Верность - Рауэлл Рейнбоу

Линкольн сделал попытку пригладить волосы, но ему помешал гель для укладки.

– Ел? – спросила Дорис и пододвинула ему пакет фисташек.

– Нет, так и забыл. Слушайте, Дорис, я вот что хочу сказать… я, пожалуй, с завтрашнего дня уволюсь.

– С завтрашнего? А в чем дело?

– Ни в чем, – ответил Линкольн. А ведь и правда ни в чем. – Мне просто работа эта уже поперек горла.

– Неужели? – удивилась Дорис. Разве он ей никогда не жаловался?

– Да, – ответил он. – Достала она меня. Достали все эти смены. Достали чужие письма.

– Зачем же ты их читаешь?

– Такая работа. А я терпеть этого не могу. Терпеть не могу сидеть один в офисе, как сыч. Не спать всю ночь. Да и газета эта мне не нравится. Я не очень-то согласен с редакторскими колонками, а моих любимых комиксов здесь совсем не печатают.

– «Блонди» не нравится? – поинтересовалась она. – «Фокстрот» тоже?

– «Фокстрот» – нормально.

– Ты что, правда уходишь?

– Угу, – ответил он. – Да.

– Ну что… хорошо. Если ты понял, что тебе здесь не нравится, какой смысл оставаться? Хорошо. А для меня хорошо, что ты все-таки долго здесь проработал. Другую работу нашел?

– Нет пока. Но найду. Я кое-что сумел подкопить – на первое время хватит.

– Отметить бы, – заметила Дорис.

– А надо?

– Конечно. Как без прощального вечера?

– Когда?

– Да хоть сейчас, – сказала она. – Пиццу закажем и будем резаться в пинокль, пока смена не закончится.

Настроение у Линкольна было совсем не праздничное, но возражать он не стал. «Хватит – значит хватит, – подумал он, – хватит, хватит, хватит». Пиццу заказали из «Пицца-Хат» – две средние, а Дорис шесть раз подряд выиграла в пинокль. Когда пришло время идти домой, она не на шутку разволновалась.

– Ты хороший мальчик, – сказала она, – и друг хороший.

– Мы еще увидимся, – ответил Линкольн. – Вот выйдете на пенсию, свожу вас в ресторан.

По дороге к себе в отдел информационных технологий он задержался у стола Чака.

– Горю, у меня дедлайн, – бросил тот.

– Да я только хотел сказать, что ухожу.

– Что-что? Не может быть! – удивился Чак.

– Достала меня эта работа.

– Она всех нас достала. Но ведь не увольняемся же. Только те, кто хочет, – те увольняются.

– А я увольняюсь.

– Ну значит, надо сказать «до свидания».

– Не до свидания. В гольф можем же играть.

– Ерунда, – сказал Чак, – днем ты будешь работать. А потом и не вспомнишь, кто мы такие. Считать теперь никто не поможет.

– Ты, наверное, прав, – согласился Линкольн.

– Гад.

– До завтра никому не говори.

– Гад ты ползучий.

У себя в комнате Линкольн решил, что завтра уже не вернется, чтобы попрощаться со всеми. Он никогда не возвращался. Бет снова видеть не хотелось. Не хотелось и открывать папку WebFence, особенно после того, как пообещал себе не перечитывать ее в тысячный раз.

Он взял стопку бумаги. Сначала он написал заявление на имя Грега и извинился перед ним.

Его он положил в конверт, а конверт воткнул в клавиатуру компьютера Грега – утром тот сразу же его заметит.

Потом сел и задумался. Писать было совсем необязательно. Да может, и не нужно. Но ему хотелось уйти сегодня вечером из газеты – вернее, уже утром – совершенно свободным, с чистой совестью и притом не оправдываясь публично.

«Бет», – начал было он, зачеркнул, начал сначала. Не так уж близко они были знакомы.

Здравствуйте!

Мы никогда не встречались, но я тот человек, который отвечает за проведение в жизнь компьютерной политики нашей компании. Ваша переписка помечается флажками. Очень часто. Нужно было бы посылать Вам предупреждения, как всем остальным, но я не делал этого, потому что по своим письмам Вы очень мне понравились. Я не хотел говорить, что Вы нарушаете правила, потому что хотел читать то, что пишете Вы и Дженнифер, Ваша подруга.

Конечно, это было бессовестное вторжение в Вашу личную жизнь, за которое я приношу свои глубочайшие извинения.

Я не стану обвинять Вас, если Вы на меня рассердитесь. Я все равно ухожу. Ни в коем случае не надо было мне устраиваться на эту работу, мне не нравится, каким человеком я на ней стал.

Пишу это потому, что обязан извиниться перед Вами – пусть даже так, трусливо, без подписи – и должен Вас предупредить насчет использования компьютера компании для личной переписки.

Еще раз приношу свои извинения.

Он согнул листок, вложил его в конверт, заклеил, пока не передумал и не переписал его. Не нужно ей было знать, что он ее любит. Не нужно было делать это письмо более жестким, чем оно получилось.

Линкольн давал Бет надежное доказательство, что он читал ее письма, но он не знал еще, что из этого выйдет. Грег не уволил бы его, даже если бы хотел. Но он вряд ли хотел. Работа Линкольна была читать почту. Грег разрешал ему читать чуть ли не все подряд, даже то, что флажками не помечалось. В положении Линкольна Грег мог бы обойтись с ним и гораздо строже.

Линкольну хотелось выговориться. Очень хотелось извиниться. И сделать так, чтобы о возврате не могло быть и речи.

В отделе новостей было темно. Он включил свет, подошел к столу Бет, положил конверт на стол и для верности даже приклеил его скотчем, чтобы не свалилось. А потом вышел.

Хватит, хватит, хватит.

Глава 86

На следующее утро, без двадцати восемь, Линкольна разбудил телефонный звонок. Это был Грег. Он злился как черт, но все же очень хотел, чтобы Линкольн передумал.

– Не собираюсь я передумывать, – проговорил Линкольн, не открывая глаз.

Грег предложил зарплату больше, намного больше, так что Линкольн даже пожалел, что не ушел еще раньше, до того, как созрел для такого шага.

– Ты даже две недели не отработал, – сказал Грег.

– Да, тут я неправ. Ты уж извини.

– Ну на две недели-то хоть выйди.

– Не могу, – ответил Линкольн. – Прости.

– Работу другую нашел?

– Нет еще.

Грег поорал еще, потом успокоился и сказал, что может, если понадобится, дать ему рекомендацию.

– И что же ты напишешь, – поинтересовался Линкольн, – что я прекрасно умею сидеть на заднице?

– Не только, – возразил Грег. – Сколько раз тебе говорить? Ты поддерживал огонь в очаге. Кто-то же должен отвечать на звонок: «Компьютерная скорая слушает».

– Да найдешь ты таких отвечальщиков.

– Не льсти себя надеждой, – вздохнул Грег, – на ночную работу только чокнутые соглашаются.

Линкольну было интересно, прочла ли Бет его записку – наверное, нет еще – и напишет ли на него жалобу. Но из-за этого не хотелось даже волноваться. Он очень надеялся, что записка ее не испугает, не собирался он ее пугать. Может быть, надо было тщательнее все обдумать.

В субботу утром Линкольн проехал по Восемьдесят четвертой улице и Вест-Додж-роуд смотреть, как будут сносить кинотеатр «Индиан-Хиллс». Накануне с него сняли всю рекламу, очистили стены. Остались только экран и коробка. На парковке собралась уже довольно большая толпа, но Линкольн остановился подальше – на парковке у магазина, где продавались пончики, прямо напротив, – и поэтому не различал лиц. Где-то через час он зашел, купил себе пару пончиков, пакет молока, газету. Перед тем как сесть за стол, он выбросил все страницы, кроме раздела объявлений.

Вынул тот старый блокнот на спирали, раскрыл его посередине. На своем списке. На полях страницы объявлений он переписал четыре пункта:

19. Возвращает к жизни компьютеры. Распутывает цепочки и бусы.

23. Помогает.

5. Не волнуется о том, о чем и правда не надо волноваться.

И наконец:

36. ДОБРЫЙ.

Предложений для компьютерщиков было полно. Он вычеркнул все, что было неясно, расплывчато, примерно так: «Нужны хорошие люди».

Одно он обвел кружком: «Требуется старший технический специалист по компьютерам. Университет Сент-Джеймс, факультет сестринского дела. Полная ставка. Обучение + социальный пакет».