Сомерсет Моэм - За час до файфоклока
Гарольд сказал, что, если я буду ему помогать, он постарается переломить себя. И он действительно старался изо всех сил. Мы решили бороться с бедой вместе. Когда он чувствовал, что его одолевает потребность выпить, он приходил ко мне. Вы знаете, он всегда немного любил важничать; но со мной он был таким кротким, таким смиренным, он был точно ребенок. Пусть верно, что он на мне женился без любви, но в то время он меня любил всем сердцем, меня и Джоэн. А я, я прежде ненавидела его за позор, за то отвращение, которое он мне внушал, когда в пьяном виде старался напустить на себя величественный и важный вид; но теперь у меня возникло к нему своеобразное чувство. Это не была любовь, но какая-то робкая, застенчивая нежность. Он был для меня не просто мужем, он был словно дитя, которое я выносила с болью и муками. Он гордился мною, и, поверите ли, я тоже узнала это чувство гордости. Меня больше не раздражали его тирады, а его важничанье казалось мне смешным и милым. И мы одержали победу. Он совершенно излечился от своей пагубной страсти. Он даже шутил теперь по этому поводу.
Мистер Симпсон уехал, и его место занял другой молодой человек, по фамилии Фрэнсис.
- Знаете, Фрэнсис, ведь я - исправившийся пьяница, - как-то раз сказал ему Гарольд. - Если б не моя жена, меня бы давно выгнали отсюда. Хорошая у меня жена, Фрэнсис, другой такой нет ни у кого на свете.
Вы даже представить себе не можете, с каким чувством я слушала эти слова. Ради этого стоило страдать, стоило пережить все, что я пережила. Я была по-настоящему счастлива.
Она замолчала. Широкая желтая река, на берегу которой она прожила так долго, катила перед ее глазами свои мутные воды. Вдоль реки летела стая цапель; сияя белизной в трепетных лучах заката, летела вразброд, стремительно и низко, почти над самой водой. Она была точно россыпь белоснежных звуков, по-весеннему сладостных и чистых, божественное арпеджио, извлеченное из невидимой арфы невидимой рукой. Полет этих птиц среди зеленых берегов, уже тонувших в вечерней дымке, напоминал свободный полет ничем не омраченных мыслей.
- И вдруг заболела Джоэн. Три недели мы жили в беспрерывной тревоге. Ближе, чем в Куала-Солор, врача не было, приходилось полагаться на советы туземного фельдшера. Когда девочка поправилась, я увезла ее на побережье подышать морским воздухом. Мы провели там неделю. Это впервые я оставила Гарольда с тех пор, как родилась Джоэн. Недалеко от устья реки была рыбачья деревушка, несколько хижин на сваях, но, если не считать этого, мы были там совсем одни. Я много думала о Гарольде, думала с нежностью, и вдруг мне стало ясно, что я люблю его. Я так радовалась, когда за нами пришла лодка, мне хотелось поскорей сказать ему о своем открытии. Я знала, что для него это будет огромным счастьем. Не могу передать вам, как хорошо было у меня на душе.
По дороге гребец рассказал мне, что мистеру Фрэнсису пришлось отправиться в отдаленное селение, чтобы взять под стражу женщину, убившую своего мужа. Он уехал два или три дня назад.
Меня удивило, что Гарольд не встречал меня на пристани. Он всегда придавал большое значение таким вещам: муж и жена, говорил он, должны быть не менее внимательны друг к другу, чем к посторонним людям. Непонятно было, что могло задержать его. Я поднялась на пригорок, где стоял наш дом. За мной туземная нянька несла на руках Джоэн. В доме царила странная тишина. Казалось, он пуст, нет даже слуг. Я подумала, может быть, Гарольд не ждал меня так рано и ушел куда-то. Я взошла на крыльцо. Джоэн попросила пить, и нянька пошла с ней в кухню, чтобы напоить ее. В гостиной Гарольда тоже не оказалось. Я позвала, но ответа не было. Мне стало досадно, я так хотела поскорей увидеть его. Я вошла в спальню. Нет, Гарольд не ушел никуда, он просто лежал и спал. Меня это даже насмешило: ведь он любил уверять, что никогда днем не спит. Привычка спать днем, по его словам, это просто блажь белого человека. Я на цыпочках подошла к кровати. Вот я его сейчас разыграю, подумала я. Я отдернула москитную сетку. Он лежал на спине, голый, в одном саронге, а рядом стояла пустая бутылка из-под виски. Он был пьян.
Все началось сначала. Мои многолетние усилия пошли прахом. Напрасно я мечтала, надеялась. Меня вдруг охватило бешенство.
Снова лицо Миллисент потемнело от прилившей краски, и она крепко вцепилась в подлокотник кресла.
- Я схватила его за плечи и стала трясти изо всех сил. "Скотина! кричала я. - Скотина!" От ярости я не помнила, что делаю и что говорю. Я все трясла и трясла его. Если бы вы знали, как он был омерзителен в эту минуту большой, жирный, полуголый, с опухшим багровым лицом, покрытым трехдневной щетиной. Он шумно, с присвистом дышал. Я кричала на него, но он не слышал. Я пыталась стащить его с кровати, но он был слишком тяжел. Он лежал передо мной, как чурбан. "Открой глаза!" - кричала я вне себя. Я снова и снова трясла его. Я его ненавидела. И ненавидела еще сильнее за то, что целую неделю любила его. Он меня предал. Он меня предал. Я хотела сказать ему, что он грязное животное. Но мои слова до него не доходили. "Я заставлю тебя открыть глаза!" - кричала я. Мне нужно было, чтобы он на меня посмотрел.
Вдова облизнула сухие губы. Дыхание ее участилось. Она опять замолчала.
- В таком состоянии разумнее всего было дать ему проспаться, - сказала Кэтлин.
- На стене у кровати висел паранг. Вы знаете, что Гарольд любил всякие диковины.
- Что такое паранг? - спросила миссис Скиннер.
- Не задавай глупых вопросов, мать, - раздраженно оборвал ее муж. - Вон паранг, висит прямо над тобой.
Он указал на длинный малайский клинок, давно уже почему-то притягивавший его взгляд. Миссис Скиннер поспешно отодвинулась в угол дивана, словно ей сказали, что рядом с ней лежит свернувшаяся клубком змея.
- И вдруг у Гарольда хлынула из горла кровь. Поперек горла зияла большая красная рана.
- Миллисент! - закричала Кэтлин и бросилась к ней. - Ради бога, что ты хочешь сказать?
Миссис Скиннер сидела, испуганно разинув рот.
- Паранг больше не висел на стене. Он лежал на кровати. И тогда Гарольд раскрыл глаза. Они были совсем такие, как у Джоэн.
- Но я не понимаю, - сказал мистер Скиннер. - Как он мог покончить с собой, если он был в таком состоянии, как ты рассказываешь?
Кэтлин схватила сестру за плечо и с силой тряхнула.
- Миллисент, говори сейчас же! Миллисент резким движением высвободилась.
- Ведь я сказала, паранг висел на стене. Я не знаю, что произошло. Хлынула кровь, а потом Гарольд открыл глаза. Он умер почти мтновенно. Не сказал ни слова, только как будто ахнул.
К мистеру Скиннеру вернулся дар слова.
- Несчастная, ведь это убийство.
Миллисент, вся покрывшаяся красными пятнами, взглянула на отца с таким презрением и ненавистью, что он отшатнулся.
Миссис Скиннер воскликнула:
- Миллисент, но это не ты, не ты?
Тут Миллисент сделала нечто, от чего у всех троих оледенела кровь в жилах. Она хихикнула.
- Кто же еще, - сказала она.
- Боже правый, - прошептал мистер Скиннер. Кэтлин стояла, вся вытянувшись, и обеими руками держалась за сердце, словно хотела умерить его биение.
- Что же было после? - спросила она.
- Я закричала. Потом бросилась к окну и распахнула его. Потом стала звать няньку. Она вышла в сад вместе с Джоэн. "Не надо Джоэн! - крикнула я. - Не пускай ее сюда". Она позвала повара и велела ему увести девочку. Я кричала ей: "Скорей, скорей!" Когда она вошла в комнату, я показала ей Гарольда и сказала: "Туан убил себя". Она взвизгнула и бросилась бежать.
Никто не решался войти в дом. Все точно обезумели от страха. Я отправила к мистеру Фрэнсису нарочного с письмом, в котором рассказала, что случилось, и просила вернуться как можно скорее.
- То есть как это "рассказала, что случилось"?
- Я написала, что, вернувшись с побережья, увидела Гарольда на постели с перерезанным горлом. В тропиках ведь нельзя долго держать тело. Я достала у китайцев гроб, солдаты вырыли могилу за фортом. Когда вернулся мистер Фрэнсис, прошло уже два дня после похорон. Он был еще совсем мальчик. Я могла делать с ним что хотела. Я сказала, что нашла Гарольда с парангом в руке и что, видимо, он зарезался в припадке белой горячки. Я показала ему и пустую бутылку. Слуги подтвердили, что он пил все время, пока меня не было. То же самое я рассказала в Куала-Со-лор. Все там очень жалели меня, а правительство назначило мне пенсию.
Несколько минут никто не говорил ни слова. Наконец мистер Скиннер попытался взять себя в руки.
- Я юрист. Я обязан стоять на страже закона. У меня есть мой профессиональный долг. Наша фирма всегда гордилась своей репутацией. Ты поставила меня в чудовищное положение.
Он мямлил, с трудом ловя фразы, разбегавшиеся в его смятенном мозгу. Миллисент обдала его презрительным взглядом.
- Что же вы намерены делать?
- Убийство есть убийство. Я не могу попустительствовать в таком деле.
- Глупости, папа, - резко сказала Кэтлин. - Не пойдете же вы доносить на родную дочь.
