Томас Гарди - Рассказы
А Бэртен, хозяин фургона, уже хлопочет вокруг, вот и лошади запряжены, Бэртен разбирает вожжи и ловко вспрыгивает на козлы - видно, это ему дело привычное.
- Все, что ли, тут? - спрашивает он через плечо разместившихся в фургоне пассажиров.
Поскольку те, кого там не было, не могли заявить о своем отсутствии, он, естественно, заключил, что все в сборе, и после нескольких толчков и рывков фургон со своим живым грузом выехал со двора. Легкой рысцой лошади побежали по дороге, но немного не доезжая до моста, за которым кончался городок, Бэртен вдруг круто натянул вожжи.
- А, черт! - воскликнул он. - Я же забыл пастора!
Сидевшие поблизости от маленького оконца в задней стенке фургона посмотрели, не видно ли пастора на дороге, но там его не оказалось.
- И куда он запропастился, хотел бы я знать, - продолжал возчик.
- Ему, бедняге, в его годы, давно уже пора бы иметь самостоятельный приход.
- И пора бы научиться не опаздывать, - добавил возчик. - Я же сказал ему "ровно в четыре". "В четыре так в четыре", говорит, а теперь вот его и нет. Такой солидный человек, старый священнослужитель, а слову своему не хозяин. Может, вы, мистер Флакстон, знаете, в чем дело, - вы ведь с ним часто встречаетесь, - обратился он к причетнику.
- Я с ним и правда разговаривал всего полчаса назад, - отвечал сей достойный муж, всем своим видом показывая, что он и в самом деле на короткой ноге со своим духовным начальством. - Но он не сказал, что задержится.
Вопрос разрешился сам собой - в эту минуту из-за угла фургона вырвался сноп лучей, отраженных очками пастора, а следом появилось его раскрасневшееся от спешки лицо, реденькие седые бакенбарды и развевающиеся полы длинного узкого пальто. Никто не стал его укорять, видя, что он и сам огорчен, и пастор, запыхавшись, вскарабкался в фургон.
- Ну, теперь-то уж все тут? - вторично спросил возчик. Фургон опять тронулся и покатил дальше по дороге, когда
они проехали шагов триста и приближались уже ко второму мосту, за которым, как известно каждому уроженцу тех мест, дорога делает поворот и экипаж исчезает из поля зрения провожающих его взглядами городских зевак, почтмейстерша вдруг воскликнула, глядя в заднее оконце:
- Остановитесь!
- Что такое? - спросил возчик.
- Какой-то человек нам машет! Снова толчок, и фургон остановился.
- Еще, значит, кто-то опоздал? - сказал возчик.
- Да у ж, видно, так!
Все ждали молча. Кто сидел поближе, смотрели в окошко.
- И кто бы это мог быть? - продолжал Бэртен. - Ну посудите сами, как тут поспеть вовремя, когда то и дело застреваешь? Да у нас вроде и все места заняты. Ума не приложу, кто это может быть!
- Одет прилично, - сказал учитель, которому с его места лучше всех было видно.
Незнакомец, убедившись, что его поднятый зонтик привлек внимание, неторопливо приближался к остановившемуся фургону. Платье на нем было явно не местного покроя, хотя трудно сказать, в чем именно заключалась разница. В левой руке он нес небольшой кожаный саквояж. Подойдя к фургону, он взглянул на выведенную на нем надпись, как бы удостоверяясь, что остановил именно тот экипаж, который ему нужен, и спросил, найдется ли для него место.
Возчик ответил, что, хотя фургон полон, еще один человек, надо полагать, как-нибудь усядется, тогда незнакомец забрался в фургон и сел на место, которое другие пассажиры, потеснившись, ему освободили. И снова лошади тронули, и фургон покатил со своим грузом из четырнадцати душ, больше уже не останавливаясь.
- Вы ведь не здешний, сэр? - спросил возчик. - По вас сразу видно.
- Да нет, я отсюда родом, - ответил незнакомец.
- Да? Гм.
Последовавшая за этим пауза недвусмысленно выражала недоверие к словам нового пассажира.
- Я о Лонгпаддле говорю, - упрямо продолжал возчик, - там-то я, кажись, всех в лицо знаю.
- Я родился в Лонгпаддле и мальчиком жил в Лонгпаддле, и мой отец и дед тоже из Лонгпаддла, - спокойно возразил незнакомец.
- Ах ты господи! - воскликнула из глубины фургона лавочница. - Да уж не сын ли это Джона Лэкленда - ну подумать только! Того, что тридцать пять лет тому назад уехал в чужие края с женой и детьми? Быть не может! А все-таки вот слышу я ваш голос - ну точь-в-точь голос Джона!
- Совершенно верно, - подтвердил незнакомец. - Джон Лэкленд мой отец, а я его сын. Тридцать пять лет тому назад, когда мне было одиннадцать лет, мои родители эмигрировали за океан, взяв с собой меня и сестру. В то утро Тони Кайтс отвез нас и наши пожитки в Кэстербридж, и он был последним человеком из Лонгпаддла, которого я видел. На той же неделе мы отплыли в Америку, и там мы жили все это время, и там же остались мои родные - все трое.
- Они живы или умерли?
- Умерли, - ответил он тихим голосом. - А я вот вернулся на родину, у меня давно уже зародилась мысль - не твердое намерение, а так, мечта, что хорошо бы через годик-другой сюда приехать и провести здесь остаток своих дней.
- Вы женаты, мистер Лэкленд?
- Нет.
- Ну и как, повезло вам в жизни, сэр, или, вернее, Джон, - я ведь знала тебя малышом... Разбогател ты в этих новых странах, - ведь там, говорят, все богатеют?
- Нет, я не богат, - ответил мистер Лэкленд. - И в новых странах, я вам скажу, попадаются неудачники. Не всегда в гонках побеждает быстрейший, а в битве сильнейший, а даже если и так, то можно ведь оказаться и не быстрейшим и не сильнейшим. Впрочем, хватит обо мне. Я на ваши вопросы ответил, теперь ответьте вы на мои. Я ведь из Лондона нарочно приехал сюда, чтобы посмотреть, какой стал Лонгпаддл и кто в нем сейчас живет. Поэтому я и решил поехать в вашем фургоне, - обратился он к возчику, - а не нанял экипаж.
- Да что, - ответил возчик, - живем помаленьку, вроде ничего и не изменилось. Из прежних кое-кого уже нет - вынули, так сказать, старые портреты из рам и вставили на их место новые. Вы вот помянули Тони Кайтса, что он отвозил вашу семью и ваше имущество в Кэстербридж. Тони, кажись, еще жив, но из Лонгпаддла уехал. После женитьбы он в Льюгейте поселился, неподалеку от Меллстока. Чудной он был парень, этот Тони!
- Когда я его знал, его характер еще не выявился.
- Да характер-то у него был неплохой, вот только на женщин он был слаб. Никогда не забуду, как он женился, - это, я вам скажу, была история!
Мистер Лэкленд молча ожидал продолжения, и возчик так повел свой рассказ:
ТОНИ КАЙТС, АРХИПЛУТ
Перевод И. Пашкина
- И лицо его я как сейчас помню - маленькое, круглое, крепкое, тугое, а кое-где по нему рябинки, ну да не столько их было, чтобы женщин от него отпугнуть, хоть он и сильно оспой переболел, когда еще был мальчишкой. И такой он всегда был хмурый да неулыбчивый, словно посмеяться ему совесть не позволяла. Говоришь с ним, бывало, а он уставится тебе в глаза и даже не моргнет ни разу. И ни волоска у него не было ни на щеках, ни на подбородке, - гладкие были, что твоя ладонь. Даже "Портняжьи штаны" он умудрялся распевать этак протяжно и гнусаво, на церковный лад: "Вмиг скинули юбки, штаны натянули", - ну и там все прочее, про что в этой скоромной песне поется. От женщин у него, впрочем, отбою не было, и гулять с ними он был мастак.
Но с годами Тони все больше прилеплялся к одной, звали ее Милли Ричарде. Хорошенькая такая была, маленькая, легкая, нежная. В деревне уже все считали, что они помолвлены.
Вот как-то в субботу под вечер возвращался он на телеге с базара, куда ездил с отцовским поручением. Доехал он до подножья холма, вот этого самого, через который и мы сейчас будем переваливать, и видит, что на вершине дожидается его Юнити Сэллет, одна из наших красоток, до помолвки с Милли он шибко за нею приударял.
Когда Тони поравнялся с нею, Юнити и говорит:
- Не подвезешь ли ты меня домой, голубчик мой Тони?
- С удовольствием, моя милая, - говорит Тони. - Неужто я тебе откажу?
Тогда она ему улыбнулась и прыгнула в телегу, и они поехали дальше.
- Тони, - говорит она с нежным укором. - Ну как это ты мог бросить меня ради той, другой? Чем она лучше меня? Я б тебе была хорошей женой и любила бы тебя куда больше, чем она. Но, видно, те девушки лучше, что прыгают прытче. Вспомни, как давно мы знакомы: почти с детских лет, припомни-ка, Тони.
- Ну, знакомы, это верно, - сказал Тони, пораженный справедливостью ее слов.
- И тебе ни разу не пришлось упрекнуть меня в чем-нибудь, Тони? Ну, скажи, разве это неправда?
- Клянусь богом, ни разу, - говорит Тони.
- И скажешь, я некрасивая, Тони? Ты погляди на меня. Долго он разглядывал ее, потом говорит:
- Да нет, только, знаешь, я до сих пор и не замечал, что ты такая красивая...
- Красивей, чем она?
Что ответил бы на это Тони, никому не известно, потому что не успел он и рта раскрыть, как видит за углом, поверх изгороди, перо - знакомое перо на шляпке той самой Милли, с которой он хотел сегодня же договориться об оглашении на будущей неделе.
- Юнити, - говорит он как можно мягче. - Видишь, там Милли. И мне очень неприятно будет, если она увидит тебя со мной, а если я тебя ссажу, она все равно увидит тебя на дороге и догадается, что мы ехали вместе. Так что, Юнити, дорогая моя, чтобы не вышло какого шума - тебе ведь это тоже неприятно будет, не меньше, чем мне, - ложись-ка ты скорее в задок телеги, а я тебя прикрою брезентом, и подожди, пока она пройдет мимо. Всего-то одну минутку. Сделай это - и я еще поразмыслю о том, что ты сказала, и, как знать, может быть, обручусь с тобой, а не с Милли. Ведь у нас с ней еще ничего не решено.
