Роберт Стивенсон - Клуб самоубийц. Черная стрела (сборник)
Джоанна сильно побледнела и прислонилась к стене.
– Все это ничего не изменит, – промолвила она упавшим голосом. – Меня все-таки выдадут завтра утром замуж!
– Нет! – воскликнула ее подруга. – Вот же паладин, который разгоняет львов, точно мышей! Вам не хватает веры. Теперь вы, мой друг, гроза львов, успокойте нас. Скажите что-нибудь мужественное, дайте мудрый совет.
Дик смутился, когда была повторена его собственная несдержанная похвальба, но, хоть юноша и покраснел, голос его не дрогнул.
– Это верно, – промолвил он. – Мы в отчаянном положении. И все же я не сомневаюсь, что, если я покину этот дом на полчаса, все будет по-нашему. А венчание… Венчание будет предотвращено.
– А львы будут разогнаны, – произнесла девушка, повторяя его интонацию.
– Прошу меня простить, – сказал Дик, – но я сейчас не хвастаю, а прошу у вас помощи и совета, поскольку, если я не смогу выйти из дома и пройти через стражей, я ничего не смогу сделать. Молю вас, поймите меня правильно.
– Почему ты говорила, что он простоват, Джоанна? – поинтересовалась девушка. – Он прекрасно говорит: когда нужно – храбро, когда нужно – мягко или мило. Чего тебе еще нужно?
– Не знаю, – с улыбкой вздохнула Джоанна. – Наверняка моего друга Джона подменили. Когда я проводила с ним время, он был достаточно груб. Но это не важно. Мне, несчастной, все равно суждено быть леди Шорби!
– Не бывать этому! – воскликнул Дик. – Я попытаюсь выйти. На монахов обращают меньше внимания, и, если я нашел добрую фею, которая привела меня наверх, я найду и ту, которая поможет мне спуститься. Как они этого шпиона называли?
– Раттер Крыса, – ответила юная леди. – И очень подходящее имя. Но что вы задумали, укротитель львов? Что у вас на уме?
– Я хочу просто выйти у всех на виду. А если кто-нибудь остановит меня, я с невозмутимым видом скажу, что иду молиться за Раттера Крысу. Наверняка в церкви уже о нем молятся.
– Хитрость невелика, – сказала девушка. – Но может и сойти.
– Это не хитрость, – возразил юный Шелтон, – это дерзость. Когда другого выхода нет, она помогает даже лучше.
– Вы правы, – согласилась юная леди. – Что ж, именем Пречистой Девы, ступайте. И да хранят вас Небеса. Вы оставляете бедную девушку, которая всем сердцем любит вас, а также другую, которая вам предана как другу. Будьте осторожны ради них и не рискуйте понапрасну головой.
– Да, – добавила Джоанна, – ступай, Дик. Что оставаться, что попытаться уйти – для тебя одинаково опасно. Ступай, Дик. Ты забираешь с собой мое сердце. Пусть святые угодники сохранят тебя!
Первого стража Дик прошел с таким уверенным видом, что тот только провел его изумленным взглядом. Но на следующей лестничной площадке часовой перегородил ему путь копьем и спросил, куда он идет и по какому делу.
– Pax vobiscum, – ответил Дик. – Я направляюсь в церковь, помолиться над телом несчастного Раттера.
– Хорошо, – сказал часовой, – но одному не разрешается. – Он перегнулся через дубовые перила лестницы и пронзительно свистнул. – Идет один человек! – крикнул он и жестом велел Дику проходить.
Внизу лестницы его уже ждали с тем же вопросом. Когда он повторил свой ответ, начальник стражи выделил четверых воинов, которые должны были сопроводить его до церкви.
– Смотрите, чтобы он не улизнул, ребята, – сказал он. – Отведите его к сэру Оливеру. Головой отвечаете!
После этого открылась дверь, двое стражников взяли его под руки, третий пошел вперед с факелом, а четвертый, держа наготове лук, замыкал процессию. В таком порядке они прошествовали через сад, укрытый густой ночной темнотой и толстой снежной шубой, и подошли к тускло освещенному окну церкви. Рядом с западным порталом стоял пикет запорошенных снегом лучников, которые прятались от ветра в арке. Только после того, как проводники Дика перебросились с ними парой слов, им было позволено пройти в неф святилища.
Тонкие свечи на большом алтаре и пара ламп, свисавших со сводчатого потолка перед капеллами знатных фамилий, едва ли освещали просторное помещение. Посреди зала лежал мертвый шпион с набожно сложенными на груди руками. Над рядами скамеек струилось торопливое бормотание молящихся, на клиросе стояли коленопреклоненные монахи, а на алтарных ступенях священник в епископском облачении служил мессу.
Когда небольшая процессия ступила в храм, поднялся один из одетых в рясу мужчин. Спустившись с клироса, он подошел к вошедшим и поинтересовался у первого из солдат, что привело их в дом Божий. Из уважения к службе и мертвому разговаривали они вполголоса, но гулкое церковное эхо подхватило их слова и несколько раз пронесло над рядами скамеек.
– Монах! – произнес сэр Оливер (ибо это был он), когда услышал ответ воина. – Брат мой, я не ожидал вашего прихода, – прибавил он, повернувшись к юному Шелтону. – Кто вы? И по чьей просьбе присоединяете свои мольбы к нашим?
Дик, не снимая капюшона, движением руки предложил сэру Оливеру отойти на пару шагов от воинов и, когда священник выполнил его просьбу, тихо произнес:
– Я знаю, что провести вас мне не удастся. Моя жизнь в ваших руках.
Сэр Оливер резко вздрогнул. Его пухлые щеки побледнели.
– Ричард, – после долгого молчания заговорил он, – я не знаю, что привело тебя сюда, хотя почти не сомневаюсь, что это какое-то зло. Во имя нашей былой дружбы я не выдам тебя. Ты всю ночь просидишь рядом со мной, на клиросе. Ты останешься там, пока не закончится венчание милорда Шорби, и, если церемония пройдет спокойно, все вернутся домой невредимыми и я увижу, что у тебя на уме нет ничего дурного, после этого ты сможешь уйти, куда тебе заблагорассудится. Но если ты замыслил какое-нибудь кровавое дело, твои замыслы обернутся против тебя. Аминь!
Священник энергично перекрестился, развернулся и поклонился алтарю.
После этого он сказал пару слов воинам и, взяв Дика за руку, повел его к клиросу. Там он усадил его рядом с собой на скамью, где юноша, чтобы не выделяться, тут же склонился и стал делать вид, что молится.
Однако разум его в это время напряженно работал, а взор без устали блуждал по сторонам.
Трое из воинов, заметил он, вместо того чтобы уйти, расположились в боковом притворе, и Дик не сомневался, что сделали они это по указанию сэра Оливера. Он оказался в ловушке. Теперь он должен будет провести ночь в церкви среди призрачных церковных огней и теней, глядя на бледное лицо убитого им человека. А утром ему придется наблюдать за тем, как его любимая будет обвенчана с другим.
И все же он заставил себя собраться с мыслями и приготовился ждать.
Глава четвертая
В церкви
В церкви Шорбийского аббатства молитвы читались всю ночь, не переставая, то под пение псалмов, то под колокольный звон.
Шпиона Раттера поминали торжественно. Он лежал так, как его положили: мертвые руки скрещены на груди, мертвые глаза устремлены в потолок, а рядом с ним, на скамье, юноша, его убивший, дожидался в тревоге наступления утра.
Лишь раз за прошедшие несколько часов сэр Оливер склонился к уху своего пленника.
– Ричард, сын мой, – прошептал он, – если ты хочешь мне зла, я клянусь тебе благоденствием своей души, что ты злоумышляешь против невинного. Грешен я в глазах Господних, признаю, но перед тобой у меня нет греха, и никогда не было.
– Отец мой, – так же тихо ответил Дик, – верьте мне, против вас я ничего не замышляю. А что до вашей невинности – я помню, как нескладно вы оправдывались.
– Человек может быть виновным, но оставаться безгрешным, – ответил священник. – Он может вершить зло, не сознавая истинного значения своего поступка. Так было и со мной. Я действительно завлек твоего отца в смертельную ловушку, но перед ликом Всевышнего, в его храме, я клянусь, что не понимал истинного значения своего поступка.
– Возможно, – ответил Дик. – Но посмотрите, какую запутанную паутину сплели вы: сейчас мне приходится быть одновременно и вашим пленником, и вашим судьей, а вы одновременно и грозите мне, и просите усмирить гнев. Я думаю, что, если бы вы были честным человеком и хорошим священником, у вас сейчас не было бы причин ни бояться, ни ненавидеть меня. Теперь возвращайтесь к своим молитвам. Я подчиняюсь вам, поскольку должен, но общество ваше мне неприятно.
Священник вздохнул так тяжко, что это даже чуть не тронуло струны жалости в душе юноши, и опустил голову на руки, как человек, сломленный бременем забот. После этого его голос уже не различался в хоре читающих псалмы, но Дик слышал, как он перебирает четки и бормочет сквозь зубы молитвы.
Мало-помалу утренняя серость начала пробиваться сквозь разноцветие церковных окон и гасить мерцание тонких свечей. Свет постепенно делался ярче, и вдруг на стене вспыхнул розовый солнечный блик, проникший внутрь храма через верхний ряд окон над хорами с юго-восточной стороны. Буря кончилась, огромные тучи избавились от своей ноши и поплыли дальше. Зарождающийся день весело озарил укрытую белым покрывалом землю.
