Джон Пассос - 42-я параллель
В этот приезд Берроу часто водил Джейни по театрам и ресторанам. Джейни это нравилось, но, когда он пробовал фамильярничать в такси по дороге домой, она каждый раз одергивала его, напоминая про Куини. Он никак не мог понять, откуда она узнала про Куини, и рассказал ей, как это было и как долгое время эта женщина вымогала у него деньги, но теперь он получил развод и она уже ничего не может сделать. Заставив Джейни поклясться, что она ни единой душе этого не откроет, он рассказал, что путем обхода закона он был женат на двух женщинах одновременно и что Куини одна из них, но что теперь он развелся с обеими и, в сущности, Куини ни на что претендовать не может, но газеты всегда выискивают всякую грязь и особенно охотно постараются очернить его, потому что он либерал и всей душой предан рабочему делу. Потом он заговорил об искусстве жить и заявил, что американские женщины не понимают этого искусства, по крайней мере женщины типа Куини. Джейни очень ему посочувствовала, но, когда он предложил ей выйти за него замуж, расхохоталась и сказала, что этот вопрос действительно нужно проконсультировать с консультантом. Он рассказал ей всю свою жизнь: и как он был беден в детстве, и как служил на станции агентом и кладовщиком и кондуктором, и с каким энтузиазмом он вошел в работу Братства, и как разоблачительные статьи о положении на транспорте дали ему имя и деньги, так что все старые товарищи считают, что он продался, но что, видит бог, это не так. Джейни, вернувшись домой, рассказала Тингли о его предложении, но ни словом не упомянула о Куини или двоеженстве, и все они смеялись и дразнили ее, и Джейни приятно было, что ей сделала предложение такая важная персона, и она удивлялась про себя, почему это ею интересуются такие замечательные люди, и ей только не нравилось, что у них всегда бегающие глаза, и она не могла решить, хочет она выходить за Дж.Г.Берроу или нет.
На другое утро в конторе она нашла в "Деловом справочнике" имя Берроу Джордж Генри, публицист... но ей уж не казалось, что она когда-нибудь сможет его полюбить. Дж.Уорд сегодня был как-то особенно озабочен и бледен, и Джейни было так его жаль, что она совсем забыла о Дж.Г.Берроу. Ее позвали на частное совещание Дж.Уорда с мистером Роббинсом и юристом-ирландцем О'Греди и спросили ее, не будет ли она против, если они заведут на ее имя отдельный сейф для хранения ценностей и откроют ей счет в банке. Они основывают новое общество. Были причины, по которым эти меры могли оказаться необходимыми. В новом концерне мистер Роббинс и Дж.Уорд будут располагать более чем половиной всех акций, но работать будут на жалованье. Мистер Роббинс казался очень озабоченным и слегка пьяным, он все время закуривал и забывал папироски на краю стола и все твердил:
- Вы отлично знаете, Дж.У., что подо всем, что бы вы ни предприняли, я подпишусь обеими руками.
Дж.Уорд объяснил, что она будет введена в правление нового предприятия, но, само собой, без всякой личной ответственности. Оказалось, что старая миссис Стэйпл затеяла дело против Дж.Уорда о возмещении ей крупной суммы денег и что его жена начала в Пенсильвании бракоразводный процесс и отказывала ему в свидании с детьми, так что он жил теперь в отеле "Мак-Альпин".
- Гертруда совсем свихнулась, - весело сказал мистер Роббинс. Потом хлопнул Дж.Уорда по плечу. - Да, теперь заварится каша, - грохотал он. Ну, я пойду позавтракать, человеку нужно есть... и пить, даже если он злостный банкрот. - Дж.Уорд нахмурился и ничего не сказал, и Джейни подумала, что крайне бестактно шутить по этому поводу, да еще так громко.
Вечером, вернувшись домой, она сказала Тингли, что будет директором нового концерна, и они дивились тому, что она так быстро продвигается по службе, но советовали просить прибавки, даже если дела фирмы и неважны. Джейни улыбнулась и сказала:
- Все в свое время.
По дороге домой она зашла в телеграфное отделение на 23-й стрит и телеграфировала Дж.Г.Берроу, который уехал в Вашингтон: "Будемте просто друзьями".
Эдди Тингли принес бутылку хереса, и за обедом он и Элиза выпили за "нового директора", и Джейни густо покраснела и была очень довольна. После обеда они сыграли роббер в бридж с болваном.
** ЧАСТЬ ПЯТАЯ **
КАМЕРА-ОБСКУРА (26)
Зал Гарден (*139) был битком набит и перед ним на Медисон-сквер было полно фараонов, и они никому не позволяли останавливаться и наготове стоял взвод гранатометчиков.
Мы не достали хороших мест и взобрались на галерку и смотрели вниз сквозь голубую мглу на лица спрессованные словно икра в банке. На эстраде крошечные черные фигурки и на трибуне оратор и каждый раз как он говорил Россия в зале хлопали в честь Революции Я не знал кто выступает одни говорили Макс Истмэн (*140) другие называли еще кого-то но мы вопили и хлопали в честь революции и освистывали Моргана и капиталистическую войну и рядом был шпик который вглядывался в наши лица словно стараясь их запомнить;
потом мы пошли слушать Эмму Голдман (*141) в казино "Бронкс" но митинг был запрещен и улицы кругом были сплошь запружены толпой и протискиваясь сквозь толпу проезжали фургоны и все говорили что в них сидит полиция с пулеметами и шныряли маленькие полицейские "фордики" с прожекторами и толпу осаживали "фордами", ослепляли прожекторами. Повсюду слышно было пулеметы революция гражданские свободы свобода слова. Время от времени кто-нибудь подвертывался под руку фараонам и его избивали и запихивали в тюремный автомобиль и фараоны перетрусили и говорили что они вызвали пожарных чтобы рассеять толпу и все твердили что это неслыханно и вспоминали Вашингтона и Джефферсона (*142) и Патрика Генри (*143).
Потом мы пошли в отель "Бревурт". Там было гораздо приятнее. Все сколько-нибудь стоящие были там и там была Эмма Голдман, которая ела сосиски с кислой капустой и все смотрели на Эмму Голдман и на всех сколько-нибудь стоящих и все были за мир и социалистическое государство и за Русскую революцию и мы говорили о красных флагах и баррикадах и где лучше расположить пулеметы (*144)
и мы как следует выпили и закусили гренками с сыром и заплатили по счету и разошлись по домам и открыли дверь английским ключом и надели пижамы и легли в постель и в постели было так покойно.
НОВОСТИ ДНЯ XVIII
Прощай Пикадилли, прощай Лейстер-сквер
Долог, долог путь до Типперери
ЖЕНА НАКРЫЛА МУЖА С ЛЮБОВНИЦЕЙ В ОТЕЛЕ
эта задача достойна того, чтоб ей посвятить нашу жизнь
и наше богатство, все что мы можем,
и все что мы имеем, с гордым сознанием того
что настал день, когда Америка призвана пролить
свою кровь в защиту принципов давших ей жизнь
и благоденствие и мир охраняемый ею. Бог
да поможет ей, иного пути у нее нет (*145)
Долог путь до Типперери
Долог путь туда ведет
Долог путь до Типперери
Где моя милая живет
ИЗМЕННИКИ БЕРЕГИТЕСЬ
четверо обитателей Эванстона оштрафованы за стрельбу по певчим птицам
ВИЛЬСОН ФОРСИРУЕТ ЗАКОН О ПРИЗЫВЕ
спекулянты взвинчивают цены на консервы кампания за сухую Америку на все время войны применять законные меры воздействия против тех кто пренебрегает национальным гимном
ЖОФФР ТРЕБУЕТ ПОДКРЕПЛЕНИЙ
ДЕЛО МУНИ (*146) ВОЗБУЖДАЕТ СТРАСТИ
Прощай Пикадилли, прощай Лейстер-сквер
Долог, долог путь до Типперери
И ненастный день так сер
Палата отказала Теодору Рузвельту в разрешении вербовать войска
Союзники склонили знамена над гробницей Вашингтона.
ЭЛИНОР СТОДДАРД
Элинор считала, что в эту зиму она живет кипучей жизнью. Они с Джи Даблью много выезжали, бывали во Французской опере и на всех премьерах. На 56-й стрит в маленьком французском ресторанчике подавали хорошие закуски. Они ходили смотреть французскую живопись в галереях Медисон-авеню, и Джи Даблью стад проявлять интерес к искусству, и Элинор любила ходить с ним, потому что он так романтически ко всему относился и твердил ей, что она его вдохновляет и что самые удачные идеи приходят ему в голову после разговоров с нею. Они часто толковали о том, как ограниченны люди, которые отрицают возможность платонической дружбы между мужчиной и женщиной. Каждый день они писали друг другу записочки по-французски. Элинор часто думала, как ужасно, что у Джи Даблью такая несносная жена, да к тому же еще инвалид, но детей его она находила очаровательными и восхищалась тем, что у обоих чудесные голубые глаза, как у него.
У нее теперь было самостоятельное ателье, и она держала двух девушек, которые обучались у нее декоративному делу, и работы у нее было хоть отбавляй. Ателье помещалось близ Медисон-сквер на Медисон-авеню, и вывеска теперь была только на ее имя. Эвелин Хэтчинс совершенно отстранилась от дел, потому что старик Хэтчинс вышел в отставку и Хэтчинсы переселились в Санта-Фе. Иногда Эвелин присылала ей ящик индейских редкостей, или тарелок, или акварелей, которые рисовали школьники индейцы, и оказалось, что их охотно покупают. После полудня она возвращалась в такси в Нижний город и смотрела на башню небоскреба "Метрополитен-лайф", и на Флатирон-билдинг, и на огни реклам на стальном манхэттенском небе и думала о хрустале, об искусственных цветах и золотых узорах по индиговому полю и бордовой парче.
