Джейн Остен - Разум и чувство
Элинор, уже некоторое время напряженно думавшая, стоит ли ей поторопиться со своим рассказом, или все же уместно еще немного подождать, услышав эти слова, решила, что от размышлений в любом случае пользы нет, и тут же, не давая себе возможности передумать, начала свой рассказ.
Ей очень хотелось верить, что построила она свой рассказ искусно. Сначала она осторожно подготовила взволнованную слушательницу, затем изложила основные моменты, на которых Уиллоби строил свои оправдания, отметила его искреннее раскаяние и скрыла лишь изъявления пылкой любви. Марианна не проронила ни слова. Она все время смотрела под ноги, а ее трепет выдавали только побелевшие губы, которые дрожали даже больше, чем в первые дни после болезни. Она хотела задать сотни вопросов, но не осмеливалась произнести их вслух. Она с жадным вниманием ловила каждое слово, стискивала руку сестры, а по ее щекам безостановочно струились слезы.
Элинор боялась, что сестра утомится, и повела ее назад к дому. Догадываясь, какое любопытство сжигает Марианну, она всю дорогу говорила только об Уиллоби, об их беседе, подробно описывала, как он произносил отдельные фразы и как при этом выглядел, избегая только опасных подробностей. Лишь только они вошли в дом, Марианна благодарно поцеловала сестру, пробормотала сквозь слезы два слова – «расскажи маме» и отправилась в свою комнату. Элинор решила не мешать сестре побыть одной, однако необыкновенно обеспокоилась возможными последствиями разговора и твердо решила вернуться к этой теме вновь, даже если Марианна не проявит инициативу. Затем она медленно направилась в гостиную, чтобы исполнить просьбу сестры.
Глава 47
Миссис Дэшвуд даже обрадовалась возможности оправдать своего недавнего любимца. Уверившись, что часть вины с него можно снять, она почувствовала к нему жалость и вполне искренне пожелала счастья. Однако былое расположение не могло вернуться. Как ни крути, с Марианной он вел себя далеко не безукоризненно и сам отнюдь не являлся безупречной личностью. Ничто не могло изгладить из памяти матери воспоминания о том, сколько из-за него страдала ее дочь. Да и поступок с Элизой вряд ли можно было так легко оправдать. А потому Уиллоби не мог претендовать на прежнее место в ее сердце, а значит, и повредить интересам полковника Брэндона.
Если бы миссис Дэшвуд выслушала всю историю от самого Уиллоби, если бы она своими глазами видела его искаженное страданиями лицо, то несомненно поддалась бы его природному обаянию, а значит, проявила бы более глубокое сострадание. Но она услышала всю историю в изложении Элинор, которая не могла и не хотела вызвать у матери те же чувства, которые первоначально испытала сама. Лишь после долгих размышлений она вернула себе способность судить здраво и смотреть на поступки Уиллоби трезво. По этой причине Элинор старалась ограничиться изложением голых фактов, не искажая их, но и не стараясь приукрасить своим глубоким сочувствием.
Вечером они вновь собрались в гостиной втроем, и Марианна сама начала разговор об Уиллоби. Некоторое время она сидела молча, глубоко задумавшись, затем с видимым усилием заговорила. Ее голос был довольно спокойным, а тщательно скрываемое волнение выдавали лишь легкая краска на лице и участившееся дыхание.
– Я хочу заверить вас обеих, – чуть дрожащим голосом проговорила она, – что вижу события в правильном свете… как вам бы того хотелось.
Миссис Дэшвуд тут же вознамерилась перебить ее, успокоить, приласкать, но Элинор, желая узнать, какие выводы сделала сестра, знаками попросила мать не вмешиваться. А Марианна, запинаясь, продолжала:
– После того, что Элинор рассказала утром, мне стало намного легче. Я услышала именно то, что больше всего хотела услышать… – Ее голос на несколько секунд прервался, но она быстро овладела собой и продолжила: – Теперь я довольна и не хочу ничего менять. Все равно я никогда бы не смогла найти с ним счастье, узнав эту историю… А рано или поздно я все равно узнала бы ее. У меня не осталось бы доверия и уважения…
– Конечно! Я всегда это знала! – пылко воскликнула миссис Дэшвуд. – Невозможно быть счастливой с легкомысленным и эгоистичным повесой! И тем более с тем, кто так жестоко обошелся с самым дорогим из наших друзей, с самым лучшим человеком на земле! Моя Марианна никогда не могла бы найти счастье с подобным мужем! Ее чувствительная совесть испытала бы все мыслимые угрызения вместо него!
Марианна вздохнула и повторила:
– Я не хочу никаких перемен.
– Меня не может не радовать, – сказала Элинор, – что ты смотришь на случившееся весьма здраво. И наверняка видишь достаточно причин полагать, что твой брак с этим человеком обрек бы тебя на множество разочарований. Ты не нашла бы поддержки даже в любви, поскольку неверная любовь поддержать не может. Поженившись, вы остались бы навсегда бедны. Он сам говорил о своей расточительности, да и все его поведение свидетельствует о том, что возможность хотя бы в чем-то себя ограничить он даже не рассматривает. Его потребности в сочетании с твоей неопытностью и мизерным доходом очень скоро навлекли бы на вас неприятности, которые отнюдь не стали бы легче, оттого что прежде ты даже не подозревала об их существовании. Я хорошо тебя знаю и не сомневаюсь, что, разобравшись в ситуации, ты начала бы экономить на всем, что только возможно. Но думаю, что тебе было бы дозволено лишить удобств и удовольствий только себя. Твои старания все равно не поправили бы дела, безнадежно запутанные еще до вашего брака. А если бы ты попыталась хотя бы немного ограничить его развлечения, то, вероятнее всего, не только не сумела бы совладать с его эгоизмом, но одновременно утратила бы власть над его сердцем. Уверяю тебя, он бы очень быстро пожалел о браке, навлекшем на него трудности.
У Марианны задрожали губы, и она тихо повторила: «Эгоизм?» – словно хотела спросить: «Ты действительно считаешь его эгоистом?»
– Все его поведение, – сказала Элинор, решив быть твердой до конца, – с самого начала было до крайности эгоистичным. Он думал только о своем благе. Не что иное, как эгоизм, навело его на мысль поиграть с твоими чувствами в надежде получить удовольствие. Когда же в его сердце пробудилась взаимность, тот же эгоизм заставил его сначала откладывать со дня на день решительное объяснение, а потом и вовсе покинуть Бартон. Его поступки всегда определялись только одним: собственным благом.
– Наверное, это правда. О моем счастье он не заботился.
– Сейчас он несомненно и вполне искренне сожалеет о содеянном. А почему? Все очень просто. Он получил, что хотел, но обнаружил, что ему это не принесло радости. Он не нашел счастья. Его дела в полном порядке, он не страдает от нехватки средств и имеет время подумать, что женился на женщине, которую любил меньше, чем тебя. Но из этого вовсе не следует, что он бы обрел счастье, связав свою судьбу с тобой. Просто причины для расстройства у него тогда были бы другими. Он бы страдал из-за отсутствия денег. Сейчас он считает это обстоятельство ничего не значащими пустяками, но лишь потому, что безденежье ему не грозит. У него была бы жена, на которой не было бы повода жаловаться, но жили бы вы в бедности, и весьма вероятно, что вскоре он поставил бы выгоды от наличия хорошего дохода куда выше семейного счастья и доброго нрава жены.
– Я в этом не сомневаюсь, – сказала Марианна, – и ни о чем не жалею, кроме своей опрометчивости.
– Более правильно будет сказать, неосторожности твоей матери, мое бедное дитя, – перебила дочь миссис Дэшвуд. – Я одна во всем виновата.
Марианна не позволила ей продолжать и принялась уверять в вечной любви и преданности. Элинор очень радовал тот факт, что обе осознали свои ошибки, но вместе с тем она боялась, что столь бурное проявление чувств ослабит твердость сестры, поэтому она поспешила вернуться к прерванному эмоциональным всплеском разговору.
– Мне кажется, что из случившегося мы можем сделать один вывод, – сказала она. – Уиллоби был наказан за то, что посягнул на добродетель невинной девушки, я имею в виду Элизу Уильямс. Это преступление положило начало целой череде других, пусть и не таких серьезных. Оно же лежит в основе его теперешнего недовольства жизнью.
Марианна с готовностью согласилась, а миссис Дэшвуд воспользовалась моментом и подробно перечислила все достоинства полковника Брэндона, а также несчастья, которые ему пришлось пережить. Говорила она долго и с большим чувством, однако, судя по отсутствующему выражению лица Марианны, та почти ничего не услышала.
Как и опасалась Элинор, выздоровление Марианны немного замедлилось, и в следующие несколько дней ее состояние не изменилось к лучшему. Однако перемен к худшему тоже не наблюдалось. Она по-прежнему старалась казаться веселой и спокойной, поэтому Элинор отбросила тревогу и положилась на целительную силу времени, которое, как известно, способно излечить все.
