Бертрам Глас - История розги (Том 2-3)
Матросик торопливо стал одеваться. Между тем в дверь стали раздаваться удары ногой, сопровождаемые бешеными криками:
- А, негодница! Я знаю, - ты с матросом! Передай ему, что я ему переломаю все ребра... Но где же эта скотина? Скажи ему, чтобы он вышел ко мне, если он не презренный трус.
Уже в соседних домах стали открываться окна... Высовывались бледные, испуганные лица.
Хозяйка, хотя у нее душа ушла в пятки, открыла окно и, приняв вид обиженной дамы из буржуазии, закричала:
- Рахили нет здесь, сегодня вечером она ушла... Напрасно вы шумите!
- Где же она?
- Она ушла только сегодня, и завтра вернется, ступайте домой и спите спокойно.
Весельчак постоял несколько секунд в раздумьи, потом пробурчал что-то себе под нос и исчез по направлению к другому бару, хозяйкой которого была хорошенькая Тилли.
На другой день в два часа Анри, по прозванию Весельчак, одетый в полную парадную форму, торжественно вступил в английский бар.
Хозяйка, окруженная своими тремя помощницами, шила.
Когда Рахиль увидала своего обожателя, то побледнела, как полотно платка, который она подрубала.
Весельчак не сел, он подошел к молодой женщине и сказал ей прямо в лицо:
- Итак, вчера вы мне наставили рога? - И он залился веселым смехом.
Тотчас Рахиль стала плакать, стараясь в то же время обнять своего возлюбленного.
- Постой... Ты послушай... Это он, матрос, виноват... Это он рассказал мне про тебя такие пакости... Это не мужчина!
- Вы, - сказал солдат, оборачиваясь в сторону других женщин, - не смейте вмешиваться, если не хотите, чтобы я здесь все уничтожил... Если не желаете скандала, то не мешайте мне с ней расправиться, как я хочу... Ну, а ты иди сюда поближе.
Раздалась, как показали хозяйка и девушки на дознании, звонкая пощечина по щеке несчастной девушки.
- Ах, не бей меня... Аа! аа! Свинья, свинья! Хозяйка, девушки, вступитесь за меня... Оо... Не давайте меня бить... Он меня убьет...
Рахиль отчаянно защищалась руками и ногами. Она даже кусалась...
Но медленно, подобно змее, охватывающей свою добычу, солдат схватил девушку за талию и положил ее животом на край стола, затем, подняв ей платье с юбками и обнажив круп, стал ее хлестать что есть силы рукой... Теперь Рахиль перестала уже бороться и только брыкалась под ударами, выкрикивая:
- Довольно, довольно, прости, ей-Богу, не буду, не буду, довольно!.. Ооо! Ей Богу, не буду никогда!.. Прости... Девушки... Хозяйка...
Но Весельчак, не обращая ни малейшего внимания на мольбы девушки, продолжал ее хлестать. По показанию девушек, он дал ей около ста ударов. Хозяйка же говорит, что не меньше двухсот. Сам же солдат заявил, что не считал удары, - бил, чтобы хорошенько проучить.
Когда солдат наконец поставил Рахиль на ноги, то та стала тереть себе руками круп, причитая и рыдая:
- Ой! Ой! Посмотрите, что он со мной сделал! Разве он смеет так обращаться?! Меня отец с матерью никогда не били!..
Весельчак в это самое время спокойно поправлял себе рукой волосы, совершенно растрепавшиеся во время борьбы с Рахилью. После этого он взял девушку за плечи и, указывая на лестницу в верхние этажи, сказал:
- Ну, марш туда!
Рахиль поспешила повиноваться из боязни, как она показала на дознании, новой трепки.
За нею следом пошел наверх и солдат.
Когда они оба исчезли, девушки стали хохотать.
- Совсем, как в школе, - сказала Аня. - Когда я была маленькой, меня частенько так наказывала учительница, иногда она меня секла розгами...
- Во всяком случае, она долго будет помнить эту штуку, как у ней круп распух и посинел... - сказала Титина.
Хозяйка же прибавила: "Сама виновата: бегает за мужчинами... Могло быть еще хуже... Хорошо, что он ее выпорол руками"...
По приказанию военного министра Пикара, солдат был подвергнут двадцатидневному строгому аресту и переведен в гарнизон Тарасконы.
Корреспондент парижской газеты "Матен" интервьюировал известную писательницу, пишущую под псевдонимом "Ж.", относительно вопроса о флагелляции, под предлогом литературного интереса; как известно, под таким благовидным предлогом можно расспрашивать о чем угодно.
Писательница откровенно созналась, что в монастыре, где она воспитывалась, нередко как ее, так и других воспитанниц наказывали розгами.
- Вы знаете, - сказала она корреспонденту, - стыд, этот знаменитый стыд, якобы, по мнению наказывающих розгами, более страшный, чем самая боль, не держится очень долго. Первый раз, конечно, было тяжело раздеваться, но в минуты, предшествующие наказанию розгами, испытываешь такое страшное волнение, что положительно невозможно анализировать свои чувства и ощущения.
- Ну, а боль? - спрашивает корреспондент.
- Не требуется особенно пылкого воображения, чтобы представить, что боль от розог и особенно от крапивы, которой меня раз наказали, очень велика, часто нестерпима, и избавиться от нее готова ценою каких угодно унижений...
- Скажите, - опять спрашивает корреспондент, - может ли, по вашему мнению, эта боль доставить наказываемой наслаждение?
- Как вам сказать, мне она не доставляла наслаждения, но кто знает: женщины, а особенно девушки, - натуры довольно сложные...
Более корреспонденту ничего не удалось выведать у писательницы, пожелавшей прекратить беседу.
ФЛАГЕЛЛЯЦИЯ В ИТАЛИИ
Вступая на почву этой латинской страны, я прежде всего напомню читателям о флагелляции римлян.
Во втором томе своего труда я посвятил ей несколько глав и уверен, что далеко не исчерпал эту тему - слишком были распространены телесные наказания в древнем Риме.
Скажу еще раз, что там флагелляция процветала как в интересах дисциплины, так и в интересах сладострастия.
Мессалина, по словам историка Тацита, приказывала себя сечь в публичных домах и щедро оплачивала экзекуторов, сумевших ей угодить.
Петроний, этот изящный патриций, поэт и прозаик, чувственный в самой высокой степени, по словам того же историка, почти ежедневно подвергал наказанию розгами или плетью ту или другую из своих молодых и хорошеньких рабынь. В известном романе Сенкевича "Камо Грядеши" есть сцена, где по приказанию Петрония вольноотпущенник наказывает розгами хорошенькую рабыню Эвнику за то только, что она из любви к Петронию стала протестовать, когда он хотел ее подарить своему другу. Тот сам отказался от нее, но все-таки за протест Петроний ее велел высечь розгами.
Как известно, Эвника не воспылала к Петронию злобой за такое наказание, до того оно было в нравах римлян и не считалось унижением; она продолжала по-прежнему его любить и добилась того, что стала его наложницей, которую он сильно полюбил. Когда Петроний решил выпить яд, то Эвника заявила, что умрет вместе с ним, и выпила яд из одной с ним чаши.
В Луперкалиях самые стыдливые римляне не стеснялись раздеваться и позволять себя сечь розгами священным жрицам Елезиса.
На рынке человеческое тело подешевело, благодаря тому, что патрицианки стали заниматься проституцией из любви к искусству и этим понизили плату куртизанкам.
Но главным образом в эту эпоху подвергали жестокой флагелляции христианских женщин, которые принимали ее с восторгом; как вновь обращенные в христианскую веру, они горели желанием подвергнуться мучительному истязанию, которого не избег сам Христос - их учитель.
Их выводили на роскошные арены колоссальных цирков, где народ с разинутым ртом смотрел, как нежное и белое тело девочек под ударами плетей превращалось в кровавый кусок мяса.
Классическая страна величественного падения привлекает наше внимание и другими эпохами, когда поцелуи сливались с последними звуками предсмертной агонии, когда ночь любви начиналась в алькове дожа, а оканчивалась на глубине какого-нибудь венецианского канала.
В те отдаленные времена нередко звуки мандолин и болтовня подозрительных масок заглушали крики и стоны наказываемых розгами провинившихся женщин. Иногда трудно было отличить крики радости от криков боли.
Флоренция, Равенна, Венеция и другие большие города - цитадели не только великого искусства, но и утонченного сладострастия.
Удивительные принцессы, королевы по рождению и королевы по развращенности, простирают так далеко непонимание своей порочности, что поручают увековечивать художникам свои изображения в далеко нелепом виде.
Среди последних наше внимание невольно останавливается на образе Лукреции, этой жрицы любви и жестокости... Лукреция Борджиа, одно ее имя вызывает в нашем воображении видения, сходные с обитательницами Дантовского ада!
Я намерен уделить ей несколько прочувствованных страниц в своем труде, так как нельзя без волнения касаться праха королевских гробов...
Если верно, что жизнь - это своего рода арена, на которой люди, как собаки, рвут кусочки счастья, славы или богатства, которые выброшены судьбой... Если верно, что цель оправдывает средства, что жизнь слабого не идет в счет, когда сильный стремится к удовлетворению своего честолюбия; что для подобного чудовища преступление, кровосмешение, предательство, гибель целых армий в один день, истребление женщин и детей теряют свое значение, раз только его господство растет, - тогда будем восхищаться поступками этих Борджиа, из которых один был папой и заставлял пресмыкаться пред собой даже государей, а другой настолько свиреп и опасен, что Людовика XII от одного его имени бросало в жар, как бросает в жар и теперь тех, кто читает повествования о совершенных им злодеяниях.
