Джованни Пирелли - Энтузиаст
Лишь у моста все ринулись в одном направлении.
У входа на мост встал худенький безусый офицер. Сдерживая солдат, он кричал:
— Куда прете, как овцы? Я скажу, когда начинать переправу. — Да, это был ревностный офицер. Но точно так же, как не было известно, кто отдал приказ об отходе, нельзя было понять, кто же приказал остановиться у входа на мост.
Внезапно красноватое зарево осветило огромный кусок неба, гору, реку, серые лица и запавшие глаза трехсот солдат, сгрудившихся на узкой полоске гальки между горой и рекой. И через несколько секунд раздался взрыв, походивший на удар грома. Толпа всколыхнулась. Те, кто стоял у входа на мост, сразу очутились на его середине, хотя никто из них не намеревался идти вперед. Ревностный офицер бежал впереди, опасаясь, что его задавят.
VIII
Блеск зарева разбудил лейтенанта Андреиса, задремавшего сидя на небольшом выступе скалы, повисшей над долиной. Быстро вскочив на ноги, Андреис решил, что где-то совсем близко от него разорвалась бомба. Но, прежде чем зарево погасло, он успел разглядеть две вещи, поразившие его до чрезвычайности. Ранец Андреиса лежал у куста в нескольких метрах от хозяина, а рядом с ранцем сидел неизвестно откуда взявшийся альпийский стрелок. Как случилось, что он уснул, бросив ранец в сторону? Сколько времени он проспал? Что делает здесь сидящий рядом солдат? Что означало это огромное зарево?
Тут его настиг грохот взрыва, донесшийся издалека, с той стороны, где рычали пушки, когда он взбирался по склону. Грохот донесся справа, с каким-то странным опозданием.
— Эй, ты! — закричал он, разглядывая темный, едва различимый во мраке ночи силуэт человека. Он рад был услышать собственный голос, который звучал как обычно. Это вернуло ему ощущение реальности того, что происходило вокруг. Солдат быстро поднялся, словно только и ждал, как его позовут, молча сел рядом с Андреисом, подперев руками лицо, и стал глядеть в ту сторону, откуда раздался взрыв. — Кто ты такой? — спросил лейтенант.
Солдат сдвинул шапку на затылок, поправил клок волос, падавший на лоб. Помедлив немного, спросил:
— А ты кто будешь? — у него был низкий голос, и эти слова он выжал из себя с трудом, словно говорил спросонок.
— Что ж ты, не понял, что я офицер? — сказал лейтенант и тотчас же почувствовал, до чего смешно прозвучали его слова, раскаялся в том, что произнес их, и поторопился добавить — Должно быть, гроза началась. Но ты кто такой? Что делаешь здесь один?
Солдат сказал, как бы отвечая на свои мысли:
— Нет, не гроза это. В переделку мы с вами попали, в скверную переделку.
— Ты-то откуда знаешь? — спросил лейтенант и снова сел. — Что ты хочешь сказать? — В Валоне ему приходилось выслушивать подобные разговоры. Теперь, когда враг близко, нельзя было их допускать. Солдат промолчал. — Ты мне еще не ответил, — продолжал лейтенант с ноткой недоверия в голосе, — как это ты очутился здесь один? Ты шел с колонной раненых? Почему отстал от них?
— Какая там колонна? — ответил альпийский стрелок. — Три часа кряду карабкаюсь по камням, и хоть бы пес повстречался. — Он с неохотой принялся рассказывать — Меня послал сержант. Говорит, отнеси письмо в штаб дивизии. Письмо здесь, при мне. Ну дома-то я нашел! А только тьма-тьмущая и ни души вокруг. Греки в двух шагах, это уж точно. Тогда я воротился. Увидел вас и присел отдохнуть. — Он говорил, как бы оправдываясь, лишь в последней фразе прозвучало недовольство.
Лейтенант заметил это.
— Темноты, значит, испугался, что ли? — сказал он, словно выговаривал ребенку. — И решил вернуться назад с приказом в кармане, словно так и надо. Ну и герой! Поздравляю!
Солдат закусил губу. Подумать только, на какого зануду нарвался. Столько прослужил — должен бы знать, офицерье обходи сторонкой.
— Побывали бы вы на моем месте! — проворчал он.
— И побываю, даже раньше, чем ты думаешь. Тебе просто повезло. Я как раз иду в штаб дивизии. Ну, вставай, нечего время терять, — сказал Андреис, сам подымаясь на ноги. Порыв ледяного ветра ударил ему в лицо. Он почувствовал, что полон бодрости и сил. Воспоминание о колонне раненых означало лишь необходимость исполнить свой долг немедленно. Если до этого у него были какие-то сомнения в целесообразности прибытия в штаб ночью, то теперь эта необходимость в виде определенной задачи толкала его вперед, он обязан был довести до места назначения этого трусливого связного, которого судьба послала ему навстречу. Словом, при выполнении военной задачи он становился главным действующим лицом. — Ты что ж, думаешь, я шутки шучу? — сказал он стрелку, который так и не двинулся с места.
— Погода что-то становится скверной, — сказал солдат, вставая. Теперь видно было, что он на голову выше лейтенанта. Теперь, когда он говорил, можно было разглядеть белки его глаз и зубы, крепкие, как у волка. — Вы уж как хотите. А я по незнакомой горе ночью, да еще в такую непогоду не ходок. Вот письмо. Вы же сами сказали, что вы из штаба дивизии?
— Ерунда, — ответил лейтенант, отстранив от себя письмо, которое протягивал ему солдат. Голос у лейтенанта стал помягче. Он убедился, что имеет дело с человеком непокорным и к тому же сильным, значит, нужно было его как-то умаслить. — Ты без ранца? Иди-ка сюда, — сказал он, наклоняясь над своим ранцем и отстегивая боковые карманы. — Давай лучше перекусим. Ты хочешь есть? Посмотрим, что бог послал. Вот коробка сушеных фиников, две плитки шоколада, печенье. Подойдет тебе?
Насчет еды у стрелка не было ни малейших возражений. «Как закуска, — подумал он, — даже совсем неплохо». Они стали на колени по обе стороны ранца. Солдат ел жадно и быстро. Иной раз рука его застывала в воздухе, он опасался, что ведет себя не как полагается. Лейтенант ел медленно и мало. Ему приятно было видеть, как попутчик поглощает его припасы, это несколько приободрило лейтенанта. Между ним и солдатом зарождалось подобие дружбы.
— Как тебя звать? — спросил лейтенант.
— Да Рин Антонио. Альпийский стрелок Да Рин Антонио.
— А дома как тебя звали?
— Дома как звали? Тони.
— Послушай, Тони. Я тебе доверю одну тайну. Коньяк у меня тоже есть. Французский. Но мы его оставим напоследок.
Да Рин подумал, что по одному глотку неплохо было бы выпить и сейчас, но ему не хватило смелости сказать о своем желании, и тогда он закурил.
После некоторого колебания он предложил сигарету лейтенанту. Но сделал это неохотно: сигарета была последняя.
— Оставь ее себе, — сказал лейтенант, — мне не очень хочется. — На самом деле он вообще не курил. — Послушай, Тони, — сказал он, застегивая карман ранца. — Ты не мальчик, но я тоже не ребенок. Если увидим, что дело оборачивается скверно, я первый скажу: нужно возвращаться обратно. Запомни, если не доберемся до штаба, спать придется под открытым небом, потому что внизу, в долине, дома забиты ранеными, которые спускались, когда я шел сюда.
— Ранеными? А много их было? — спросил Да Рин, сразу связав услышанную им новость с рассказом тех, кто бежал из батальона Ф.
— На первый взгляд, не меньше сотни.
«Если внизу не найдешь ночлега, то еды там тоже не будет, — подумал Да Рин. — Раз лейтенант из штаба дивизии, значит, он знает, как туда добраться. Если мы и вправду разопьем коньяк, как он говорит..!»
IX
Они прошагали добрых полчаса — лейтенант Андреис шел впереди с ранцем за плечами, альпийский стрелок Да Рин без поклажи следовал за ним. Шли довольно быстро, несмотря на кромешную тьму и ветер с гор, покуда не добрались до развилки. Да Рин сразу узнал это место. Если свернуть налево, пройти метров сто, там будут дома, которые за несколько часов до этого были пусты. Но лейтенант свернул направо.
«Готов поспорить, там никого не было, — подумал Да Рин, — ошибся я, должно быть, это не те дома. Повезло мне, что встретил лейтенанта».
— Хотите, — предложил он, — я понесу вам ранец?
— Хорош, нечего сказать! — ответил лейтенант. — Надумал взять ранец, когда мы уже почти добрались до места!
То, что стрелок следовал за ним, придавало уверенность, позволяло чувствовать себя командиром. В Берате ему сказали, что штаб дивизии расположен у горной тропы на высоте тысяча сорок метров. Если считать, что долина находится на высоте в двести-триста метров над уровнем моря, то подняться нужно метров на шестьсот-семьсот. На офицерских курсах их учили, что человек, обычным шагом идущий вверх по тропе средней крутизны, за час преодолевает подъем в четыреста метров. Даже приняв во внимание задержки в пути, привал, темноту и ветер, Андреис мог считать, что пройденный им путь равен тому, который можно проделать за два часа ходьбы в нормальных условиях. Если добавить, что повороты уже кончились и тропа идет почти прямо вдоль не очень крутого склона, то дома штаба, по всем приметам, покажутся с минуты на минуту.
