Эдвард Бульвер-Литтон - Король англосаксов
– Да, я слышал о твоем милосердии, – ответил граф. – Странник везде рассказывал о нем.
– Это было несколько лет тому назад, – продолжал король с едва заметной улыбкой. – Ну, а в текущем году случилось так, что двое англосаксов встретились, по дороге из обетованной земли, с двумя странниками, которые во время разговора осведомились обо мне, грешном. Один из них, старец с замечательно-добродушным и приятным лицом, вынимает перстень и говорит англичанину: «Когда ты прибудешь домой, то вручи этот перстень королю и скажи ему, что он посылается в залог того, что он будет у меня в начале января. За его подарок я сторицей вознагражу его в небесных чертогах, в которых уж идут приготовления к принятию нового пришельца». Англичане спросили с изумлением: «От имени кого же должны мы передать это королю?» – «От имени Иоанна!» С этими словами видение исчезло… Этот перстень есть тот самый, который я отдал некогда страннику, а получил я его обратно таким чудесным образом четырнадцать дней тому назад. Следовательно: мне осталось жить на земле немного, Гарольд, и я очень рад, что твое возвращение избавляет меня от государственных забот, позволяя мне приготовиться к блаженному дню перехода в вечную жизнь!
Гарольд, предположивший, что история с перстнем есть просто новое доказательство хитрости норманнов, желавших заставить короля подобным предостережением сдержать свое обещание, старался переубедить его, но тщетно: Эдуард ответил ему почти с негодованием:
– Пожалуйста, не становись между мной и небесным посланником, а приготовься лучше встретить грядущие черные дни! Передаю тебе все дела государства… Ты должен знать, что вся страна возмущена. Анлаф, которого я выслал при твоем входе, рассказал мне самые печальные истории, в которых главную роль играют убийства и грабежи, совершающиеся у нас… Ступай к нему и попроси повторить тебе эти рассказы. Выслушай и послов Тостига, которые ждут в передней… Иди, возьми щит и секиру, собери войска и твори правосудие… Когда ты вернешься, то увидишь, с каким восторгом земной король покинет трон, чтобы войти в лучший мир… Иди же!
Глубоко растроганный Гарольд, на которого благочестие короля производило сильное впечатление, отвернулся, чтобы скрыть свои слезы.
– Молю небо, государь, – произнес он, – даровать мне тот же душевный мир, которым оно наградило тебя! Что только будет зависеть от меня, слабого смертного, чтобы предотвратить государственные бедствия, которые ты предвидишь в будущем, будет сделано мной… Быть может, я этим тоже заслужу милосердие Божье!
Гарольд удалился, поклонившись почтительно королю. То, что он узнал от Анлафа, далеко не могло успокоить его. Моркар, сын Альгара, был официально выбран бунтовщиками на место Тостига, и на его сторону стали все способные к оружию жители Ноттингема, Дерби и Линкольна. Под предводительством Эдвина, брата Моркара, поднялась и вся Мерция. К этому движению присоединились многие из кимрских предводителей.
Гарольд, не медля ни минуты, объявил набор в государственное ополчение. Что делалось тогда следующим образом: разламывали пучки стрел и рассылали обломки по всем городам, селам и местечкам. К Гурту были посланы гонцы с приказом тотчас же собрать свои войска и вести их форсированным маршем в Лондон.
Сделав эти распоряжения, Гарольд поехал к матери, смущенный и печальный.
Гита была уже предупреждена о всем случившемся Гаконом, который решился принять на себя ее упреки Гарольду. Он искренно любил графа и старался предупредить все, что могло бы огорчить его или повредить ему. Он против воли должен был постоянно играть роль предвозвестника горя, на которого он походил отчасти своим прекрасным мрачным лицом, никогда не оживлявшимся улыбкой.
С плеч Гарольда свалилось целое бремя, когда Гита встретила его с распростертыми объятиями.
– Я знаю, что тебя постигла неудача, – воскликнула она, – но знаю и то, что это не твоя вина… Не горюй: я довольна тобой, Гарольд!
– Хвала Водену за это, матушка!
– Я рассказал твоей матери, что Вольнот полюбил клетку, что он рад плену, – проговорил Гакон, стоявший с скрещенными на груди руками перед пылавшим очагом. – Бабушка утешилась моими словами, – добавил он мрачно.
– О, нет, – возразила Гита, – я еще раньше утешилась словами судьбы, перед твоим приездом я умоляла Бога – вопреки моему давнишнему страстному желанию – удержать Вольнота на чужбине.
– Как?! – спросил Гарольд с изумлением.
Гита отвела его в глубину комнаты и прошептала:
– Неужели ты думаешь, Гарольд, будто я во время твоего отсутствия только и делала, что сидела в кресле и любовалась рисунками обоев?!.. Нет, я ежедневно совещалась с Хильдой и проводила с ней целые ночи у могилы усопшего витязя. Мне известно, что ты подвергся страшным опасностям, что ты избег, только благодаря своему уму, заключения и смерти. Знаю и то, что если б Вольнот вернулся сюда, то прямо лег бы в кровавую могилу… Вольнота держал в Нормандии его гений-хранитель.
– Ты все это узнала от Хильды? – спросил Гарольд задумчиво.
– От Хильды, от оракула, от мертвеца!.. Взгляни на Гакона: разве не видна уже печать смерти в его безжизненных глазах и на его крепко сомкнутых устах?
– Это просто печать неутомимой работы его мысли, следствие плена и одиночества, – возразил Гарольд. – Конечно, ты видела и Юдифь – что с нею?
– Она осталась такой же, какой была раньше, – ответила гита, симпатизировавшая любви сына, между тем как Годвин проклял бы ее. – После твоего отъезда она сильно грустила и сидела по целым часам как статуя, смотря вдаль. Она предвидела твое возвращение ранее Хильды. Я сидела у нее, в день твоего приезда, когда она внезапно вскочила и воскликнула: «Гарольд вернулся в Англию!» Удивленная этим, я спросила, почему она так думает. «Я чувствую это по дуновению ветра и по колебанию земли», – ответила она… это доказывает существование в ней чувства еще превыше любви к тебе, Гарольд. Мне были знакомы два брата-близнеца: каждый из них постоянно чувствовал, что происходит с другим, во время разлуки – так и Юдифь знает всегда, что делается с тобой, потому что ее душа – близнец твоей души. Ступай теперь к ней, Гарольд. Ты найдешь у нее Тиру, которую я поручила заботам Хильды… бедняжка что-то стала худеть в последнее время. После зайди опять ко мне, если можешь, чтобы известить меня о здоровье Тиры.
– Зайду, матушка. Да ты вообще не беспокойся о Тире: Хильда весьма опытна во врачевании больных. Позволь поблагодарить тебя, что ты не упрекнула меня за неудачу…, за то, что я не в силах был сдержать свое слово. Радуюсь, видя твою покорность судьбе!
Гарольду не скоро удалось доехать до римской виллы, потому что улицы были переполнены людьми, желавшими приветствовать его.
– Теперь нам нечего больше опасаться, – говорили они друг другу, Гарольд вернулся в Англию!
Граф с открытой головой, медленно подвигался вперед, весело раскланивался на все стороны и ласковыми словами отвечал на радостные приветствия народа.
Наконец он выехал из города и уже приближался к вилле, когда услышал за собой лошадиный топот. Оглянувшись, он убедился, что его догоняет племянник.
– Что тебе нужно Гакон? – спросил он, придерживая коня.
– Мне нужно твое общество! – ответил лаконично Гакон.
– Благодарю. Но я прошу тебя вернуться к матушке, потому что желаю ехать один.
– О, дядя, не гони меня!.. Я как будто чужой в этой Англии, а в доме твоей матушки чувствую себя совершенно осиротелым. Я посветил тебе всю жизнь… Отец оставил меня тебе, и я ни на шаг не хочу разлучаться с тобой: будем вместе и в жизни и в смерти!
Страшно сделалось Гарольду при этих словах. Первоначальная нежность его к племяннику уменьшилась под влиянием мысли, что именно он подбил его произнести важную клятву. Потом он опять начинал думать, что несправедливо сердиться за совет, без которого его ожидала самая печальная участь.
– Принимаю твою доверчивую любовь, Гакон, – ответил он по возможности мягко. – Поезжай, пожалуй, вместе со мной, только не взыщи, если я буду неразговорчив: уста невольно смыкаются, когда на душе невесело.
– Знаю… я сам не люблю болтать пустяков. Есть три предмета, которые всегда молчат: раздумье, судьба и могила.
Разговор прекратился, и каждый из всадников предался своим мыслям. Наступили сумерки. Воздух делался особенно ароматным, везде слышалось жужжание насекомых и пение птичек.
Гарольд постоянно подъезжал к вилле со стороны холма, который был тесно связан с его воспоминаниями. Когда Гакон увидел перед собой печальные развалины, он произнес вполголоса.
– Все по-прежнему: холм, могила, развалины…
– Разве ты был здесь раньше? – спросил Гарольд.
