Болеслав Прус - Возвратная волна
Едва увидев Адлера, он крикнул:
- Дома твой Фердинанд?
Адлер с удивлением заметил, что у пастора дрожит голос.
- А зачем тебе понадобился Фердинанд?
- Ну и повеса... ну и шалопай! - крикнул Бёме. - Знаешь, что он вчера сказал нашей Аннетке?
По лицу фабриканта было видно, что он ничего не знает и даже ни о чем не догадывается.
- Так вот... - продолжал пастор, разгорячась. - Он ее просил, чтобы она ему... - Тут Бёме прервал свою речь. - Какая наглость!.. Какая непристойность!..
- Что с тобой, Мартин? - встревожился Адлер. - Что сказал Фердинанд?
- Он сказал... чтобы она ночью открыла ему окно в своей комнате!..
И бедный пастор от возмущения бросил свою панаму на пол.
Когда речь шла о предмете, не имеющем отношения к производству и продаже хлопчатобумажных тканей, Адлер соображал очень туго. Сердце его неспособно было сразу постигнуть всю глубину оскорбления, нанесенного девушке, но в нем жило чувство дружбы к старому пастору. Поэтому, рассуждая медленно, но логично, Адлер пришел к выводу, что если бы девушка послушалась Фердинанда, сын его должен был бы на ней жениться.
Он непременно должен был бы жениться. Другого выхода старик не мог себе представить.
Значит, уже через несколько часов после возвращения домой и через несколько минут после громких слов о своем исправлении Фердинанд поставил себя в такое положение, при котором ему, сыну миллионера, пришлось бы соединиться браком с бесприданницей, с дочкой пастора?.. Фердинанду жениться?.. Жениться, когда он мог вести праздную жизнь под крылышком отца, наслаждаться молодостью, деньгами и ничем не ограниченной свободой? Оттого-то теперь, когда возмущенный Бёме излил уже весь свой гнев, вдоволь накричался и остыл, Адлер впал в ярость. В старом ткаче проснулся тигр.
- Мерзавец! - закричал он. - Всего лишь неделю назад я уплатил за него пятьдесят девять тысяч рублей, а сегодня он опять выманивает у меня деньги да еще выкидывает такие штуки!
Подняв руки, он стал потрясать ими, как Моисей, обрушивая каменные скрижали на головы поклоняющихся золотому тельцу.
- Палкой исколочу этого негодяя! - рыкнул фабрикант.
Неистовство Адлера и мысль о плачевных последствиях, к которым могла привести палка в его руках, немного смягчили пастора.
- Мой милый Готлиб, - сказал он, - это уже совершенно лишнее. Предоставь это дело мне, а я уже сам попрошу Фердинанда не бывать больше у нас в доме или вести себя пристойно и по-христиански.
- Иоганн! - гаркнул фабрикант. И, когда слуга появился, сказал с раздражением: - Сейчас же послать в местечко за Фердинандом. Излуплю этою мерзавца.
Лакей посмотрел на хозяина с удивлением и страхом. Но пастор многозначительно подмигнул ему, и догадливый Иоганн вышел из комнаты.
- Милый Готлиб, - сказал Бёме. - Фердинанд уже слишком взрослый для того, чтобы его бить палкой или даже отчитывать. Чрезмерная строгость не только не исправит мальчика, а может, скажу тебе, привести его к отчаянию... толкнуть на самоубийство... Он юноша самолюбивый...
Замечание это мгновенно подействовало. Адлер широко раскрыл глаза и упал в кресло.
- Что ты говоришь, Мартин! - прохрипел он сдавленным голосом. - Иоганн, графин воды!..
Иоганн принес воду, фабрикант залпом выпил ее и начал понемногу успокаиваться. Он уже не требовал к себе Фердинанда.
- Да! Этот безумец способен на все, - прошептал Адлер и сокрушенно понурил голову.
Этот могучий и деятельный старик прекрасно понимал, что сын его вступил на дурной путь, с которого его нужно совлечь. Но как это сделать, он не знал.
Пастор почуял, что наступила минута, когда ею наставления могут оказать решительное влияние на отношения фабриканта с сыном, а следовательно, и на исправление легкомысленного юноши. В одно мгновение он со свойственной ему способностью быстро подбирать нужные выражения, составил подобающую случаю речь, призвал на помощь бога и...
Тут он сунул руку в левый карман брюк, а другой рукой ощупал правый карман... Затем принялся обыскивать задние карманы сюртука, потом боковой наружный, боковой внутренний... Наконец, он беспокойно заерзал на стуле.
- Что с тобой, Мартин? - спросил Адлер, заметив странные манипуляции пастора.
- Опять я куда-то девал очки! - прошептал огорченный Бёме.
- Да ведь они у тебя на лбу...
- Правда! - воскликнул пастор, хватая обеими руками этот ценный оптический прибор. - Что за рассеянность!.. Какая смешная рассеянность!
Он снял очки со лба и вынул желтый фуляровый платок, чтобы протереть запотевшие стекла.
В эту минуту вошел бухгалтер фабрики с телеграммой; прочитав ее, Адлер сказал своему другу, что должен идти в контору - дать не терпящие отлагательства распоряжения. Он просил Бёме остаться у него к обеду, но у пастора тоже были дела, и он уехал, так и не научив старого фабриканта, как поступить с сыном, дабы вывести его на путь добродетельной христианской жизни.
Фердинанд вернулся домой поздно вечером в радужном настроении. Разыскивая отца, он переходил из комнаты в комнату, всюду оставляя двери открытыми, и пел сильным, но фальшивым баритоном, отбивая тростью такт по столам и стульям, как на барабане.
Allons, enfants de la patrie,
Le jour de la gloire est arrive...*
______________
* О дети родины, вперед!
Настал день нашей славы... (франц.) - "Марсельеза".
Так он дошел до кабинета и остановился перед отцом в своей шотландской шапочке, сдвинутой набекрень, и в расстегнутом жилете, потный и пропахший вином. Глаза его искрились весельем, которое не мог обуздать даже холодный рассудок. А когда он дошел до слов:
Aux armes, citoyens!*
______________
* К оружию, граждане! (франц.) - "Марсельеза".
его обуял такой пыл, что он несколько раз взмахнул тростью над головой своего родителя.
Старый Адлер не привык, чтобы над его головой размахивали палкой. Он вскочил с кресла и, грозно глядя на сына, крикнул:
- Ты пьян, негодяй!
Фердинанд попятился назад.
- Милый папа, - сказал он холодно, - прошу не называть меня негодяем... Если я привыкну дома к подобным выражениям, впоследствии мне будет совершенно безразлично, когда кто-нибудь чужой обзовет негодяем меня или моего отца... Человек ко всему привыкает.
Сдержанный тон и ясное изложение мыслей произвели впечатление на отца.
- Повеса! - сказал он, помолчав. - Ты совращаешь дочку Бёме.
- А ты хотел, чтобы я совращал пасторшу? - удивился Фердинанд. - Да ведь она старая баба, кожа да кости!
- Ну-ну, без острот! - обрушился на него отец. - Ко мне только что приходил пастор и требовал, чтобы твоей ноги больше не было в его доме. Он знать тебя не хочет!
Фердинанд бросил шапку и трость на какие-то фабричные документы, опустился на качалку, растянувшись во весь рост, и закинул руки за голову.
- Вот уж огорчил меня твой Бёме, - сказал он, смеясь. - Наоборот, он сделает мне огромное одолжение, если избавит от этих скучных визитов. Все их семейство - чудаки! Старик думает, что живет среди людоедов, и только и делает, что кого-нибудь обращает на путь истинный или радуется чьему-либо обращению. У старухи голова полна воды, в которой плавает этот ученый слизняк - Юзек. А дочь - святая, как алтарь, на котором только пасторам дозволено совершать богослужения. Родит двоих детей и высохнет, бедняжка, как ее мать, - и тогда поздравляю ее супруга! Что он будет делать с этим выжатым лимоном?.. Скучные люди... Отвратительные педанты!..
- Да, педанты!.. - прервал его отец. - Но с ними ты не пустил бы на ветер за два года семьдесят девять тысяч рублен.
Фердинанд открыл было рот, чтобы зевнуть, но сдержался. Он приподнялся, не спуская ног с качалки, и с упреком посмотрел на отца.
- Я вижу, папа, ты никогда не забудешь об этих нескольких тысячах рублей?
- Конечно, не забуду! - закричал старик. - Можно ли, имея на плечах голову, промотать такую уйму денег черт знает на что?.. Я еще вчера хотел тебе это сказать.
Фердинанд чувствовал, что отец не очень-то на него сердится. Он спустил ноги на пол, хлопнул себя по коленке и обернулся к отцу:
- Папа, хоть раз в жизни давай поговорим с тобой, как умные люди, ведь ты, я полагаю, уже не считаешь меня ребенком...
- Сумасшедший ты, вот кто! - пробормотал старик, которому серьезный тон сына пришелся по сердцу.
- Так вот, папа, - продолжал Фердинанд, - как человек, способный глубже смотреть на вещи, ты понимаешь, хоть и не хочешь в этом признаться, что я таков, каким создала меня природа и наш род. В роду нашем нет личностей, подобных пастору или его сыну. Род наш назвали когда-то Адлерами - орлами, не жабами, не раками, а существами орлиной породы. Все мы отличаемся большой физической силой и огромным ростом; род наш дал такого человека, который голыми руками добыл миллионы и занял видное положение в чужой стране. Значит, и силой обладает наш род и воображением.
Все это Фердинанд говорил с искренним или притворным пылом, а отец его слушал с волнением.
