Чалам - Ночью на вокзале: сборник рассказов
Напротив них сидели рикши. Они заказали три чая, разделили три порции на шестерых и громко смеялись чему-то. «И что они хохочут, — раздраженно подумал Нукарадзу. — Отколотить бы их хорошенько!»
Он расплатился, и они пошли к выходу. Проходя мимо рикш, он презрительно и вызывающе посмотрел в их сторону. Какие-то парни уставились на Аммаду. «Ну подойдите же! Вот я вас!» — подумал Нукарадзу и двинулся в их сторону. Но парни уже не глядели на них.
Аммаду снова шла за Нукарадзу по улице. Было уже совсем поздно. Кое-где на ступеньках домов лежали люди, кое-кто спал прямо на тротуаре. На ограде моста сидели нищий и нищенка.
— У них нет дома, а как же мужья опят с женами?
— Да так, как собаки!
Нукарадзу внутренне содрогнулся.
В этом городе живут тысячи бездомных людей. Многие спят под деревьями, едят на оградах мостов. Во время дождя или при сильном зное забираются в какой-нибудь закуток. Их гонят отовсюду как собак. Беспросветная жизнь в грязи и слякоти. Жены и мужья живут на улице, и негде им укрыться от посторонних, разве что соседи закроют глаза.
Не жалость, а гнев закипал в Нукарадзу. В каком-то кино он видел, как люди восстают против несправедливости и насилия. А эти готовы терпеть вечно. Свиньям грязь не грязь.
Прогрохотал грузовик, следом за ним медленно двигался новенький автомобиль. В нем сидела девушка в белом сари и алой кофточке. В пучке ее черных волос виднелись белые цветы жасмина. Ей-то было где ночевать!
Вдалеке на площади три кинотеатра стояли словно три камня в огромном очаге демонов. Эти кинотеатры всегда бывали полны. Пока люди смотрят кино, они не замечают ни своей грязной, пропотевшей одежды, ни укусов москитов, ни зловонного дыхания соседей. Зрители прекрасно знают, что, если с молоденьких героинь на экране снять грим, они окажутся ровесницами их бабушек, что эти актрисы не поют, а только раскрывают рот, но, зная это, тем не менее с удовольствием поддаются иллюзии. Они верят или делают вид, что верят в выдуманные чувства на экране, где случается то, чего никогда не бывает в их жизни.
Люди не знают настоящих чувств, даже не мечтают о них. Как взрослые хитростью отвлекают детей, как представители власти одурачивают народ лживыми обещаниями, так и производители иллюзий одурманивают людей вымышленными чувствами. А люди с готовностью поддаются на этот обман. Даже платят за то, чтобы быть обманутыми.
У них нет мужества посмотреть правде в глаза. Иначе разве они стали бы глядеть на придуманных героев и героинь, слушать их лживые речи и при этом глотать слюну и выражать свой восторг свистом?
Нукарадзу никак не мог успокоиться. Он злился все больше и больше: и на тех, кто смотрит кино, и на тех, кто его снимает.
Тем временем они подошли к площади, где находились кинотеатры.
* * *— Девушка, вы откуда? — спросил Девуллу. Он заметил, что Нукарадзу раздражен, и поэтому обратился не к нему, а к его спутнице.
— Кто, я? — удивилась Аммаду. Она не узнала Девуллу.
— Да. Откуда вы, из какого города?
— Я из Анакапалли, — ответила Аммаду, но тут же спохватилась: — А вам-то что?
В это время Нукарадзу очнулся от своих мыслей и обернулся к Девуллу. Он тоже не сразу узнал его.
— Помните, вы приходили в гостиницу. Я там работаю, — оказал Девуллу.
Он хотел спросить, нашли ли они себе комнату, но вместо этого у него вырвалось:
— Кто вам эта девушка?
Это был, в сущности, невинный вопрос, и Девуллу задал его, желая выразить им свое участие.
Но Нукарадзу живо вспомнил взгляд администратора гостиницы и тот же вопрос в его глазах. Поэтому слова Девуллу показались ему оскорбительными.
Девуллу хотел было сказать еще что-то, но не успел: на него обрушился тяжелый удар.
— Ах ты мерзавец! Ты что к моей жене пристаешь! — закричал Нукарадзу.
Удары посыпались на Девуллу справа и слева. Потом Нукарадзу ударил его ногой, и Девуллу упал. Нукарадзу пинал его ногами и орал:
— А кто она, как ты думаешь? Что ты подумал, скотина?
Перепуганная Аммаду стояла рядом и бормотала:
— Убьет ведь, убьет он его. Помрет старик.
К ним уже подбегали разносчики и рикши. Они с трудом оттащили Девуллу от Нукарадзу и отвели его подальше.
Волосы Нукарадзу растрепались, рубашка была порвана. Цепочка от часов сломалась. Дрожащими руками он старался скрепить ее, не переставая выкрикивать:
— До смерти изобью! Сволочь! Увидит девушку на улице, так сразу думает, что она шлюха! А богач в вашу гостиницу шлюху приведет, так за жену почитаете! Муж со своей женой пришел! В вашу вшивую гостиницу! А вы!.. Всех перебью! И тебя, и администратора вашего!
Симпатии собравшихся были на стороне Нукарадзу. Последние сомнения исчезли, когда они увидели беспомощную, дрожащую всем телом девушку, которая без конца повторяла:
— Пойдем отсюда, послушай же меня! Что тебе этот старик! Пойдем… Пойдем…
В толпе не было ни одного человека, знающего Девуллу, и то, что он за все это время так и не открыл рта, не располагало в его пользу.
— Иди отсюда, ты и так старика до смерти избил. Иди своей дорогой, — оказал Нукарадзу какой-то человек средних лет.
— Старик? Да он мерзавец, а не старик. — Нукарадзу снова стал распаляться. Но тут Аммаду подошла и крепко взяла его за руки.
* * *Перерыв во всех трех кинотеатрах начался почти одновременно. Зрители высыпали на площадь. Послышались крики: «Содовая, содовая!», голосили торговцы лепешками, зазывалы из кафе. Люди толкались, сновали взад и вперед, бросали окурки, ели, пили, глазели по сторонам. И, может быть, кто-то в этой толчее на мгновение, только на мгновение задумывался о том, кто же он сам.
А в стороне от толпы Девуллу с трудом опустился на какую-то ступеньку. Кто-то дал ему бутылку воды, кто-то нашел и принес его одеяло. Он поднял свое дряхлое, изможденное тело и поплелся к гостинице. Горькая обида душила его.
Нукарадзу остановил свободного рикшу, подъехавшего к площади, и они сели. Аммаду никак не могла унять дрожь, а Нукарадзу и не пытался сказать что-нибудь в свое оправдание. Он молча обнял ее одной рукой, а другой прижимал к разбитой губе платок.
Источник жизни
Утро. Нещадно палит солнце. Хижины у подножия холма безлюдны. Ветер с моря заглушает голоса женщин, собравшихся у колонки.
Колонка стоит у дороги, что проходит вдоль селения и теряется на вершине холма. Это единственный источник пресной воды на пятьдесят хижин. Воду дают по утрам на час-полтора. Обычно вначале женщины спокойны и дружелюбны, но, по мере того как стихает напор воды, страсти накаляются. Отталкивая друг друга, женщины стараются подставить свой кувшин под слабеющую струйку. Начинается перебранка.
Нередко в такой момент появляется полиция, и тогда особенно разбушевавшихся увозят в участок. Хорошо если все кончается штрафом, но порой дело доходит до суда.
Невдалеке есть еще одна, колонка, но она находите: в саду, окружающем виллу господина Рама Рао, член парламента. После того как наполняются все баки, вода течет прямо на землю. Потому-то деревья в саду покрыты густой и сочной зеленью.
— Нарасимхам, воду дали! — раздается женский голос.
Старый садовник подходит к колонке, открывает кран. Вода льется в бак.
Из общественной колонки у дороги тоже пошла вода. Замелькали кувшины. Женщины стараются не пролить ни капли воды из бурлящей, пенящейся струи, несущей им жизнь.
— Вот и Аммаджи пришла… Что это ты так рано — Самудралу не встретила?
Но Аммаджи было не до ехидных замечаний Сатьявати. Она увидела, что вокруг колонки стоит не меньше пятидесяти перевернутых вверх дном кувшинов, и поняла, что воды ей не достанется. «Если сегодня снова без воды придешь, из дома выгоню!» — вспомнила Аммаджи угрозу матери, и сердце тревожно забилось.
Мать и отец Аммаджи уходили из дома спозаранку а возвращались поздно вечером. Мать работала кухаркой, отец плотником. Из взрослых в доме оставались семнадцатилетняя Аммаджи и ее тетка с дочерью, ровесницей Аммаджи. Каждое утро двое из них уходили на приработки: носили в корзинах завтраки из кафе школу. Делали они это по очереди, и получалось, что каждая два раза в неделю оставалась хозяйничать в доме: готовить еду и смотреть за детьми.
В то утро Аммаджи поссорилась с сестрой из-за того, кому оставаться дома, вот мать и вмешалась. Что теперь будет? Конечно, из дома ее не выгонят, но отругают как следует. Аммаджи представила себе насмешки сестры и вконец расстроилась.
— Тетенька! — обратилась она к рослой женщине лет сорока, только что взгромоздившей себе на голову кувшин с водой.
— С каких это пор ты мне родней стала? Или племянник мой на тебе женился?
Все засмеялись. Женщина эта только что набрала три кувшина воды и поэтому была в веселом расположении духа. Она тоже ухмыльнулась своей шутке и ушла.
