Нил Гейман - Сошедшие с небес
Мальпас сел на стул и склонился над Грилишевым гроссбухом. Нет, конечно, думал он. Но все-таки открыл тяжелую верхнюю обложку. В книге оказались не цифры. Не стройные колонки дебета и кредита. Мелким-мелким почерком Грилиша — три строки своего текста он ухитрялся вписать в одну линованную строчку — был написан дневник, охватывавший все время его жизни начиная с детства.
Мальпас сгреб с прилавка огромную книгу и, сгибаясь под ее тяжестью, заспешил к двери и на улицу. Там он поймал такси, чтобы ехать домой, и всего раз за дорогу чертыхнулся из-за экстравагантности своего поступка. Его собственные счета подождут, лишь бы в книге нашлось что-нибудь такое, что поможет спасти его бедного друга.
По пути домой он то и дело поглядывал в заднее окно, нет ли кого на «хвосте» у нанятого им такси, но движение было незатрудненным, и очевидной слежки не было. Водитель, слава богу, не пытался вовлечь его в беседу. Длинными ногтями гитариста он отбивал на руле ритм какой-то песни, невнятной ушам Мальпаса.
Он расплатился с водителем и, не дожидаясь жалкой сдачи, заспешил через входную дверь к лифту. Рядом с ним сидели на корточках двое парнишек лет десяти, и, выдувая ртами огромные пузыри жвачки, пытались развести костер из страниц порножурнала. На Мальпаса они не обратили внимания. Он к этому привык, и даже был благодарен. Он не взаимодействовал ни с кем из соседей, равно как и они с ним. Так оно и лучше, безопаснее, думал он теперь, поднимаясь.
«Для кого безопаснее»? Голос, хриплый, сорванный позвучал в его ушах, когда он приближался к своей двери, вытряхивая нужный ключ из связки. «Для тебя… или для них»?
Он тихонько открыл замок и зажал связку ключей в кулаке так, чтобы их бородки торчали вперед меж пальцев.
— Выходи! — заорал он, но его голос прозвучал совсем не так устрашающе, как ему хотелось.
Он шагнул в квартиру, зная, чувствуя, что она пуста. Все было на своих местах. Закрыв дверь, он потер лоб, словно хотел таким образом доказать себе, что слышанный им голос прозвучал у него в голове. Он положил гроссбух на диван и налил себе виски с содовой. На обратном пути он захватил с рабочего стола увеличительное стекло, замешкавшись лишь на секунду, когда ему показалось, что вороний глаз едва заметно пошевелился, следя за ним.
Чушь. Но он все же набросил на ворону платок, чтобы прикрыть ее.
Он сел и открыл последнюю запись в журнале. Число вчерашнее. Что-то отвлекло Грилиша, он не закончил последнее предложение последнего абзаца. Почерк был уже не ровным, а размашистым, корявым:
«Я не могу сделать больше, чем я могу, чтобы помочь ему. И я уже не молод. Я старею, слабею. Пугаюсь каждой тени. Все барьеры, которые я создал, рухнули один за другим. Я — последнее препятствие. Что-то вроде покровителя. Хотя ангел-хранитель мне и самому не помешал бы. Но я сделал все, что мог, и старался изо всех сил. Единственное, что меня утешает, — это мысль о том, что я точно не буду присутствовать при последнем судилище и его огненной смерти. Надеюсь только, что для него все кончится быстро, и ему не дадут увидеть под конец, каким он был вначале. И да, он приближается, он уже близко, я чувствую его жар, но смотреть не стану. Я не стану смотреть в твое осунувшееся лицо. Я не стану молить о пощаде, Самаил, слепой Бог, разрушитель, неправедный жнец, злодейский пас»…
Мальпас поднял стакан, чтобы сделать еще глоток, но обнаружил, что он пуст. Его сердце билось быстро, как у птицы. Черные звезды взрывались перед глазами. Что это? Что за безумие? Он никогда не замечал за Грилишем склонности к безумию. Он был всегда спокоен, собран, пунктуален во всем. Хотя, может быть, этот журнал как раз и служил ему отдушиной, клапаном, через который он выпускал пар. Разве не правду говорят, что в тихом омуте черти водятся?
Он перелистал несколько десятков страниц назад. Записи пятилетней давности:
«Иногда мы теряем дорогу. Не обращаем внимания на карту, поскольку знаем местность как свои пять пальцев, или думаем, что знаем. А на практике всегда подвернется какой-нибудь левый поворот, он-то и уведет нас прочь от цели. Да еще возникнет какая-нибудь забытая улица или белое пятно, которого не было в справочнике. А искать обратный путь сложно, будь то в смысле географическом или любом другом, особенно если привык блуждать одинокими тропами. То, что казалось нам реальностью, на деле является забытой или забракованной версией из альбома картографа. Так мы и идем, оступаясь на каждом шагу. Шарим ладонями по дверям, которых не ожидали встретить. Вслепую бредем по переулкам, где на каждом шагу нас подкарауливают опасности, готовые растерзать нас на части, стоит нам сделать нечаянный шаг в сторону. Мы теряем крылья. Раны зарубцовываются. Мы забываем, как летать. Ищем любви, дружбы, тепла, всего вообще и ничего конкретно. Ищем дом. Ищем дорогу к волшебным зверям своего детства. Детства, которое длилось тысячелетия».
Дальше к началу. Десять лет назад.
«Таким способом он… как бы это сказать… отгоняет волков от порога. Каждый стежок, каждый шов, каждая заделанная глазница — это маленький шаг, позволяющий сохранить его секрет еще на какое-то время. Направить охотника по ложному следу. Его ремесло — это маскировка. К тому же в нем есть поэзия, разве не так? В этих законсервированных им жизнях можно узнать образ его собственной жизни, отложенной до лучших времен, пока он мечется здесь, хлопая крыльями. Как одна из его ворон. Уязвимая. Хитрая. Падальщица».
Ближе к началу гроссбуха, почти на самых первых страницах, Мальпас со страхом и изумлением обнаружил свои собственные изображения, нарисованные Грилишем в детстве — ему тогда, судя по датам, было не больше семи лет. Да, такой он и был, в точности, как сейчас (только волосы еще черные, и спина прямая), в черном, поношенном плаще, ходит важно, как… да, наверное, как ворона. Серебряная цепь тянулась от его ладони к небу, где была привязана, кажется, к самой середине солнца. И если приглядеться как следует, то плащ вовсе не плащ. Это длинные, заскорузлые крылья; промасленные перья слиплись друг с другом. И тут же отозвались знакомым зудом его лопатки.
«Там, где тебя поцеловали ангелы».
Мальпас так резко вскинул голову на призыв шершавого, надтреснутого голоса, что боль вонзилась в его череп у самого основания. Над мертвой вороной зашевелилась тряпка.
Он не мог встать. Страх накрепко пригвоздил его к дивану. Он смотрел, как ворона поднимается, как жутко каркает, точно курильщик, прочищая легкие. Тряпка слетела с нее, и птица предстала во всем безобразии своей незавершенности, неудавшийся опыт таксидермиста, недоделка, запущенная в производство раньше, чем был подписан проект.
В ней не было тайны. Зато была насмешка Природы. Ворона каркнула еще раз, и от ее клича зазвенели в окнах стекла. Органы извивались в полости ее груди, точно черви-паразиты, которыми кишит придорожная падаль. Клюв казался мягкой серой копией настоящего.
Мальпас в ужасе следил за тем, как отвалился клюв, не выдержала некротическая ткань. И на месте вороньего лица оказался слепец, извиваясь, словно материализовавшийся кошмар. Птица взмахнула крыльями, и облако земли и пепла взметнулось вокруг нее, скрыв все, что было сзади, затуманив свет.
Слишком поздно он понял, кто подбросил ему эту птицу. Чрезмерная преданность своему мрачному хобби — вот что его погубило.
Долго же я искал тебя, Мальпас. В поисках твоего следа я обрыскал этот неприметный шарик вдоль и поперек, намотав столько миль, что хватило бы пересечь вселенную.
Мальпас попытался сделать вид, что все это ему только кажется, что он сам придумывает кошмары в наказание себе. Но слишком скоро убедился в абсолютной реальности происходящего.
— Что ты сделал с Грилишем?
Он боялся тебя, ты этого не знал? Всю жизнь страх перед тобой пронзал его до мозга костей. И все же он защищал тебя, как только мог.
— Что? — губы Мальпаса вдруг стали мертвыми, как древесные стружки.
Здесь все еще есть те, кто готов ценой своей жизни спасти падшего ниже всех прочих падших. Но я здесь, чтобы сообщить тебе: изгнание окончено. Мы забираем тебя назад, в стадо.
Мальпас думал о воронах, которых так любовно воскрешал для Грилиша, и тут ему открылась тайна тех волосков, предназначенных для того, чтобы сбить чудовище со следа, пустить его по ложному пути, потянуть время, как можно дольше не давая ему протянуть свои древние черные когти к Мальпасу. Подумал он и о мальчике, которому принадлежали волоски, о том, кем тот был. Подумал, чувствуя, как подкатывает к горлу тошнота, не сам ли он был его убийцей. Вот и Грилиш отдал жизнь ради этого обмана. Он-то знал, кто такой Малыше, и умудрялся жить с этим, хотя любой другой на его месте давно покончил бы с собой от такого знания или превратился в клинического идиота.
