Ирина Вильде - Совершеннолетние дети
— Ну, зачем вы так расстраиваетесь, Уляныч?
— Не жалейте меня! — отрезал он грубо. — Жалейте эту женщину, ведь у нее отняли последние гроши, а она на них собиралась купить мамалыгу детям… «Так расстраиваетесь»! В том-то и дело, что мы чересчур спокойны, слишком уж глубоко запрятана наша совесть! В этом-то и дело…
Внезапно он умолк, бессильно выпустив Даркину руку.
— Вы влюблены, — заговорил он вскоре, но уже совершенно иным тоном, — вам хочется любить, мечтать, верить, надеяться, а я завел разговор бог знает о чем… К тому же вы еще ребенок! Но мне бы очень хотелось, чтобы в вас всегда говорил голос совести… как у Локуицы… А теперь разрешите мне помолчать.
Когда дошли до ворот и надо было прощаться, Уляныч сжал Даркину голову ладонями и трижды поцеловал в лоб.
Дома папа спросил:
— Почему ты так печальна, доченька? Нелегко, видно, прощаться с каникулами?
— Папа, ты думаешь совсем не о том, — ласково возразила Дарка и тотчас спросила: — Папа, а где теперь может быть Локуица?
— О, да! — отвечая на ее мысли, проговорил папа. — С этого человека ты во всем можешь брать пример.
* * *После отъезда Улянычей Данко сблизился с Костиком и Пражским. Возникла чисто мужская компания. Дарка осталась одна.
Да и времени для прогулок не было. Шла подготовка к отъезду.
Вначале предполагали, что в Черновицы поедет мама, запишет Дарку в гимназию и, воспользовавшись случаем, отвезет ее постель и зимнее пальто на новую «станцию». Но когда дошло до дела, поехал все-таки отец.
Дарка с нетерпением ждала его возвращения. Очень хотелось узнать, какова новая «станция». Правда, мама успела подробно рассказать, но девушке казалось, что это скорее воспоминания о днях маминой молодости, ведь теперь там, наверно, все по-другому.
Не успел отец перешагнуть порог, как мама вскрикнула не своим голосом:
— Что с тобой? Заболел?
Отец попробовал ободряюще улыбнуться. Он, бедняжка, не ожидал, что домашние поймут все с первого взгляда.
— Успокойтесь… ничего особенного… Сейчас все расскажу, только дайте мне попить… Нет, не хочу воды. Дочка, дай мне стакан холодного молока… А… а… спасибо… Так вот, ничего страшного… Дарку не приняли в гимназию…
— Как это не приняли? Почему не приняли? — Мамино лицо пошло красными пятнами.
Отцу трудно было что-либо объяснить. Больно говорить о вещах, ставших уже неопровержимым фактом. Да и что непонятного в такой, казалось бы, простой фразе: «Дарку не приняли в гимназию»?
Мамины глаза, мамин рот, мамины руки, вся ее фигура ждали пояснений.
— Так вот, — снова начал отец, — составили новые списки. Принимают не всех… Из Даркиного класса не приняли Ореховскую, Сидор, Романовскую… и еще кого-то, не помню фамилии…
— Как это не приняли? Я спрашиваю тебя толком, что значит не приняли, а ты перечисляешь фамилии. — Голос мамы звучал раздраженно.
Отец виновато пожал плечами:
— По-моему, я сказал ясно… Дарке и тем, кого я назвал, министерство просвещения вообще запретило посещать школы на Буковине… Они могут учиться только в регате…
— А в мужской гимназии? — вмешалась бабушка, словно это могло хоть в какой-то мере облегчить Даркину судьбу.
— Не знаю точно, слышал, что еще хуже… Говорят, половину отсеяли…
«Данко остался. Таких, как он, не отсеивают». И вдруг в Даркином сердце вспыхнул злой огонек, но она мигом погасила его.
Дарка боялась, что маму свалит такой удар, а все получилось точнехонько как в басне про медведя: когда на него падает ветка, он ворчит, а когда полено, то молчит. Молодчина мама, молодчина!
— Ну что ж, — сказала она, обнимая отца за шею, — головой стену не прошибешь. Раз нет иного выхода, Дарка останется дома.
— Как это «дома»? Перестать учиться? — спросила дочка дрожащим от слез голосом.
— Что ты понимаешь под словом «дома»? — спросил и отец, деликатно высвобождаясь из рук жены.
Мама пояснила:
— Во-первых, как же я отдам ее чужим людям? Во-вторых, допустим даже, что Дарка окончит гимназию, а дальше что? Где гарантия, что тебя до тех пор не выгонят с работы и ты сможешь помочь ей закончить университет? Допустим, Дарке даже удастся закончить университет, а что дальше? Все равно она не получит работы и будет сидеть дома с дипломом… Так уж лучше пусть сидит без него…
— Ох, жена, — отец обеими руками вцепился в свои сильно поредевшие волосы, — неужели ты думаешь, что эта беда будет длиться вечно? Неужели ты про себя в душе… в душе, — отец ударил себя кулаком в грудь, — не веришь, что наступят перемены? Да если б я думал, что у нас никогда не будет свободы, я не мог бы жить! Тогда надо повеситься на сухой вербе, ведь у меня есть еще один ребенок… Я, — закончил он уже спокойно, — думал, что твой политический кругозор шире…
— Дело не в политике, — резко возразила мама, — я, как женщина, как мать, практически подхожу к делу, а ты, — махнула она рукой, — как был мечтателем в студенческие годы, таким остался и в старости…
— А теперь послушайте, что я вам скажу, — вмешалась в разговор бабушка. — Раз на то пошло, Микола, так пусть Дарка в самом деле остается дома… Погоди, не перебивай меня, ты еще не знаешь, что я хочу сказать… Дарка останется дома, а деньги, которые мы собирались тратить на нее, станем откладывать… Потом Дарка подучится немного, так, для отвода глаз, и мы купим ей аттестат зрелости. Что? Что ты скажешь на это? — Бабушка взглянула на отца сияющими глазами.
— Мама, вы ей купите диплом, а не знания… А я не хочу, чтобы моя дочь была неучем. Вот что я скажу вам, мама!
— «Знания, знания»! — передразнила обиженная бабушка. — Постыдился бы такое говорить! Да их знания принесут ребенку больше вреда, чем пользы. Скажет, только бы пойти наперекор теще…
— Микола, мама права…
— Нет, нет и нет! — Отец вскочил и заходил по комнате. — Тут я не уступлю. Дарка пойдет в гимназию! Ей, слава богу, семнадцатый, и я внутренне убежден, — отец положил руку на грудь, — что моя дочь прекрасно отличает белое от черного. Им уже не отравить ее душу! В этом я уверен! А математику, физику, химию, иностранный язык, румынский, да, даже румынский, латынь, древнюю историю, географию Дарка будет знать. Это и есть те знания, которые я имею в виду.
Неужели это тот самый забитый папа, которым, казалось, мама и бабушка вертели, как хотели?
Папочка, любимый! Жизнь изо всех сил пригибает его к земле, а он не сдается. Он преисполнен веры. Если бы к этой вере еще и воля, отец мог бы зажечь и повести в бой пол-Буковины!
В ту ночь у Поповичей долго горел свет. Когда же мама принялась стелить постель, было решено, что Дарка поедет в штефанештскую гимназию, к сестре домнула Локуицы.
Сестра Локуицы два года назад приезжала на каникулы в Веренчанку и, несмотря на то, что оказалась простенькой горожанкой, оставила о себе очень приятное впечатление. Всем нравилось, как гармонично сочетались в ее характере уверенность и скромность. Отец сказал, что она достаточно умна, чтобы найти свое место в любом обществе. Женщины Веренчанки были поражены, как много она успела сделать за такой короткий срок своими маленькими ручками (руки и ноги у домнишоры Зои и впрямь словно детские).
Прежде всего она вышвырнула из дома своего брата все до последней щепки, побелила стены, вымыла окна, по оконным рамам и дверным косякам прошлась щелоком, потом выкрасила их в приятный зеленый цвет и обвела белой каемкой, выбила все мягкие вещи, полакировала мебель. Затем взялась за сад и огород. Одним словом, когда в сентябре Зоя уезжала от брата, под его обновленными окнами цвели анютины глазки, а кладовая была набита различным вареньем, домашним мармеладом, маринадами и всевозможными наливками.
— В такие руки я спокойно отдам дочь, хотя знаю Зою поверхностно, — сказал отец бабушке.
А та хоть старенькая, а тотчас поймала его на «неверном политическом шаге»:
— Вот тебе и на! И это называется мужской ум! Ведь из первого же Даркиного письма наша сигуранца узнает, что твое дитя живет у Локуиц, и, клянусь здоровьем, нас всех тут съедят живьем…
Отец с минуту полюбовался бабушкиным воинственным видом, потом ласково взял ее за руку — так он поступал всегда, когда хотел перебить ее.
— Вы правы, мама. Тут уж я должен вас похвалить. Видишь, какая у нас мама? — обратился он к жене. — Говорю, я должен похвалить ваш «политический ум»… В самом деле, опасно было бы посылать Дарку в Штефанешти, если б не одна счастливая случайность: Зоя носит другую фамилию… Они ведь брат и сестра только по матери, а отцы разные. Я напишу домнишоре… Локуица как-то дал мне свой домашний адрес… Но письмо нельзя посылать из Веренчанки. Завтра я выйду к утреннему поезду и попрошу арендатора опустить письмо в Черновицах, а то как бы… Тсс! — неожиданно оборвал он на полуслове и ни с того ни с сего стал рассказывать о том, что в Черновицах появились дамские туфли нового фасона.
