Иван Лазутин - Суд идет
Струмилин чувствовал волнение Лили и по тому, как она необычно молчала, понял: она что-то скрывает от него. Временами ему казалось, что Лиля пришла сказать о своем решении раз и навсегда расстаться с ним, объяснить всю нелепость их безрадостной дружбы, которая все глубже и глубже тянет ее ко дну, с которого ей будет тем трудней вынырнуть, чем дальше зайдут их отношения. А они зашли так далеко, что начинали пугать и Лилю и Струмилина, который раньше никогда не допускал даже мысли, что кто-нибудь третий может встать между ним и его женой.
— Ты что-то таишь от меня, — сказал Струмилин, пристально глядя в глаза Лили.
— Откуда ты взял? — замявшись, ответила Лиля. Она чувствовала, что ее полушутливый тон и неискренние слова никак не вяжутся с выражением лица.
До детского садика, куда Струмилин шел за дочерью, говорили о пустяках: о футболе, о новых расцветках ситца, поступившего в универмаг, где работает Лиля, о нашумевшем фильме по роману известного писателя…
От сказочного царства детского сада пахнуло на Лилю ветерком воспоминаний о далеком детстве. Когда-то и она с выгоревшими на солнце косичками носилась по зеленому дворику. Но это было давно, когда еще были живы отец и мать, до войны, в Воронеже, на тихой Студенческой улице, утонувшей в кипени каштанов и тополей. Те же маленькие и низенькие дверцы гардеробчиков, на каждой из которых были приклеены опознавательные знаки: заяц, морковка, бабочка, собака, стрекоза… Здесь же, глядя на своих детей, стояли родители, которые с тихой радостью наблюдали, как самостоятельно одеваются эти крошки. На глазах одной молоденькой мамаши Лиля заметила слезы. Ее сын, беловолосый бутуз, обняв шею матери, целовал ее в щеки, тыкался в подбородок и смешно картавил.
На дверце ящичка, где хранились личные вещи дочери Струмилина, была приклеена картинка с изображением пчелы.
— А где же Таня? — спросил Струмилин у сестры, которая вытирала нос веснушчатому мальчику.
— Она моет руки. Ваша дочка такая чистюлька, что перед едой каждый раз моет руки по полчаса. А вот она и сама.
С еще влажными пухлыми ручонками, на которых Лиля заметила нежные ямочки, к Струмилину подошла девочка лет трех. Голубые отцовские глаза недоверчиво остановились на Лиле.
— Ты чего так смотришь, дочка? — спросил Струмилин, опустившись на колени и поглаживая рукой льняные завитушки пушистых волос девочки. — Это тетя Лиля. Познакомься с ней. Она хорошая.
Таня смущенно, исподлобья посмотрела на незнакомку и нерешительно подала ей руку.
— Меня зовут тетя Лиля, — смущаясь, произнесла Лиля и неожиданно так покраснела, что румянец обжег даже уши.
— А меня — Танечка.
— Ну вот… и хорошо… А ты любишь конфеты?
— Люблю.
— Вот мы сейчас дорогой и купим. Ты какие конфеты любишь, Танечка?
— Всякие.
До метро Таня шла между Лилей и Струмилиным, взяв их за руки. У кондитерского киоска, где Лиля остановилась, девочка оживилась, глазенки ее заблестели.
— Хочешь «Мишку на севере»?
— Хочу, — сгорая от нетерпения, лепетала девочка и не спускала глаз с витрины, заставленной конфетами.
— А «Красную шапочку»?
— Тоже хочу.
Пока Лиля возилась с девочкой и рассовывала по ее карманам конфеты, Струмилин стоял в стороне и наблюдал, как быстро нашли общий язык трехлетний ребенок и двадцатипятилетняя женщина. Но вместе с тем ему было обидно и досадно видеть эту трогательную картину. Захотелось поскорее уйти домой, чтобы в памяти дочери не остался образ Лили.
— А у вас есть девочка? — неожиданно спросила Таня, подняв на Лилю глаза.
— Нет, Танечка, у меня нет маленькой девочки.
— Тогда у вас, наверное, есть большая девочка?
— И большой нет.
— А мальчик у вас есть?
— Нет и мальчика, — ответила Лиля и, пожалуй, первый раз в жизни искренне пожалела, что у нее нет до сих пор ребенка.
— А почему у всех тетей есть девочки или мальчики, а у вас нет?
Такой вопрос окончательно смутил Лилю. В его наивности и непосредственности звучало что-то недетское, глубокое.
— У меня через год будет.
— Через год? А это долго?
Чувствуя, что необдуманным ответом она наводит любознательного ребенка на новые вопросы, Лиля поспешила перевести разговор на другое.
— Танечка, ты лучше расскажи про свой детский сад. Какие песни вы поете? Знаешь ли ты какие-нибудь стихи?
Девочка очень любила читать стихи. Эту страсть она унаследовала от отца. Всю дорогу до дома Таня картавила детские стихи. Когда же Лиле в последние минуты захотелось поговорить со Струмилиным о своем и она перестала смотреть на девочку, то та поняла, что ее уже больше не слушают. Неожиданно оборвав стихотворение на середине, она умолкла. Этого не заметили ни Лиля, ни Струмилин.
— Коля, мне нужно с тобой серьезно поговорить, так дальше нельзя. Мы должны что-то решить. И потом… я знаю, к чему все это может привести…
— Что я могу решить? Неужели ты не видишь мое положение? — После некоторого раздумья он спросил: — Хочешь, я познакомлю тебя с женой? Ты узнаешь, что это за человек. — Он пристально посмотрел на Лилю. — Хочешь, сегодня?
— Нет, Коля, только не сегодня! Сегодня я не могу. Я не готова к этой встрече. И потом — зачем? Мы, кажется, подходим к вашему дому?
— Да, подходим.
— Когда и где я тебя увижу?
— Зачем? — строго и сухо спросил Струмилин, не глядя на Лилю.
— Я должна тебе сказать все… Многое сказать.
— Приходи завтра днем к метро «Кировская».
— Во сколько?
— В четыре часа.
Дальше Лиля идти не решилась. За поворотом в переулок, где живет Струмилин, ее могла увидеть из окна его жена. А она этого не хотела, хотя не питала к ней ни ревности, ни неприязни. Со слов Струмилина жена его предстала в воображении Лили страдалицей, которая до конца дней своих прикована к постели.
Поцеловав Таню, Лиля попрощалась со Струмилиными, резко повернувшись, быстро пошла назад.
— Папа, а почему ушла тетя?
— Ей нужно домой, дочка.
— А почему ей нужно домой?
Струмилин смотрел вслед Лиле до тех пор, пока она не скрылась за поворотом.
— Зачем ей нужно домой? — переспросил Струмилин. С дочерью отец теперь разговаривал автоматически, бездумно. — Дела у нее дома, дочка, дела…
Еще издали увидел Струмилин в окне своей комнаты бледное лицо жены. Большие серые глаза, окаймленные темно-голубоватыми впадинами, горели болезненно. При виде дочери она замахала руками и, сделав из ладоней рупор, приглушенно крикнула:
— Танечка! Дочка!
Услышав голос матери, Таня подняла голову.
— Папа, смотри, смотри, вон мама! — Вырвав свою пухлую ладошку из руки отца, девочка побежала к подъезду.
В эту минуту Струмилин уже не помнил Лилю. Он видел одно: трепыхающийся голубой бант в светлых кудряшках дочери и страдальчески-счастливые глаза жены.
Когда Струмилин вошел в комнату, Таня уже сидела на коленях у матери и угощала ее «Красной шапочкой». По обе стороны ее на кровати лежали костыли. Одна пустая штанина полосатой пижамы болталась над полом. Больная нога была укутана в теплый шерстяной чулок и обута в войлочный глубокий башмак.
Раздеваясь, Струмилин наблюдал за женой и дочерью. Не замечая никого, обнявшись, словно они не виделись вечность, мать и дочь не могли наглядеться друг на друга.
— Кто тебе купил такие хорошие конфеты?
— Тетя.
— Какая тетя? — удивленно спросила мать.
— Тетя Лиля.
— Какая тетя Лиля?
Таня посмотрела на отца.
Радостная улыбка потухла на лице матери.
— По дороге в детский садик я случайно встретился со знакомой девушкой. С ней мы отдыхали в одном санатории в Одессе. Ну, вот она ее и угостила. Ее зовут Лилей. Я ей много рассказывал о тебе.
Струмилин заметил, как что-то тревожное появилось в глазах жены.
Струмилин подошел к ней, сел рядом и положил свою руку на плечо.
— Почему ты вдруг стала такая грустная? Тебе нездоровится?
Подсознательным чутьем, которое у ребенка временами бывает особенно обостренно и развито сильнее, чем у взрослых, девочка почувствовала, что отец сделал что-то дурное, чем-то обидел мать. Она переводила взгляд с одного на другого.
— Нет, я хорошо себя чувствую. Ты говоришь, ее зовут Лилей? Она интересная? И, наверное, молодая, здоровая, да?
— Лена, перестань.
— Дочка, расскажи мне, какая тетя Лиля? Очень красивая?
Таня оживилась.
— Очень красивая!.. Она мне конфеты купила и поцеловала, когда уходила.
— Лена, зачем ты об этом говоришь с ребенком? Ты что, мне не веришь?
— Коля… — В грудном голосе жены звучали страдальческие нотки. — Сейчас ты мне сказал неправду. Ведь я тебя знаю, милый. Зачем ты от меня скрываешь то, что ты не умеешь скрыть? Ведь я и раньше догадывалась, что у тебя кто-то есть. Это я почувствовала, когда ты приехал с курорта. Ну скажи? Зачем ты говоришь неправду, ведь я тебя и так ни в чем не связываю. Разве не я тебя на курорт почти силой отправила? Не хмурься, дружок, долго я тебя связывать не буду. Ну, от силы год, два…
