Аугуст Гайлит - Тоомас Нипернаади
Нипернаади взял руку девушки в свои руки, и в нем словно шевельнулся последний солнечный лучик с зимнего неба.
- Ты так прекрасна, - оживленно заговорил он, - и все же я не приеду к тебе. Старый матрос будет ждать тебя по ту сторону морей, океанов, далеко на севере, возле самого края света. Там, далеко на севере, затонул какой-то корабль, и волны выбросили на берег матроса. Правда, он уже постарел, морщины избороздили его лицо. И он живет в хижине из мха и белой бересты, а над его головой блистают звезды и лучится северное сияние. Он живет и ждет из года в год, живет и ждет. И вот однажды утром — гремят барабаны, трубят рога, он просыпается, с затаенным дыханием выбегает на порог своей хижины и видит: на арабских скакунах, верблюдах, которым нет числа, к нему движется лагерь знаменитой царицы Савской. Золотые щиты воинов сверкают на солнце, частоколом встают островерхие шлемы. И среди солдат, в паланкине из слоновой кости, на плечах дюжины черных рабов восседает сама царица, в блеске синих сапфиров, зеленых изумрудов и багровой яшмы, словно весеннее солнце. И старый матрос, ослепленный, падает ниц подле своей хижины, закрывает глаза рукой и восклицает: «Всемогущий Боже, дай продлиться этому сновидению, ибо невозможно, чтобы навестила меня царица Савская». Наступает вечер, войско разбивает шатры, зажигаются бессчетные огни, на кострах жарят вкуснейшие блюда. А царица восседает в своем паланкине и говорит...
- Кто эта царица? - перебивает Марет.
- Ты, конечно же, - отвечает Нипернаади. - Мы выходишь из своего паланкина и говоришь: «Мое войско отдыхает у горящих костров, может быть, ты хочешь взглянуть на мой лагерь и мои богатства? Смотри, шатры мои сотканы из шелка, злата Офира и красного ливанского дерева, щиты моих воинов из чистого золота - на каждый щит пошло шестьсот шекелей. Мои рабы носят шлемы, и на каждый шлем пошло три фунта золота. А посмотри на меня - не вскипает ли кровь в твоих жилах и не разверзается ли рот твоей в радостном вопле обо мне? Разве не схожа я с юной ланью или сочной гроздью с горных виноградников Энгеди? Разве не схожа я с источником в цветнике, колодцам с живой водой, которой страждут твои жаждущие губы?» Я взгляну на тебя и, ослепленный твоей красотой, отвечу: «Будь благословенна, прославленная царица Савская!» а твои губы вдруг задрожат, будто тронул их осенний ветер, в твоих бархатных глазах заблестит слеза и ты спросишь: «Неужели тебе и вправду больше нечего сказать мне?» И я поцелую край твоего одеяния, шитого жемчугом, и отвечу: «Люблю тебя, всю свою жизнь я любил тебя, еще с тех пор, как ты была бедной девчонкой-рыбачкой на берегу Сирвасте!»
Марет вырвала свою руку и дрожащим голосом спросила:
- Как ты сказал — еще с тех пор, как ты была бедной девчонкой-рыбачкой в Сирвасте?
Но Нипернаади перевел взгляд на окно: шел пушистый снег и быстро покрывал берег!
- Ах, нет, - неожиданно расстроенно ответил он, - это всего лишь глупая сказка. Ты не царица Савская, а я не царь иудейский Соломон. Сколько тебе говорить, чтобы ты не ходила зря по берегу, не искала жемчуга!
Марет подошла к нему, погладила его волосы.
- Рассказывай дальше, Тоомас. Что же произошло, когда матрос сказал это?
Нипернаади поднялся с лавки и зашагал по маленькой комнатке.
- Нет, нет, - повторил он мрачно, - я уже не гожусь для фантазий, я буду рассказывать только то, что написано в Книге царств.
- Ты не хочешь рассказывать, что было потом? - капризно спрашивает Марет.
Нипернаади отворачивается от девушки и отвечает:
- Это ты можешь прочесть в библии, там же описан приезд царицы Савской к царю Соломону.
Он берет шляпу, выходит, а Марет хватается за библию.
Нипернаади долго ходит по берегу, снегопад кончился, на берегу уже темнеет. На мягком снегу остаются большие следы, он ходит и сам оглядывается на них. Море черно, небо серое, и сирые рыбацкие лачуги стоят в снегу, похожие на кротовые кучки. Серые струйки дыма тянутся из труб вертикально вверх. Когда вечером Нипернаади приходит домой, Марет лежит в постели и всхлипывает.
- Ну вот, видишь, - отечески говорит он, подойдя к кровати девушки, - не надо было мне рассказывать тебе сказки, ты такая смешная: что ни расскажи, всему поверишь, даже сказки всерьез принимаешь.
- Это совсем не сказка, - сказала Марет сквозь слезы, - а сам ты нехороший, ты мучаешь меня и не любишь. Я к тебе как к другу, а ты меня отталкиваешь, посылаешь а Яанусу. Сказку и ту до конца не рассказал, велел читать библию, а там ничего нет ни про берестяную хижину, ни про старого матроса. Это ты за то, что раскидала твою постель в лесу?
Нипернаади присел на край кровати, погладил ее курчавую головку и вздохнул.
- Ты и в самом деле как спелая гроздь с горных виноградников Энгеди, - сказал он без тени улыбки. - Нос у тебя крючком, как у вороненка, а глаза твои - глаза юной лани. Ты должна понять меня, Марет, смотри, вот уже больше месяца я жду здесь письма с судна, а они все не зовут и не зовут меня! Может, судно ушло в море без меня — друзья совсем забыли обо мне. Что я буду делать здесь, когда море покроется сверкающим льдом и белое поле протянется до бесконечности? Буду жить тут без работы и поедать все ваши зимние запасы!
- А ты не ходи в море, - выпалила Марет. - Иди и ты валить лес к Юстусу, это недалеко отсюда. И каждую субботу я буду ждать тебя из леса, а утром каждый понедельник провожать тебя обратно в лес. Зима не такая уж длинная — вот увидишь. И однажды задует весенний ветер, лед на море затрещит и белые поля уплывут в дальние дали. Море снова станет сине-зеленым и солнце засияет над рябящей гладью. Вы с отцом возьмете сети и выйдете в море.
- Нет, нет, - сказал Нипернаади, - негоже матросу валить лес и жить в лачугах. Это только для рыбаков и яанусов. Дом матроса только на судне, только морская качка делает его счастливым.
- Вот видишь, - Марет снова спрятала голову в подушку, - видишь, ты нехороший и до меня тебе нет дела. А я-то надеялась, ты пойдешь валить лес и будешь Яанусу напарником. Я слышала, я знаю, у него напарник — старая развалина, который ни пилой двинуть, ни топор поднять. И платят там вроде бы куда лучше, чем на погрузке кругляка. Отчего ты не хочешь идти работать в лес, справил бы себе новые сапоги и даже новый костюм. А в таком виде тебя и на судно не возьмут. Но я знаю, тебе до меня дела нет, оттого ты и хочешь поскорее уехать отсюда.
- Да как же нет дела, - грустно отозвался Нипернаади. - Ты гибкая, как можжевеловый корешок, и груди у тебя крепкие, как кремни. Но я матрос, меня ждут на судне, куда я тебя дену, вороненок? Придется тебе обождать, обождать зиму, а может даже и лето, тогда я приду с моря и бумажник у меня будет набит долларами. Я приду к твоей лачуге и крикну: «Здесь живет девушка по имени Марет Ваа? Сами, кажется, видите, я крупный господин, в вашу лачужку е пройду! Мне надо кое-что сказать девушке по имени Марет, и если она дома, пусть выйдет, не стесняясь, с ней хочет поговорить господин капитан собственной персоной!» - «Ой-ой» - взвизгнешь ты, набросишь на плечи платок, выбежишь и посмотришь на меня большими испуганными глазами.
- Нет, это неправда, - перебила Марет, - нисколько я не испугаюсь, как завижу тебя на пороге — прыг тебе на шею и скажу: «Ого-го, что это Нипернаади тут расхвастался, как раньше проходил в мою лачугу, так и теперь войдет!» И никаких господ, никаких капитанов!
- А я отвечу, - продолжал Нипернаади, - «Ты, девушка, оставь эти манеры, видишь, в гавани стоит мой великолепный корабль? Вот, вот, теперь в глазах у тебя потемнело и вся твоя гордыня рассыпалась в прах. Теперь я капитан и судовладелец, и если у той девушки, что зовут Марет Ваа, груди все еще крепки, как кремень и стан — гибкий, как можжевеловый корень, пусть она взойдет со мной на корабль, хочу показать ей, что значат морские странствия и жизнь матроса. Господин капитан приехал за своей девушкой, пусть идет со мной немедля». Так и скажу.
- А Марет ответит, - подхватила девушка, - «Ах ты, хвастливый медвежонок, я и шагу не ступлю на твой корабль. Чего стоит эта старая посудина, каких-нибудь сотню крон? Да у нас на берегу таких сколько хочешь валяется, и никому они не нужны. Зайди-ка лучше в мою лачугу, она по-прежнему бедна и неказиста, и ветер сорвал часть кровли. Но ты зайди и взгляни, и если ты тут же не падешь ниц, никакой ты не мужчина! Потому что в то время, пока ты гулял по морям, Марет нашла на берегу горы жемчуга, и было его несметное множество, как песка и мусора. Нашла и принесла в хижину, чтобы, когда Тоомас явится домой капитаном, ослепить его, сбить с него спесь». И как только капитан увидит, что в моей хижине, он, устыдившись, падет ниц и скажет: «Милая Марет, прости, что я хвастал своей посудиной, в сравнении с этим — она ничто, болтающееся в море старое корыто».
- О боже, - нетерпеливо прервал ее Нипернаади, - ну неужели ты словечка не можешь сказать без того, чтобы не заводить разговор об этом дурацком жемчуге? Сколько я тебе твержу: море никогда не выбрасывает жемчуг на берег! И если даже какая-нибудь глупенькая дамочка и и торговец драгоценными камнями утонут вместе с жемчугом, он так и будет покоиться на дне морском, и никакая сила, даже небесная, не сдвинет его оттуда. С тобой невозможно говорить разумно, заладила про этот дурацкий жемчуг и совсем испортила мне настроение. Знавал я одного человека, такой же бы глупый, все искал жемчуг, даже в реке, вычитал в какой-то книге, что когда-то во времена русской императрицы Екатерины в той реке вываливали жемчужины.
