Иван Лазутин - Суд идет
— Ты видишь, куда я тебя тяну? — перебил Семена Кирбай, глядя на Дмитрия.
— Мать обидится. Через три дня уезжаю, а когда придется еще приехать — не знаю.
Кирбай встал, разминая затекшие плечи, хлопнул кнутовищем по сапогу.
— Если надумаешь — заходи. Ружьишко найдется, припасов тоже хватит на двоих. — И уже в самых дверях крепко сжал руку Дмитрия, словно что-то желая сказать и не решаясь. Наконец проговорил: — Не поминай лихом, Георгиевич. Кто его знает, может быть, еще как-нибудь встретимся. Гора с горой не сходится, а человек с человеком всегда могут сойтись. Заходи и ты, Реутов. Есть о чем потолковать.
Во взгляде Кирбая, который он бросил на Семена, Дмитрий прочитал и другое: «Обожди, сосунок, прижму я тебя на узенькой дорожке!»
— Ладно, зайду, — ответил Семен.
Дмитрий проводил гостя до ворот, защищая его от беспокойного пса.
Кирбай грузно сел в пролетку, махнул на прощание фуражкой и выехал на дорогу. На сердце Дмитрия отлегло.
Екая селезенкой, вороной пошел размашистой плавной рысью, оставляя за собой серые выхлопы сухой дорожной пыли, похожие на дымчатые облачка.
Пролетка скрылась в переулке.
Вернувшись домой, Дмитрий похлопал по плечу Семена, который Кирбая провожать не вышел.
— Ты знаешь что?
— Что?
— Освободили троих: Бармина, Цыплакова и еще Федосова, помнишь, мужика в пестрой рубахе, с рыжей бородкой, он сидел в середине.
— Что ты говоришь?! — удивленно воскликнул Семен. — Неужели тебе удалось сломить этого динозавра?! Ну, поздравляю, поздравляю!.. Об него у нас многие ломали зубы. — Семен покачал головой. — Ты гляди, гляди, каких дров ты наломал! Вот если об этом узнает Ядров! Кроме него, оказывается, еще нашелся человек, который сумел взнуздать Кирбая.
— А что — Ядрова он побаивается?
— О! Ты не знаешь Ядрова! Когда говорит — гипнотизирует. А логика!.. Если б ты хоть раз послушал его, когда он выступает! А как он будет хохотать, когда узнает, что Кирбая приструнил вчерашний студент!
— Ты думаешь, если бы Ядров был в районе, то решение схода было бы другим?
— Уверен абсолютно. Такого безобразия при нем не случилось бы. Кругляков не в счет — манная каша.
Во дворе залаял Пират. А через минуту без стука вслед за Сашкой в избу ввалились Филиппок и Герасим. От обоих попахивало самогонкой.
— Егорыч!.. — Герасим как вошел, так и бухнулся на колени перед опешившим Дмитрием. — Ты мне дороже отца родного… — Не успел он договорить, как Дмитрий подхватил его под руки и поставил на ноги.
— Да что вы!.. Да разве так можно?
В глазах Герасима стояли слезы.
— Умирать буду — детям накажу, чтобы помнили, какое добро ты сделал для меня. — Повернувшись к Филиппку, он сказал: — Отец, ставь!
Филиппок достал из отдувавшихся карманов две бутылки водки.
— Сегодня грех не выпить. За Гараськино ослобождение и за твое, Егорыч, здоровье! А также за то, чтоб тебе хорошо везло по службе. Я знаю, ты далеко пойдешь, у тебя замашки отцовы, а с отцом твоим, Егорыч, мы вот с таких лет… — Он поднял ладонь на уровне стола. — Были дружками — не разольешь водой. А где же меньшак?
— На покосе. Он у нас один все хозяйство тянет. А этому бесу… — Захаровна с укоризной посмотрела на Сашку, — одни только девки да танцульки на уме.
Сашка гоголем выгнул шею и постучал кулаком в грудь.
— Я рабочий класс! И прошу меня не трогать.
Чуя, что и ему перепадет стаканчик, Сашка охотно полез в подполье за студнем и салом. Пошла под водку и курица, приготовленная в дорогу. Семен хотел уйти, но его пристыдил Дмитрий.
— Ты что, гнушаешься?!
— Гнушаюсь?! — Семен решительно шагнул к печке, повесил на гвоздь фуражку и взмахнул рыжей копной волос.
— Пить так пить! — Он достал из кармана поллитровку и поставил на стол. — Только заранее договоримся — по улице не горланить и… все остальное прочее. Ясно? — сказал он, глядя на Филиппка и Герасима.
— Ну, ясное море! Об чем спрашиваешь!.. Нешто мы с Гараськой не понимаем, с кем честь выпала за одним столом сидеть, как ровня с ровней. Ты, Семен, не думай, что раз мы неучи, так, значит, своего ума не нажили. Ум, сынок, не в школе одной занимают, его в жизни из-под земли добывают, он в борозде лежит. Захаровна, садись и ты, помянем покойного Егора. Любитель был выпить. Но скажу по совести, никогда ум не пропивал. Крепок был мужик, ох и крепок!.. Царство ему небесное. — Филиппок перекрестился на угол, где висела иконка.
Пили дотемна. Разговаривали вразнобой. Растроганный Герасим несколько раз бросался на шею Дмитрию, обдавая его водочным перегаром.
— Егорыч, век не забуду! Из могилы ты меня вырыл!.. — Огрубевшей ладонью Герасим вытирал слезы.
Откуда появилась четвертая бутылка водки — Дмитрий не понял. Он был уже изрядно пьян, когда мать зажгла лампу и, склонившись над его ухом, сказала:
— Может быть, хватит? Ведь ты уже и так на себя не похож.
— Мама!.. Мама!.. — Дмитрий обнял мать и поцеловал ее в щеку.
А в двенадцатом часу, когда со двора Шадриных, обнявшись и поддерживая друг друга, вышли Филиппок, Семен и Герасим, в окно кухни кто-то постучал.
— Сейчас! — откликнулась Захаровна, укладывавшая Дмитрия в горенке. В чулане одного оставить боялась — вдруг упадет. — Кто там?
— Примите телеграмму!
Захаровна расписалась в разносной книге почтальона и, проводив девушку, перекрестилась. В первую минуту она не решилась распечатать телеграмму, но, поглядев на спящего сына, который, как в детстве, раскинув руки, лежал на кровати, разорвала ленточку на бланке. Беззвучно шевеля губами, она читала:
«Митя приезжай скорее. Вызывают прокуратуру.
Страшно соскучилась. Целую Ольга».
Захаровна разгладила шершавой ладонью телеграмму, подняла глаза к закопченной иконке, перекрестилась.
— Дай бог им счастья!
Лежа в постели, она долго прислушивалась к ровному дыханию сына. Временами через выбитый глазок окна доносились с улицы всхлипы гармошки и разудалый, лихой голос Сашки.
«Пусть погуляет, пока молодой…» — подумала Захаровна.
…Кирбай в этот вечер долго сидел в своем кабинете. Прислушиваясь, как уныло, почти бесшумно тюкают по водосточной трубе крупные капли дождя, он задумался. Многое пронеслось в голове его с того часа, как он вышел от Шадриных. Таких поражений у него еще не было. Об этом, конечно, завтра же узнают в селе и будут судачить: мол, даже его, Кирбая, и то сумели приструнить. А Герасим Бармин?.. Тот теперь затаит такую обиду, что в Москву напишет. «Но пусть пишет — бумага все вытерпит. Жалобы сейчас не в моде, их читают в отделах писем и пересылают для решения местным властям, А чаще всего она попадает в руки тому, на кого жалуются».
Пододвинув к себе чистый лист бумаги, Кирбай крупными, разборчивыми буквами написал:
«Москва. В Министерство государственной безопасности. Копия — прокурору г. Москвы.
Считаю необходимым сообщить, что при проведении мероприятия важного государственного значения…»
Это было написанное по форме секретное донесение о враждебном поведении коммуниста Дмитрия Шадрина в родном селе. Не забыл также Кирбай особо подчеркнуть, что дядя Шадрина в 1937 году как враг народа был репрессирован по 58-й статье.
Кирбай все писал и писал… А крупные капли дождя уныло тюкали и тюкали по водосточной трубе.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
I
Предписанием прокурора города Дмитрий Шадрин был назначен следователем в одну из районных прокуратур Москвы. Как и всякому новичку, ему предстояло пройти испытательный срок.
Еще в поезде, по дороге из дома, Дмитрий бессонными ночами под стук колес мечтал о том, что ему поручат интересные, сложные дела, где он сможет во всю ширь развернуться и испробовать свои силы. Он даже предполагал, что «испытывать» его будут непременно на запутанных уголовных делах, которые потребуют больших сил, таланта и смекалки.
Но ожидания его не оправдались. Вместо сложных и интересных уголовных дел о бандитизме и крупных кражах, старший следователь Бардюков положил перед ним пять тоненьких папок — дела по абортам.
— Милиции сейчас некогда возиться с ними. Распоряжением прокурора все дела по сто сороковой статье переданы нам.
Шадрин поднял на Бардюкова удивленные глаза. Все, что угодно, но этих дел он не ожидал. Не о них он думал по дороге в Москву.
— Разве эти дела нельзя поручить женщине?
— С сегодняшнего дня Королькова в отпуске — это во-первых. А во-вторых, запомните, голубчик, следователь — это существо бесполое. На все, с чем он сталкивается в своей работе, он смотрит глазами закона.
Бардюков быстро пролистал заключения медицинских экспертов, которые были в каждой папке, окинул взглядом протоколы, написанные в милиции, и напутствовал молодого следователя:
