и почему не корона, а полукорона? - осведомилась Ауристела.
- А это фантазия или, если хотите, причуда художника, - отвечал владелец портрета. - Вероятно, он хотел этим показать, что чужестранка достойна носить венец красоты и владеть целым светом, а я бы от себя добавил, что вы, синьора, и есть оригинал этого портрета, что вы заслуживаете целой короны и достойны владеть не нарисованным земным шаром, а самым настоящим и доподлинным.
- Что стоит портрет? - спросила Констанса.
На это владелец ей сказал:
- Один паломник давал мне за него тысячу золотых, а другой объявил, что согласен дать за него любую цену. Но я не стал с ними разговаривать по-моему, они надо мной насмехались: в самом деле, сомнительно мне что-то, ведь это уж они чересчур.
- Напрасно сомневаетесь, - возразила Констанса. - Если только это те паломники, которых я имею в виду, то они в состоянии дать вам какую угодно цену, так что вы останетесь довольны.
Француженки, Руперта, Крорьяно и Периандр были потрясены сходством. Посторонние, рассматривавшие портрет, также нашли несомненное сходство, и мало-помалу все заговорили в один голос:
- Это портрет вон той путешественницы, что сидит в карете. Зачем нам глядеть на копию, когда вон оригинал?
Толпа обступила карету и не пускала ее ни взад, ни вперед; тогда Периандр обратился к Ауристеле:
- Ауристела, сестра моя, закрой лицо! Слишком яркий свет слепит глаза, мы не видим, куда нам ехать.
Ауристела закрыла лицо, и толпа раздалась, но продолжала идти за каретой в надежде, что Ауристела снимет покрывало, и тогда можно будет снова беспрепятственно любоваться ею.
Как скоро карета удалилась, к владельцу портрета приблизился Арнальд в одежде странника и сказал:
- Это я давал вам за портрет тысячу золотых. Если вам эта цена подходит, то берите портрет и пойдемте ко мне - я вам уплачу чистоганом.
Но тут вмешался другой паломник, а именно герцог Намюрский:
- Это что за цена, братец! Пойдемте лучше ко мне! Запросите любую цену - я вам уплачу наличными.
- Синьоры! - молвил художник. - Уж вы как-нибудь договоритесь между собой, а меня не уговаривайте - меня цена не волнует, тем более, что вы, как я полагаю, уплатите мне не столько деньгами, сколько благим намерением приобрести портрет.
