Ирина Грекова - Дамский мастер
— Внимание, приготовились. По моему сигналу играющие начинают игру по охоте на зайцев. Внимание, начали!
Зина свистнула в свой свисток, не то спортивный, не то милицейский. Первой тронулась с места девушка — золотая репка — с розовым ужасом вместо головы. Она сняла ружье, старательно прицелилась, «выстрелила» в невидимых зайцев и, твердо ступая, отправилась за добычей. Должно быть, и в самом деле трудно сохранить направление, ничего не видя. Она взяла правее, чем нужно, прошла мимо зайцев, присела на корточки и стала шарить по пустому полу, бессмысленно поводя идиотической головой. В зале раздались отдельные смешки.
«Какой ужас, — думала я, — что это такое?..»
Теперь схватил ружье долговязый в джинсах — Саша Лукьянов или не Саша Лукьянов? — тот, с головой пьяницы. Он, видно, стремился внести в номер что-то свое: выстрелил, сказал «пиф-паф» и направился к зайцам гусиным шагом, высоко вскидывая ноги. Этот оценил расстояние довольно удачно. Сначала он наступил на зайцев, разбил шеренгу, потом сориентировался, сел на пол, нашарил двух и, держа их за уши, понес в чужой угол.
— Не сюда, не сюда! — кричали ему.
Многие уже хохотали, раздалось два-три свистка. Зина попыталась вмешаться и что-то организовать, но ее уже никто не слушал. Остальные маски тоже включились в игру... Через несколько минут в зале творилось нечто невообразимое. Все четверо в масках, забывая стрелять, слепо и тупо валандались по свободному пространству, спотыкаясь, сталкиваясь, ощупывая друг друга, беспорядочно хватая и перетаскивая с места на место злополучных зайцев. Кругом хохотали. Никто ничего не понимал, но смеялись все громче; я не понимала: чему тут можно смеяться, это же страшно! — и вдруг почувствовала, что не могу больше, что хохочу вместе с другими...
— Ну, это черт знает что такое, — сказал рядом со мной чернявый плечистый парень, сунул два пальца в рот и закатился молодецким посвистом — сущий соловей-разбойник. Два-три заливистых свистка в разных концах зала ему ответили.
— Товарищи, вас просят соблюдать дисциплину! — надрывалась в микрофон культурница.
...Меня кто-то схватил за ногу. Я посмотрела вниз и увидела страшную, скособоченную морду идиотки. В охоте за зайцами девушка совсем потеряла направление и шарила по ногам зрителей.
— Сейчас же снимите маску, — резко сказала я.
Она выпрямилась и отвела маску вбок. На меня глядело милое, румяное, вспотевшее личико.
— Девочка, — сказала я ей, — не надо вам этого, не надо.
Она заплакала.
Господи, еще этого не хватало.
Я подошла к Зине:
— Немедленно прекратите это безобразное зрелище.
— Что случилось? — спросила Зина, но тут же узнала меня, взяла свисток и длинно, пронзительно засвистела: — Внимание, товарищи! Игра «Охота на зайцев» окончена. Первый приз — собрание открыток города Москвы получает... Как вас зовут, товарищ?
Но «товарищ» — высокий парень с распадающимися волосами — уже сорвал с себя маску и хорошим футбольным ударом запустил ее в конец зала. Двое других тоже скинули маски, подбросили их, и вот они запорхали, заплясали над головами. «Эх, эх!» — кричали, бросали, хохотали в толпе. Маске пьяницы надорвали нос, и он понуро болтался, словно сетовал.
Зина подошла ко мне, ломая руки:
— Что же мне делать? Массовый вечер срывается...
— А разве у вас еще не все?
— Нет. По плану мы должны еще разбивать горшок...
— Пустите меня к микрофону, — сказала я.
— Пожалуйста...
...Что я им скажу? Не знаю. Но что-то надо сказать, непременно. Когда я подошла к микрофону, зал притих. Я сама не узнала свой голос. А слова!..
— Дорогие мои ребята, — сказала я. — Дорогие мои мальчики и девочки. Мои хорошие мальчики и девочки. Вы меня простите, что я так к вам обращаюсь. У меня два сына в таком же возрасте. Старшему — двадцать два года, младшему — двадцать...
...Что я несу? Но остановиться уже нельзя. Множество глаз смотрит на меня, и стало совсем тихо.
— Дорогие мои, — говорю я, — вы сейчас смеялись. Вы смеялись невольно, но могли не смеяться, это я по себе знаю, я тоже смеялась вместе с вами. Но разве это настоящее веселье? Бывает, например, веселье от водки. Такое веселье мой сын называет «химическим». То, что у вас было сейчас, — это тоже химическое веселье...
— Правильно, правильно, — закричали отдельные голоса.
Кто-то свистнул, другие зашикали.
— Я не умею по-хорошему вам объяснить, в чем тут дело, но чувствую, что это веселье — плохое. Как бы это выразить? Ну, вот иногда мальчишки кидают камнями в собаку и тоже при этом смеются... Разве им весело?
Теперь заплакала Зина.
Я собрала все свое мужество и сказала:
— Только вы не подумайте обвинять Зину. Она не виновата, виновата одна я. Простите меня. Мы еще подумаем. Мы еще придумаем с вами настоящее, умное веселье. А пока его не придумали — давайте танцевать. Пожалуйста, вальс!
И сразу же, как по волшебству, радиола заиграла вальс. Я стояла вся в поту. Нечего сказать, выступила...
Ко мне подскочил тот самый — высокий, в джинсах.
— Марья Владимировна! Позвольте...
Я кивнула и подала ему руку. Все равно терять нечего после такого позора. Он повел меня, сильно поворачивая, и вот платья, пиджаки, рубашки, лица слились, вращаясь, в один туманный круг, в котором изредка ярким бликом вспыхивал, поворачиваясь, кругленький золотой зад...
— Вы Саша Лукьянов? — спросила я своего партнера.
— Это точно, — ответил он.
Больше мы не говорили. Вальс кончился. Меня обступили ребята.
— Марья Владимировна, следующий танец — со мной...
— Нет, со мной, я первый подошел...
— Хорошенького понемножку, — сказала я и вышла в фойе.
Мне было нехорошо. Сердце, должно быть. Вот живет человек и не знает, что есть у него такой мешок внутри, проходит день, и он узнает, что есть у него такой мешок. Ничего не поделаешь...
— Марья Владимировна, что с вами? Вы так побледнели...
А, это Галя, и Виталий с ней.
— Галочка, воды мне, если можно.
Галя принесла стакан воды. Она и сама-то побледнела. Неужели я что-то для нее значу? Вот бы не подумала.
Я выпила воды и сказала:
— Ничего. Просто голова закружилась. Много лет не танцевала. Сейчас пройдет.
10
В сущности, я глупа. Мне самой это совершенно ясно, но другие почему-то не верят, даже самые близкие друзья. Считают, что я кривляюсь.
Вот, например, с этим вечером. Глупее моего поведения трудно было выдумать. Наверно, каждому человеку знакомо острое чувство стыда, когда он, оставшись один, стонет и потряхивает головой при постыдном воспоминании. Так я стонала и потряхивала головой, вспоминая свое выступление на вечере. Возможно, еще придется держать ответ в какой-нибудь инстанции за «срыв мероприятия». Это, впрочем, меньше всего меня пугало.
Когда на следующей неделе я пришла к Виталию, он встретил меня сухо и молчаливо.
— Ну, как вам понравился наш вечер? — спросила я, чтобы разбить молчание.
— Вечер, конечно, ничего, нормальный. Я вообще против таких вечеров. Я хожу на них только потому, что хочу изучить разные слои. Но в данных слоях я ничего интересного для себя не нашел. Пусть я не кончил десятилетку, а из них многие имеют даже институт, но я ничего в них передового по сравнению со мной не вижу...
Когда чего-нибудь стыдишься, так и тянет ковырять это место. Я спросила:
— А что вы думаете о моем выступлении?
— Вы на меня, конечно, не обижайтесь, Марья Владимировна, но ваше выступление было слишком простое, без формулировок, и оно меня не удовлетворило. От вас, как от руководителя учреждения, можно было ждать более глубокого анализа.
— Неужели же вам понравились эти зайцы?
— Зайцы! — Он презрительно махнул рукой. — Кто говорит о зайцах? Глупая игра, не дающая ни уму, ни сердцу.
— Ну, так что же, по-вашему, я должна была сказать?
— Я не могу вам указывать, я для этого не имею достаточного образования. Но я хотел бы более определенных формулировок. И потом, танцевать вальс с парнем, который, извиняюсь за выражение, не постеснялся прийти на вечер в джинсах, — это, по-моему, не соответствует вашей солидности...
Так... Осудил.
Все это, конечно, понемногу сгладилось. Я даже просила извинения у Зины и предложила ей помощь в организации второго молодежного вечера. Мы даже провели его, этот вечер... Очень помогли сами ребята, особенно Саша Лукьянов. Это оказался удивительный парень, парень с замочком! Как растения выдыхают кислород, так он выдыхал смешное. Достаточно было увидеть, как он обширной ладонью, словно лопатой, отгребал назад плоские волосы и потом грозил им пальцем, — лежите, мол, смирно, — чтобы понять, что это талант первоклассный.
Есть разные сорта юмора. Тот сорт, что у Саши Лукьянова, — самый загадочный. Ну что, собственно, он сказал? Повтори — не смешно. А все надрываются, плачут от смеха. Согнет ногу — умрешь.
Мы с Сашей Лукьяновым, электризуя друг друга, тратили на подготовку к вечеру целые вечера. Мы безудержно изобретали. Чтобы вместить все наши выдумки, вечер должен был бы продолжаться сутки. Приходилось самоограничиваться. Вечер мы назвали «тематический-кибернетический», для оформления привлекли механиков, инженеров... Все на полупроводниках. Гостей встречал специально изготовленный робот-хозяин, который сверкал глазами, кланялся и выкрикивал слова приветствия... Исполнялись стихи и музыка машинного сочинения. Разыгрывалась кибернетическая лотерея... Передавались поздравительные телеграммы в двоичном коде, которые надо было расшифровывать... Правда, не обошлось без неполадок: робот-хозяин скоро испортился, один глаз у него потух, и он стал говорить без передышки: «...аствуйте, аствуйте, аствуйте...» Но Саша Лукьянов стукнул его молотком по голове, и он замолчал...
