Бернард Маламуд - Рассказы
Они прижались друг к другу за телефонным столбом. Оба мерзли, Исаак хныкал.
- Исаак, видишь, какая большая луна? Все небо белое.
Он показал рукой, но Исаак не хотел смотреть.
Менделю приснилось на минуту осветившееся длинные полотнища света протянулись во все стороны. Под небом, в Калифорнии, сидел дядя Лео и пил чай с лимоном. Менделю стало тепло, но проснулся он в холоде.
Через улицу стояла старая кирпичная синагога.
Мендель принялся колотить в громадную дверь, но никто не вышел. Он сделал перерыв, чтобы отдышаться, и отчаянно застучал снова. Наконец внутри послышались шаги, дверь синагоги, скрипя массивными бронзовыми петлями, открылась.
С оплывшей свечой в руке на них сердито смотрел служка в черном.
- Кто ломится с таким грохотом поздно ночью в дверь синагоги?
Мендель объяснил служке свое затруднение.
- Мне надо поговорить с раввином, прошу вас.
- Раввин пожилой человек. Он уже спит. Его жена вас не пустит. Идите домой и приходите завтра.
- С завтра я уже попрощался. Я умираю. Служка, хотя и с сомнением, но показал на соседний дом, старый и деревянный:
- Он живет там. - Служка скрылся в синагоге с горящей свечой, распугивая тени.
Мендель с Исааком, цеплявшимся за его рукав, поднялся по деревянным ступеням и позвонил в дверь. Через пять минут на крыльце появилась грузная, седая широколицая женщина в ночной рубашке и наброшенном на плечи рваном халате. Она решительно сказала, что раввин спит и его нельзя будить.
Но пока она втолковывала это, к двери приковылял сам раввин. Он послушал с минуту и вмешался:
- Кто хочет увидеться со мной, пусть войдут.
Они очутились в захламленной комнате. Раввин, тощий с согнутой спиной и сквозной белой бородкой, был в фланелевой пижаме, черной ермолке и босиком.
- Vey is mir {Горе мне (идиш).}, - заворчала его жена. - Или ты наденешь или завтра у тебя будет воспаление легких. - Она была заметно моложе мужа, женщина с толстым животом.
Пристально посмотрев на Исаака, она отвернулась. Мендель виновато изложил свою задачу.
- Мне нужно всего тридцать пять долларов.
- Тридцать пять, - сказала жена раввина. - Почему не тридцать пять тысяч? Кто имеет такие деньги? Мой муж - бедный раввин. Врачи отнимают последний грош.
- Дорогой друг, - сказал раввин. - Если бы у меня было, я бы вам дал.
- Семьдесят у меня уже есть, - сказал удрученный Мендель. - Мне нужно всего тридцать пять долларов.
- Бог тебе даст, - сказал раввин.
- В могиле, - ответил Мендель. - Мне нужно сегодня. Идем, Исаак.
- Подождите, - крикнул раввин.
Он торопливо ушел внутрь, вынес долгополое узкое пальто на меху и отдал Менделю.
- Яша, - взвизгнула его жена, - только не твое новое пальто!
- У меня есть старое. Кому нужно два пальто на одно старое тело?
- Яша, я кричу...
- Кто способен ходить среди больных, скажи мне, в новом пальто?
- Яша, - крикнула она, - что он будет делать с твоим пальто? Ему деньги нужны сегодня. Ростовщики спят.
- Так он их разбудит.
- Нет. - Она ухватилась за пальто. Мендель держал его за рукав и тащил к себе. Знаю я тебя, - подумал Мендель.
- Шейлок, - проворчал он. Глаза у нее сверкнули. Раввин стонал и кружил по комнате как пьяный. Мендель вырвал пальто у жены, и она вскрикнула.
- Бегите, - сказал раввин.
- Бежим, Исаак.
Они выскочили из дома и сбежали по ступенькам.
- Остановись, вор, - кричала жена раввина.
Раввин схватился за голову и упал на пол.
- Помогите! - зарыдала жена. - Ему плохо с сердцем! Помогите!
А Мендель и Исаак убегали по улицам с новым меховым пальто раввина. За ними бесшумно мчался Гинзбург.
Поздно ночью в последней открытой кассе Мендель купил билет на поезд.
Купить бутерброд было уже некогда, поэтому Исаак съел свои орехи, и по огромному пустынному вокзалу они устремились к поезду.
- Утром, - задыхаясь, говорил на бегу Мендель, - приходит человек и продает бутерброды и кофе. Поешь, но возьми сдачу. Когда поезд приедет в Калифорнию, тебя будет ждать на станции дядя Лео. Если ты его не узнаешь, дядя Лео тебя узнает. Скажи ему, что я передавал привет.
Когда они подбежали к платформе, ворота туда были заперты и свет выключен.
- Поздно, - сказал контролер в кителе - грузный, бородатый мужчина с волосатыми ноздрями, пахший рыбой. Он показал на вокзальные часы:
- Уже первый час.
- Но поезд еще стоит, я вижу, - сказал Мендель, приплясывая от горя.
- Уже ушел - через одну минуту.
- Минуты хватит. Только открой ворота.
- Поздно, я сказал.
Мендель ударил себя в костлявую грудь обеими руками.
- От всего сердца прошу тебя об этом маленьком одолжении.
- Хватит с тебя одолжений. Для тебя поезд ушел. Тебе к полуночи полагалось умереть. Я тебе вчера сказал. Больше ничего не могу для тебя сделать.
- Гинзбург! - Мендель отпрянул от него.
- А кто же еще? - Голос звучал металлически, глаза поблескивали, лицо было веселое.
- Для себя, - взмолился старик, - я ничего не прошу. Но что случится с моим сыном?
Гинзбург пожал плечами.
- Что случится, то случится. Я за это не отвечаю. Мне хватит забот без того, чтобы думать о каком-то с половиной шариков.
- За что же ты тогда отвечаешь?
- Создаю условия. Чтобы случилось то, что случится. Антропоморфными делами не занимаюсь.
- Не знаю, чем ты занимаешься, но где у тебя жалость?
- Это не мой товар. Закон есть закон.
- Какой закон?
- Космический мировой закон, черт возьми, которому я сам подчиняюсь.
- Что же у тебя за закон? - закричал Мендель. - Боже мой, ты понимаешь, сколько я терпел в жизни с этим несчастным мальчиком? Посмотри на него. Тридцать девять лет, со дня его рождения я жду, когда он станет взрослым, а он не стал. Ты понимаешь, каково это для отцовского сердца? Почему ты не пускаешь его к его дяде? - Он возвысил голос до крика.
Исаак громко захныкал.
- Ты успокойся, а то обидишь кого-нибудь, - сказал Гинзбург, моргнув в сторону Исаака.
- Всю мою жизнь, - закричал Мендель, и тело его задрожало, - что я видел? Я был бедняк. Я страдал от плохого здоровья. Когда я работал, я работал слишком много. Когда я не работал, это было еще хуже. Моя жена умерла молодой. Но я ни от кого ничего не просил. Теперь я прошу об маленьком одолжении. Будьте так добры, мистер Гинзбург.
Контролер ковырял в зубах спичкой.
- Ты не один такой, мой друг, некоторым достается хуже. Так уж устроено.
- Пес ты пес. - Мендель схватил Гинзбурга за глотку и стал душить. Сукин сын, есть в тебе что-нибудь человеческое?
Они боролись, стоя нос к носу. Хотя глаза у Гинзбурга изумленно выкатились, он рассмеялся.
- Попусту пищишь и ноешь. Вдребезги заморожу.
Глаза у него яростно вспыхнули, а Мендель ощутил, что нестерпимый холод ледяным кинжалом вонзается в его тело и все его части съеживаются.
Вот я умираю и не помог Исааку.
Собралась толпа. Исаак повизгивал от страха.
В последней муке прильнув к Гинзбургу, Мендель увидел в глазах контролера отражение бездонного своего ужаса. Гинзбург же, глядя Менделю в глаза, увидел в них себя, как в зеркале, узрел всю силу своего страшного гнева. Он видел мерцающий, лучистый, ослепительный свет, который рождает тьму. Гинзбург поразился.
- Кто, я?
Он отпустил извивавшегося старика, и Мендель, обмирая сердцем, повалился наземь.
- Иди, - проворчал Гинзбург, - веди его на поезд. Пропустить, - велел он охраннику.
Толпа раздалась. Исаак помог отцу подняться, и они заковыляли вниз по лестнице к платформе, где стоял освещенный и готовый к отправлению поезд.
Мендель нашел Исааку место и торопливо обнял сына.
- Помогай дяде Лео, Исаак. И помни отца и мать. Не обижай его, - сказал он проводнику. - Покажи ему где что.
Он стоял на платформе, пока поезд не тронулся с места Исаак сидел на краешке, устремив лицо в сторону своего следования. Когда поезд ушел, Мендель поднялся по лестнице, узнать, что сталось с Гинзбургом.
МОЙ СЫН УБИЙЦА
Он просыпается, чувствуя, что отец стоит в передней и прислушивается. Прислушивается к тому, как он встает и ощупью ищет брюки. Не надевает туфли. Не идет есть на кухню. Смотрится в зеркало, зажмурив глаза. Час сидит на стульчаке. Листает книгу, не в силах читать. Прислушивается к его мучениям, одиночеству. Отец стоит в передней. Сын слышит, как он прислушивается. Мой сын чужой, ничего не говорит мне. Я открываю дверь и вижу в передней отца. Почему стоишь тут, почему не идешь на работу?
Потому что взял отпуск зимой, а не летом, как обычно. И проводишь его в темной вонючей передней, следя за каждым моим шагом? Стараешься угадать, чего не видишь? Какого черта шпионишь за мной все время?
Мой отец уходит в спальню и немного погодя украдко, возвращается в переднюю: прислушивается.
Иногда слышу его в комнате, но он со мной не разговаривает, и я не знаю, что с ним. Я, отец, в ужасном положении.
Может быть, он когда-нибудь напишет мне письмо: Милый папа...
