Генрих Манн - Бедные (Империя - 2)
- Написал? - глухо повторил Бальрих.
- Да. Письменно подтвердил, что в его дело вложены мои деньги и часть доходов должен получать я.
- Где это письмо?
- Копия, которую тогда же сделал Бук, вот тут, у меня. - И Геллерт вытащил копию из комода. - Он выслал ее мне, когда я скитался, и заверил, что все в порядке; но беда в том, что мой компаньон и боевой товарищ Геслинг в настоящее время-де очень стеснен в деньгах и так далее и тому подобное.
Однако Бальрих не слушал: он был погружен в чтение письма. Затем тяжело вздохнул.
- Это копия. Ей никто не поверит. А где само письмо?
Старик осклабился.
- Письмо моего старого боевого товарища? Да, наверно, в бумагах адвоката Бука. Ведь его дом был набит бумагами.
- А куда делись бумаги?
Старик, снова осклабясь, пододвинулся к Бальриху совсем близко.
- До меня дошли слушки...
Вдруг он рванул на себе пуговицы, распахнул куртку, обнажив грудь. Лицо его пошло лиловыми пятнами, и он завыл:
- Все пропало! Молодой Бук сжег все бумаги!
Бальрих оцепенел. Геллерт начал машинально застегиваться.
- Еще стаканчик, - предложил он.
Бальрих выпил.
- Что ж! Я пошел домой.
Дойдя до двери, он наткнулся на косяк и упал, но тут же поднялся.
Но он не пошел домой, а свернул на улицу, которая вела к вилле "Вершина". Липы благоухали, теплый ветерок обвевал лицо. Пышным летом стала недавняя скупая весна, когда он начал жить, надеяться, желать, да, жить. А если всему этому конец, если все остается по-прежнему, то лучше умереть.
- Нет, так не будет! - крикнул он, словно бросая вызов ночному мраку.
Бальрих сжал кулаки и стал топтать липовый цвет. Теперь все стало известно! Разбойничье логово открыто. Украденные деньги, к тому же добытые нечистоплотным способом, - вот основа Геслингова богатства! Разврат и грабеж - вот на чем строятся миллионные состояния богачей! Таково истинное лицо тех, кого вы, пролетарии, будете экспроприировать!
Экспроприировать! Посадите меня и моих товарищей, честных рабочих, на место этих преступников! Будь в мире хоть искра справедливости, все сбежались бы, чтобы постоять за правду и помочь нам. А вместо этого все только посмеются над бедным рабочим, и если он заявит слишком громко о своих попранных правах, его убьют, как взбесившегося пса! Нет уж, лучше умереть сейчас же!
Он снял шарф и стал искать подходящий сук.
Но когда Бальрих уже взобрался на дерево, он вдруг услышал голоса. Со стороны виллы по дороге спускались двое мужчин, должно быть, господа. Кто бы это мог быть? Ну, хорошо же, пусть Геслинг и его зять Бук первыми увидят его болтающимся на суку... Но это доставило бы слишком большое удовольствие благоденствующим преступникам. Может быть, их появление здесь - это знак судьбы, и подсказывает она ему совсем другое?
Поэтому он дал им пройти, слез с дерева и двинулся за ними.
Ночь была непроглядно темна, и он бесшумно крался во мраке. Все же они почуяли его присутствие, и первый - Геслинг, ибо даже светлячок, мерцавший среди зелени, заставлял его тревожно озираться.
"Он боится меня", - говорил себе Бальрих, и это доставляло ему радость. Бальрих чувствовал, что тот, кто готов к смерти, знает и может гораздо больше, чем эти разбогатевшие разбойники. Он жил теперь как бы двойной жизнью, и ему ничего не стоило сыграть с ними злую шутку. Забравшись в кусты, он стремительно рванулся вперед, так что затрещали ветки, и глухо ухнул, словно какое-то фантастическое чудовище.
Геслинг спрятался за стволом дерева, а Бук только остановился и в замешательстве прищелкнул пальцами.
Потом они двинулись дальше, продолжая разговаривать. Но Бальрих тщетно напрягал слух, теплый ветерок большую часть слов относил в сторону. Одно было ясно Бальриху: Геслинг бранил зятя, как последнего поденщика. Он упрекал его за эту ночную прогулку в такую темень; народ избаловался, ходить становится все опаснее; а свои тайны они могли бы обсудить и в другом месте... Какие тайны? Бук говорил о них очень тихо. Но Геслинг тем громче напомнил ему про деньги, которые Бук получает от него за ведение тяжб и судебных процессов.
- Такие дела я вести отказываюсь! - вдруг воскликнул Бук, после чего разговор на некоторое время замолк. Бальрих крался еще тише, чувствуя, что постепенно его мысли проясняются. Как он попал сюда? Что ему здесь надо? Какой знак был ему подан судьбой? У этих господ своя жизнь, ничего мы про них не знаем. Может быть, то, что я забрал себе в голову, всего лишь бредни старика Геллерта? Или все это мне приснилось?..
А тем временем Бук и Геслинг продолжали пререкаться, между ними разгоралась ссора. Геслинг назвал зятя фантазером, он-де защищал на суде тех, кто был виновен в оскорблении его императорского величества. Он-де истинный сын и последыш мятежников сорок восьмого года. А за перемену убеждений Геслинг заплатил ему тем, что выдал за него свою сестру. Поэтому Бук уже не имеет права ни на сопротивление, ни на свою легковесную иронию, которая может когда-нибудь поставит под угрозу их дружбу и их совместную жизнь на вилле "Вершина". Бук в ответ заговорил о бессовестных махинациях, интригах и о каком-то ужасном конце, а кто будет расплачиваться за все это?
- Только не мы! - воскликнул Геслинг и рассмеялся.
- Нет, все мы! - гневно возразил Бук. Но Геслинг напомнил о его огромных долгах, и Бук притих.
Бальрих, кравшийся за ними, чувствовал себя опутанным сетями этого ночного заговора, - и кто знает, скольких жизней может стоить коварная сделка этих двух буржуа, действовавших заодно и вместе с тем ненавидевших друг друга! Ведь объединяются они только против нас; а в своей среде готовы съесть один другого. И нам надо поступать с ними так же, как поступают с нами они. Мужайся! Ты видишь, как жалки эти люди, как они боятся и себя и нас, когда наступает ночь и их солдаты спят. Нападай! Есть у тебя оружие против них, хоть самое плохое, - не стыдись! И Бальрих опять подумал про Бука: "Он какой-то жалкий..." Но он слабее, вот и берись сначала за него! Запугивания, вымогательство - все средства хороши, когда имеешь дело с бандой преступников.
Уже видны были фонари предместья, Геслинг осмелел.
- Можешь не утруждать себя, я дойду и один, - заявил он зятю, и Бук, приподняв шляпу, повернул обратно.
Бальрих бросился туда, где было потемнее, пригнул ветви деревьев и, заслонившись ими, стал ждать. Томительно долго тянулось время, пока, наконец, не показался адвокат; он шел вперевалку, обмахиваясь шляпой, и разговаривал сам с собой. Иногда Бук останавливался и, хотя ветер дул ему в лицо, то и дело вытирал пот.
- Я не могу больше, - говорил он, словно умоляя кого-то, - меня гнетет эта тайна, всю тяжесть несу я один, я предатель, и пусть меня первым покарает бог!
Бук поднял голову. А кара уже надвигалась на него. Ветви взметнулись, из мрака выступил какой-то человек. Бук ждал, что тот ему скажет, но не услыхав ни слова, проговорил:
- Добрый вечер.
"Вот черт, - подумал Бальрих, - промахнулся!" И в нем вспыхнула злоба при мысли о Динкле, этом хвастуне, который уверял, что богачи дремлют на ходу и что их можно свалить одним щелчком. Бук спросил:
- Вы как будто испугались?
По вкрадчивому тону адвоката было ясно, что он насмешливо улыбнулся.
- Уж вы соблаговолите... - Бальрих запнулся. Он решил было тут же, сию минуту, под угрозой скандала, потребовать денег.
Наконец Бук сказал:
- Соблаговолю? Да я всю жизнь только это и делаю. Итак, что вам угодно?
- Вы грабитель! - крикнул Бальрих. - Вам не место там, где вы живете!
Адвокат подошел к нему совсем близко.
- Так это все-таки вы? - сказал он. - Сегодня я не раз о вас думал. Вы ведь убеждены, что и ваше место не там, где вы живете...
После паузы он добавил:
- Вы считаете, что должны жить на вилле "Вершина"?
- Я требую того, что мне принадлежит по праву.
- По праву? Ну, разумеется! Пойдемте же. - И на ходу продолжал: Допускаю, что ни у одного из нас нет никаких прав и что все в нашей жизни игра случая. И то, что я не освобождаю своего места, - это трусость, гадкая трусость. Что ж, и вы хотите стать таким трусом? - Он взял Бальриха под руку и оперся на нее. Голос его звучал взволнованно: - Вы молодой рабочий, перед вами вся жизнь. Такие, как вы, могут далеко пойти. Я человек конченный. А ведь я мог бы предотвратить немало зла и, как знать, быть может, помешать гибели многих. Но настает минута, когда даже такая тряпка, как я, черствеет. Вы поняли меня? - спросил он, остановившись.
Бальрих понимал лишь одно. Перед ним стоит человек, потерявший всякую власть над собой, и под покровом темноты высказывает чувства и мысли, касающиеся только его одного. "Да, жалкий тип!" - подумал Бальрих и высвободил свою руку.
- То, чего я хочу, вам ровно ничего не будет стоить, - сказал Бальрих жестко. - Выдайте мне это давнишнее письмо, где сказано, что деньги старого Геслинга принадлежали моему дяде, и засвидетельствуйте его.
