Геннадий Гор - Факультет чудаков
— Что такое, мой друг? — оказал он с холодностью.
— Разрешите мне испросить у вас позволения выехать в Петербург на один год, или в крайности на полгода, — сказал Василий Иванович.
— Как! — сказал Павел Сергеевич, вовсе нахмурясь. — Ты все о том же?
— Да, я прошу вас о том, о чем просил ежегодно и в чем вы регулярно отказывали.
— Откажу и нынче, — желчно сказал Павел Сергеевич.
— Я смею думать, что нынче вы не откажете, — неожиданно возразил конторщик и улыбнулся.
Улыбнувшись, он стал похожим на прежнего Базиля, лицо его выиграло в миловидности. Впрочем, оба они, и Павел Сергеевич и его конторщик, были чрезвычайно моложавы, они мало изменились внешне за прошедшие десять лет. Оба остались стройны и изящны, как юноши, хотя одному успело исполниться тридцать два года, другому перевалило за пятьдесят.
Как бы желал высказать в этот момент свою статность, Павел Сергеевич встал из-за стола и жестко выпрямился. Это обозначало гнев. Василий Иванович побледнел, что обозначало отнюдь не боязнь, а скорее напряженную, страстную решимость. Затем он сказал весьма деловитым тоном:
— Павел Сергеевич, ваши родственники опять учинили подвох на закупке. Убыток для вас будет простираться до тридцати тысяч рублей ассигнациями, если подвох этот не обезвредить заблаговременно.
Павел Сергеевич встрепенулся.
— Сделай все, что нужно, чтобы обезвредить, — сказал он строго.
— Разумеется, — ответил Василий Иванович, — но сделаю не раньше, чем вы дадите слово, что беспрепятственно отпустите меня в Петербург.
— Требование? Ко мне? Это бунт! — вскричал Павел Сергеевич, скорее изумившись, чем в гневе.
— Я не хочу, — угрюмо ответил конторщик, — я совсем не хочу оказаться в столь же глупом, униженном положении, как прошлый раз, когда я прежде обезвредил подвох, а после с радостною уверенностью в успехе своей просьбы обратился к вам за разрешением на поездку, и вы с легким сердцем мне отказали. Теперь я решил сохранить до поры до времени в своих руках козырь. Вы знаете, что я открыл секрет их нынешнего подвоха, но вам-то секрет этот неизвестен, и никто не поможет вам открыть его, вырвать его у меня — не станете же вы пытать меня! Вам бесполезно даже знать о готовящемся мошенничестве, когда лично вы не можете его предупредить, а могу только я. К суду вы не прибегнете, не желая бесчестить фамилию, а главное — фирму, они отлично знают вашу щепетильность. Короче говоря, Павел Сергеевич, я оказался способным конторщиком, наградите же вы мое усердие…
Василий Иванович задрожал даже, когда произнес последние злые слова.
Павел Сергеевич молча стоял, отвернувшись к окну, спиною к способному своему конторщику.
— Павел Сергеевич, — продолжал тот свое нелегкое объяснение, — вы же знаете… — тут самый голос его дрогнул, — вы знаете, что десять лет назад я не осмелился бы выставлять подобные требования и разговаривать с вами таким тоном, но… вы обучили меня деловитости, Павел Сергеевич. Вы вкупе с Шихиным…
Базиль (совсем прежний Базиль) робко (по-прежнему робко) опустил голову. Павел Сергеевич медленно повернулся, лицо его выражало прежнюю брезгливость к меркантильности людских интересов.
— Отпущу на полгода, — задумчиво заговорил Павел Сергеевич, подбирая слова. — Паспорта не дам, поедешь на правах беглого, через полгода вытребую по этапу. Свои сбережения передашь мне, поедешь с двадцатью рублями. Отвечай — зачем едешь?
— Это — мое дело, — тихо ответил Базиль.
Челищева передернуло.
— Ступай. Стыдно! Ты стал шантажистом и наглецом.
Базиль поклонился и вышел.
«Вы, благодетель мой, называете это шантажом и наглостью, я называю это житейским опытом, — думал он по пути в свою комнатку. — Полагаю, что с таким благоприобретенным качеством я сделаю теперь себе карьеру».
На прощанье, перед отъездом Базиля, Павел Сергеевич сказал ему:
— Не обольщайся мыслью, что ты вынудил меня уступить тебе. Я уступил с умыслом. Я, как в себе, уверен, что Петербург снова выбьет из тебя дурь.
«Рассказывай! — думал Базиль, отъезжая. — Просто тридцать тысяч пожалел. Уж раз после сорока лет решил наживать, то после пятидесяти как можно снова начать проживать, бросаться такими тысячами! Рассказывай, меценат!»
Мысли Базиля значительно погрубели с тех пор, как приехал он из Парижа в Россию. Он это чувствовал сам и искренно радовался, видя в этом залог удачи в построении своей нынешней карьеры. Сидя за спиной ямщика, он изыскивал мысленно всевозможные способы. Один способ давно уже казался ему самым надежным и безошибочным. Базиль уповал на него потому еще, что, как и последнее средство, примененное в отношении Павла Сергеевича, этот способ походил на «шантаж»… Тоже в своем роде райское средство!
— Нет, это уж адское средство, — сокрушенно и с убеждением произнес Базиль.
ДЕВЯТНАДЦАТАЯ ГЛАВА
Базиль прибыл в Петербург в самом конце служебного дня.
— Галерная улица, в дом чиновника Исакия Исакиевича, — приказал Базиль ямщику.
«Нужно сразу быка за рога», — думал он, убеждая себя в неотложности предстоящего делового свидания.
Пришлось еще научить ямщика, как, куда нужно ехать: это ведь деревенский ямщик, а не городской извозчик.
Галерная в этот раз оказалась совсем не тенистой: солнце с запада било прямо вдоль улицы. Солнце слепило Базилю глаза, и он прятался за спину своего ямщика, словно бы опасаясь, что глаза утомятся и не смогут проникнуть в темную душу Исакия Исакиевича.
— Стой! — сказал наконец Базиль.
Бричка остановилась у желтого деревянного домика. Сощурясь, как бы в подражание коварному Шихину, Базиль вылез и постучал в калитку. Отворила ее та же противная, рябая стряпуха, рябая, как говорили, не от оспы, а оттого, что она выводила когда-то угри с лица крепкой водкой. Она всплеснула кургузыми ручками и гаркнула во все горло:
— Матушка-мохнатушка! Никак Василий Иванович!
(Одна странность: как у хозяина ее были короткие ноги, так у нее неестественно коротки были руки; он семенил при ходьбе ногами, она учащенно размахивала руками.)
— Дома? — кратко спросил Базиль.
Тут Исакий Исакиевич сам показался на крылечке. Он уже успел переодеться после службы и вышел: в мягких туфлях. Лицо его порядочно постарело, в лице появилась какая-то дряблая важность, присущая раньше лишь голосу. Он узнал Базиля тотчас, но по-прежнему не выказал удивления.
— Здравствуйте, молодой человек. — Исакий Исакиевич внимательно посмотрел на возмужавшего Базиля и переменил обращение: — Здравствуйте, сударь. Чем я обязан вашему посещению?
«Ага! — злобно подумал Базиль. — Предчувствует неудобства от моего посещения!»
— Извините меня, уважаемый Исакий Исакиевич, я к вам с покорнейшей просьбой, — скромно сказал Базиль, не пробуя пока залезать взглядом в душу чиновника.
— К вашим услугам. Пройдемте в комнаты, сударь, — ответил Исакий Исакиевич.
Они уселись в гостиной, причем Исакий Исакиевич все всматривался в Базиля, будто опасаясь бесчинства со стороны незваного гостя. Заводить посторонние разговоры было неуместно, молчать тоже нельзя, и Базиль решился сказать сразу то, что хотел.
— Исакий Исакиевич, устройте меня на службу. Я употреблю все способности, чтобы вы не ошиблись в своем протеже, — сказал он довольно робко, но тотчас оправился и попробовал заглянуть в сидящую перед ним темную душу.
Исакий Исакиевич сидел на низком креслице, ноги его доставали до полу, и он чувствовал себя здесь законным хозяином. Он оскорбительно-равнодушно усмехнулся в ответ на ожидающий взгляд Базиля и произнес:
— Что вы, что вы, сударь! Разве я могу сомневаться в ваших дарованиях! Но ведь, я полагаю, вы знаете, что мое мнение и мое влияние в соответствующих кругах слишком ничтожны.
Базиль приготовился пылко возражать.
— Что вы, что вы, сударь! — сказал он с горячностью. — Я знаю только одно, что вы слишком скромны. Я вот, напротив, возьму на себя смелость утверждать, что ваше мнение в соответствующих кругах очень высоко ценят и ваше влияние превозможет любые препятствия. Вы легко устроите меня в чертежную Архитектурного комитета. Право, очень прошу вас и очень надеюсь, что вы не откажете.
— Как раз откажу! — промолвил Исакий Исакиевич как бы в шутливом тоне.
В сердце Базиля действительно закралась надежда, что удастся его убедить, не прибегая к адскому средству. Только хотел он, поправ самолюбие, попросить умильнее, еще раз польстить чем-нибудь, как вдруг Исакий Исакиевич встал с места, явно показывая этим, что считает визит Базиля оконченным. Базиль тоже поднялся.
«Должно быть, так просто не обойдется, — подумал он. — Что ж, как раз теперь время…»
