Исаак Зингер - Последний Шлемель, или Рассказы мальчика, выросшего в Варшаве
Со временем Шоша стала для меня образом прошлого. Я часто грезил о ней наяву, она снилась мне по ночам. В моих снах Шоша представала прекрасной принцессой. Несколько раз мне снилось, что она вышла замуж за домового и живет с ним в темном подвале. Он приносит ей еду, но не позволяет выходить оттуда. Мне виделось: вот она сидит на стуле, привязанная веревками, а домовой кормит ее с ложки вареньем. У него песья голова, а за спиной крылья, как у летучей мыши.
После Первой мировой войны я оставил семью в Билгорае, а сам приехал в Варшаву. Я начал писать, и мои рассказы стали печатать в газетах и журналах. Написал роман "Сатана в Горае", в котором описывал дьяволов и демонов прошлых времен. Я женился, и у меня родился сын. Я решил перебраться в Америку, обратился за визой и в один прекрасный день получил ее. Я навсегда покидал Варшаву.
За несколько дней до отъезда ноги сами повели меня на Крохмальную улицу. Я не был здесь многие годы, и мне хотелось еще раз увидеть места, где я вырос.
Улица мало изменилась, хотя дома постарели и обветшали. Я заглядывал во дворы: огромные мусорные баки, босые, полуголые дети. Мальчишки играют в прятки, казаки-разбойники, перетягивание каната, так же как мы двадцать пять лет назад. Девочки скачут через веревочку. Вдруг мне захотелось разыскать Шошу. Я направился к дому, где мы когда-то жили. Боже, ничего не изменилось: та же свалка, облупившиеся стены. Я вошел в коридор, который вел в квартиру Шоши, он был все такой же темный. Я зажег спичку, чтобы отыскать дверь. Господи, что я делаю! Шоше сейчас за тридцать. С чего я решил, что они все еще живут здесь? Даже если ее родители остались на старом месте, Шоша наверняка вышла замуж и переехала. Но, повинуясь необъяснимому порыву, я постучал в дверь.
Никто не ответил. Я потянул ручку (как делал когда-то давным-давно), и дверь распахнулась. Я вошел в кухню, она выглядела точно так же, как кухня Баши двадцать пять лет назад. Я узнал ступку и пестик, стол, стулья. Не снится ли мне все это? Может, это наваждение?
И тут я заметил девчушку лет девяти. Господи, вылитая Шоша! То же бледное личико, те же светлые косички с красными ленточками, та же тонкая шейка. Девочка удивленно, но без испуга смотрела на меня.
- Кого ты ищешь? - спросила она, и я услышал Шошин голос.
- Как тебя зовут? - сказал я.
- Меня? Баша.
- А маму?
- Шоша, - ответила девочка.
- А где твоя мама?
- В лавке.
- Когда-то я жил здесь, - попытался я объяснить, - и мы с твоей мамой играли вместе. Она тогда была маленькой девочкой.
Баша посмотрела на меня своими огромными глазами и спросила:
- Так ты Итчеле?
- Откуда тебе известно про Итчеле? - спросил я. К горлу подступил комок, я едва мог говорить.
- Мама про него рассказывала.
- Да, я Итчеле.
- Мне мама все рассказала. У твоего папы была пещера в лесу, а в ней полным-полно золота и бриллиантов. А еще ты знал слово, которое могло разрушить мир. Ты еще помнишь его?
- Нет, забыл.
- А сокровища?
- Их украли.
- А твой дедушка до сих пор король?
- Нет. Больше нет.
Мы помолчали. Потом я спросил:
- А мама рассказывала тебе о домовом?
- Да, у нас жил домовой, но он пропал.
- Что с ним стряслось?
- Не знаю.
- А сверчок?
- Сверчок жив, но он поет только по ночам.
Я спустился вниз, в кондитерскую, ту самую, где мы с Шошей когда-то покупали леденцы, и купил печенье, шоколад и халву. Потом поднялся наверх и отдал все это Баше.
- Хочешь, я расскажу тебе одну историю? - спросил я.
- Расскажи.
Я рассказал Баше историю о беленькой девочке, которую унес в пустыню демон, унес к горе Сеир и заставил выйти за себя замуж. Рассказал о детях, которые родились от этого брака и были полулюдьми-полудемонами.
Взгляд Баши стал печальным.
- Она там так и осталась?
- Нет, Баша, святой человек по имени Рабби Лейб узнал о ее горе. Он отправился в пустыню и спас ее.
- Как?
- Ангел помог ему.
- А что стало с ее детьми?
- Дети превратились в настоящих людей и вернулись к матери. Ангел отнес их на своих крыльях.
- А демон?
- Так и остался в пустыне.
- И больше не женился?
- Почему нет? Женился. На демонице под стать себе.
Мы снова помолчали, и тут я услышал знакомую песенку сверчка. Неужели это тот самый сверчок? Нет, конечно. Наверное, его прапраправнук. Но песенка-то все та же. Старинная, загадочная, как мир, и бесконечная, как темные ночи в Варшаве.
Сон Менаше
Менаше был сирота. Несладко ему жилось у дяди Менделя. Бедный стекольщик едва сводил концы с концами, так что и своих-то детей прокормить не мог. В тот год мальчику исполнялось двенадцать лет, он окончил учебу в хедере и осенью должен был пойти в подмастерья к переплетчику. Внешне паренек был, как все деревенские мальчишки - узкое лицо с впалыми щеками, темные глаза, а одежонка - одна рваная куртка.
Но все же с малолетства отличался Менаше от других детей. Едва он научился говорить, как стал засыпать взрослых вопросами: "Какой высоты небо?", "Какой глубины земля?", "А что там, на краю света?", "Зачем рождаются люди?", "Почему они умирают?".
Эта история случилась жарким летним днем. Золотистая дымка парила над деревней. Солнце казалось маленьким, словно луна, и рыжим, как медный таз. По пыльным улицам трусили собаки с поджатыми хвостами. Посреди базарной площади дремали голуби. Козы попрятались в тени домов, жевали жвачку и лениво трясли бородами.
Работать в такой день мука-мученическая. Вот тетка Двоша и ополчилась на приемыша, что помощи от него никакой. Обида подхлестнула Менаше, выскочил он из дома, даже к обеду не притронулся. Но хоть и в сердцах был, не забыл прихватить единственное свое сокровище - старую книгу сказок, зачитанную почти до дыр. Называлась книжка - "Один в дремучем лесу". Деревня, в которой жил мальчик, тоже со всех сторон была окружена лесами, которые, говорили, тянулись до самого Люблина.
Хорошо брести босиком по полям, где колосится пшеница, и лугам, на которых пасут скот! Проголодался Менаше - сорвал колосок и стал жевать зерна, а сам по сторонам поглядывает. Коровы на пастбище разомлели от жары, улеглись в траву и лишь лениво взмахивают хвостами, отгоняя мух. Две лошади застыли, словно погрузились в свои лошадиные мысли. А посреди поля полюбуйтесь-ка! - ворона преспокойно сидит на рваной шляпе старого пугала.
Лес встретил мальчика приятной прохладой. Сосны тянулись к небу, будто гигантские колонны. Солнце пробивалось сквозь хвою, и бурая кора блестела в его золотых лучах, словно янтарная. Мальчик прислушался: высоко в ветвях выстукивал свою дробь дятел, издалека доносился голос кукушки, а где-то совсем близко зашлась жутковатым пощелком невидимая птица. Казалось, лес застыл, и в то же время все вокруг было наполнено звуками.
Менаше осторожно ступал по мягкому мху, примечал: черника поспела, а кое-где еще и земляника не отошла. Он перебрался через обмелевший ручей, весело журчавший по камням, и одиноко побрел дальше, в глубь леса. Обычно, мальчик бросал камешки, чтобы запомнить дорогу, но в этот раз ему было не до того. Наконец он совсем выбился из сил, голову ломило, колени дрожали. "Уж не заболел ли я? - думал Менаше. - Что, если я умру? Может, тогда я увижу мать и отца".
Он вышел на поляну полную черники, сел на землю и стал рвать ягоды, одну за другой отправляя их в рот. Но разве одной черникой наешься! Посреди черничника росли цветы, источавшие тяжелый одурманивающий аромат. Мальчик растянулся на траве и не заметил, как заснул.
И приснилось ему, что он идет дальше по лесу, огромные птицы перелетают в ветвях над его головой. Деревья становятся все выше и выше, запахи сильнее и сильнее. Но вот лес стал редеть. Менаше вышел на опушку и увидел закат. Неожиданно в вечерних лучах возник замок. Никогда прежде не видел мальчик такой красоты. Хрустальная башня под серебряной крышей, а окна высокие - от земли до самого неба.
Менаше подошел к окну и заглянул внутрь. Удивительное дело: на стене в пустой зале висел его портрет. Только мальчик на портрете был одет в прекрасные одежды, каких у Менаше никогда не было.
"Почему в замке никого нет? - удивился Менаше. - И почему на стене мой портрет?"
Мальчик на портрете был как живой и, казалось, с нетерпением кого-то ждал. Вдруг распахнулись невидимые двери, и в зал вошли мужчины и женщины, все в белых одеждах. На женщинах блестели украшения, в руках они держали молитвенники в тисненных золотом переплетах. Менаше застыл в изумлении. Да это же его отец и мать, а вот - бабушки, дедушки и другие родственники! Хотел было мальчик кинуться к ним, обнять и расцеловать, да оконное стекло преграждало путь. Менаше заплакал.
Увидав это, к окну подошел старик с длинной седой бородой, такой же белой, как его одежды. Он казался одновременно и молодым и старым. Менаше узнал его, это был папин отец - дедушка Тобия Писарь.
- Почему ты плачешь? - спросил он.
