Фридрих Шиллер - Разбойники
Герман. Она не замедлит свершиться! Виват новому владетельному графу Францискусу фон Моору!
Франц (треплет его по щеке). Хитрец! Этим способом мы живо достигнем всех наших целей: Амалия утратит надежду на него; старик обвинит себя в смерти сына и тяжко захворает, - а ветхому зданию не нужно землетрясения, чтобы обвалиться. Он не переживет этой вести. И тогда я - единственный сын. Амалия, лишившись опоры, станет игрушкой в моих руках. Остальное легко можешь себе представить. Короче говоря, все примет желательный оборот. Но и ты не должен отступаться от своего слова.
Герман. Что вы? (Радостно.) Скорее пуля полетит назад и разворотит внутренности стрелка! Положитесь на меня! Предоставьте мне действовать! Прощайте!
Франц (кричит ему вслед). Жатва твоя, любезный Герман! (Один.) Когда вол свез в амбар весь хлеб, ему приходится довольствоваться сеном. Скотницу тебе, а не Амалию! (Уходит.)
СЦЕНА ВТОРАЯ
Спальня старика Моора.
Старик Моор спит в кресле. Амалия.
Амалия (тихонько подходит к нему). Тише, тише! Он задремал! (Останавливается перед ним.) Как он прекрасен, как благостен! Такими пишут святых. Нет, я не могу на тебя сердиться! Седовласый старец, я не могу на тебя сердиться! Спи спокойно, пробудись радостно. Я одна приму на себя страдания..
Старик Моор (во сне). Сын мой! Сын мой! Сын мой!
Амалия (берет его за руку). Тсс! Тсс! Ему снится сын.
Старик Моор. Ты ли это? Ты здесь? Ах, какой у тебя жалкий вид. Не смотри на меня таким горестным взором! Мне тяжко и без того.
Амалия (будит его). Проснитесь! Это только сон! Придите в себя!
Старик Моор (спросонок). Разве он не был здесь? Разве я не сжимал его руку? Жестокий Франц! Ты и во сне хочешь отнять у меня сына?
Амалия. Так вот оно что.
Старик Моор (проснувшись). Где он? Где? Где я? Это ты, Амалия?
Амалия. Лучше ли вам? Вы так сладко спали.
Старик Моор. Мне снился сын. Зачем я проснулся? Быть может, я услышал бы из его уст слова прощения.
Амалия. Ангелы не помнят зла! Он вас прощает. (С чувством берет его за руку.) Отец моего Карла, я прощаю вас!
Старик Моор. Нет, дочь моя! Мертвенная бледность твоего лица меня обвиняет. Бедная девочка! Я лишил тебя всех наслаждений юности! О, не проклинай меня!
Амалия (с нежностью целует его руку). Вас?
Старик Моор. Знаком ли тебе этот портрет, дочь моя?
Амалия. Карл!
Старик Моор. Таков он был, когда ему пошел шестнадцатый год. Теперь он другой. О, мое сердце истерзано. Эта кротость сменилась озлоблением, эта улыбка - гримасой отчаяния. Не правда ли, Амалия? Это было в жасминной беседке, в день его рождения, когда ты писала с него портрет? О дочь моя! Ваша любовь делала счастливым и меня.
Амалия (не сводя глаз с портрета). Нет! Нет! Это не он! Клянусь богом, это не Карл! Здесь, здесь (указывая на свое сердце и голову) он совсем другой... Блеклые краски не могут повторить высокий дух, блиставший в его огненных глазах! Ничуть не похож. На портрете он только человек. Какая же я жалкая художница!
Старик Моор. Этот приветливый, ласковый взор... О, если б он стоял у моей постели, я жил бы и мертвый... Никогда, никогда бы я не умер!
Амалия. Никогда бы вы не умерли! Смерть была бы как переход от одной мысли к другой - к лучшей. Его взор светил бы вам и за гробом, его взор Вознес бы вас превыше звезд.
Старик Моор. Как тяжко, как печально! Я умираю, а моего сына Карла нет при мне, меня снесут на кладбище, а он не будет плакать на моей могиле. Как сладостно засыпать вечным сном, когда тебя баюкает молитва сына: это колыбельная песнь.
Амалия (мечтательно). Да, сладостно, несказанно сладостно засыпать вечным сном, когда тебя баюкает песня любимого. Кто знает, может быть, этот сон продолжаешь видеть и в могиле! Долгий, вечный, нескончаемый сон о Карле, пока не прозвучит колокол воскресения. (Восторженно.) И тогда - в его объятия навеки!
Пауза. Она идет к клавесину и играет.
Милый Гектор! Не спеши в сраженье,
Где Ахиллов меч без сожаленья
Тень Патрокла жертвами дарит!
Кто ж малютку твоего наставит
Чтить богов, копье и лук направит,
Если дикий Ксанф* тебя умчит?
Старик Моор. Что за чудная песнь, дочь моя? Ты споешь мне ее перед смертью.
Амалия. Это прощание Гектора с Андромахой. Мы с Карлом часто певали эту песнь под звуки лютни.
Милый друг, копье и щит скорее!
Там, в кровавой сече, веселее...
Эта длань отечество спасет.
Власть богов да будет над тобою!
Я погибну, но избавлю Трою.
Но с тобой Элизиум* цветет.
Входит Даниэль.
Даниэль. Вас спрашивает какой-то человек. Он просит принять его; говорит, что пришел с важными вестями.
Старик Моор. Мне в целом свете важно только одно... Ты знаешь что, Амалия. Если это несчастный, нуждающийся в помощи, он не уйдет отсюда без утешения.
Амалия. Если это нищий, впусти его поскорей.
Даниэль уходит.
Старик Моор. Амалия! Амалия! Пожалей меня!
Амалия (поет).
Смолкнет звук брони твоей, о боги!
Меч твой праздно пролежит в чертоге,
И Приамов вымрет славный род.
Ты сойдешь в места, где день не блещет,
Где Коцит* волною сонной плещет:
В Лете* злой любовь твоя умрет!
Все мечты, желанья, помышленья
Потоплю я в ней без сожаленья,
Только не свою любовь.
Чу! Дикарь опять уж под стенами!
Дай мне меч, простимся со слезами:
В Лете не умрет моя любовь!
Франц, переодетый Герман, Даниэль.
Франц. Вот этот человек. Он говорит, что привез вам страшные вести. В состоянии ли вы его выслушать?
Старик Moop. Для меня существует только одна весть. Подойти ближе, любезный, и не щади меня. Дайте ему вина.
Герман (измененным голосом). Сударь, не лишайте бедняка ваших милостей, если он против воли пронзит вам сердце. Я чужой в этих краях, но вас знаю хорошо. Вы отец Карла фон Моора.
Старик Моор. Откуда ты это знаешь?
Герман. Я знал вашего сына.
Амалия (вскакивая). Он жив? Жив? Ты знаешь его? Где он? Где? Где? (Срывается с места.)
Старик Моор. Ты знаешь что-нибудь о моем сыне?
Герман. Он учился в Лейпциге и оттуда исчез неизвестно куда. По его словам, он босиком и с непокрытой головой исходил вдоль и поперек всю Германию, вымаливая подаяние под окнами. Пять месяцев спустя снова вспыхнула эта злополучная война между Пруссией и Австрией, и так как ему не на что было надеяться в этом мире, то он дал барабанному грому победоносного Фридриха увлечь себя в Богемию. "Дозвольте мне, - сказал он великому Шверину*, - пасть смертью храбрых: у меня нет более отца!"
Старик Моор. Не смотри на меня, Амалия!
Герман. Ему вручили знамя. И он помчался вперед по пути прусской славы. Как-то раз мы спали с ним в одной палатке. Он много говорил о своем престарелом отце, о счастливых днях, канувших в прошлое, о несбывшихся надеждах. Слезы текли из наших глаз!
Старик Моор (прячет лицо в подушки). Молчи! О, молчи!
Герман. Восемь дней спустя произошла жаркая битва под Прагой. Смею вас уверить, ваш сын вел себя, как подобает храброму воину. Он совершал чудеса на глазах у всей армии. Пять полков полегло вокруг него - он все стоял. Раскаленные ядра сыпались частым градом - ваш сын стоял. Пуля раздробила ему правую руку - он взял знамя в левую и продолжал стоять!
Амалия (с восторгом). Гектор! Гектор! Слышите? Он не дрогнул.
Герман. Тем же вечером я снова натолкнулся на него. Вокруг свистели пули, он лежал на земле, левой рукой стараясь унять льющуюся кровь, правой впиваясь в землю. "Брат, - крикнул он мне, - по рядам прошел слух, что наш генерал уже час как убит". - "Да, он пал, - ответил я. - Ты ранен?" - "Как храбрый солдат, - вскричал он, отнимая левую руку от раны, - я иду за своим генералом". И его великая душа отлетела вослед герою.
Франц (яростно наступая на Германа). Да прилипнет твой проклятый язык к гортани! Или ты явился сюда, чтобы нанести смертельный удар нашему отцу? Отец! Амалия! Отец!
Герман. Вот последняя воля моего покойного товарища. "Возьми, этот меч, - прохрипел он, - и отдай моему старому отцу; кровь его сына запеклась на нем. Отец может радоваться: он отомщен. Скажи ему, что его проклятье погнало меня в битву, навстречу смерти. Скажи, что я умер в отчаянии!" Последний вздох его был: "Амалия!"
Амалия (словно пробудившись от мертвого сна). Его последний вздох был: "Амалия!"
Старик Моор (с воплем рвет на себе волосы). Мое проклятие убило его! Он умер в отчаянии!
Франц (бегает взад и вперед по комнате). О! Что вы сделали, отец! Карл! Брат мой!
Герман. Вот меч и портрет, который он снял со своей груди. Точь-в-точь эта барышня. "Это моему брату Францу!" - прошептал Моор. Что он хотел этим сказать, я не знаю.
Франц (с удивлением). Мне - портрет Амалии? Мне... Карл... Амалию? Мне?
Амалия (в гневе подбегает к Герману). Низкий, подкупленный обманщик! (Пристально смотрит на него.)
Герман. Вы ошибаетесь, сударыня! Взгляните, разве это не ваш портрет? Вы, верно, сами его дали ему?
Франц. Клянусь богом, Амалия, это твой портрет! Право же, твой!
