Эдвард Бульвер-Литтон - Мой роман, или Разнообразие английской жизни
– Нет, извините, сказал он, обращаясь к мистеру Дэлю: – этим дело не кончилось. Вы говорили, сэр, что этот мальчик очень умен?
– Ричард, ты нас подслушивал! воскликнула мистрисс Эвенель.
– Да, в течение двух-трех последних минут.
– Что же ты слышал?
– Слышал, что этот достопочтенный джентльмен такого прекрасного мнения о сыне сестры моей, что даже предлагает половину издержки за воспитание его в университете. Милостивый государь, я вам премного обязан, и вот вам рука моя, если только вы не погнушаетесь взяться за нее.
Мистер Дэль, приведенный в восторг таким внезапным оборотом дела, вскочил со стула и, бросив на мистрисс Эвенель торжествующий взгляд, обеими руками и со всею искренностью сжал руку Ричарда.
– Знаете ли что, сэр, сказал Ричард: – потрудитесь надеть вашу шляпу; мы вместе прогуляемся с вами и поговорим об этом дельным образом. Ведь женщины не понимают дела, и советую вам никогда не говорить с ними о чем-нибудь дельном.
Вместе с этим Ричард вынул из кармана порт-сигар, выбрал сигару, зажег ее на свече и вышел в залу.
Мистрисс Эвенель схватила мистера Дэля за руку.
– Сэр, сказала она: – будьте осторожнее в вашем разговоре с Ричардом. Не забудьте вашего обещания.
– А разве ему не все известно?
– Ему? ему ровно ничего неизвестно, кроме того разве, что он успел подслушать. Я уверена, что вы, как джентльмен, не измените вашему слову.
– Мое слово условное, но во всяком случае обещаю вам хранить молчание и не нарушить данного слова без уважительной на то причины. Надеюсь, что мистер Ричард Эвенель избавит меня от необходимости сделаться в глазах ваших изменником.
– Скоро ли вы пойдете, сэр? вскричал Ричард, отпирая уличную дверь.
Мистер Дэль присоединился к Ричарду уже на улице. Ночь была прекрасная; месяц светил ярко; воздух был свеж и чист.
– Неужели, сказал Ричард, задумчиво: – бедная Джэн, которая всегда была какой-то горемыкой в нашем семействе, сумела так прекрасно поднять своего сына? и неужели мальчик в самом деле того-э? Неужели он может отличиться в коллегии?
– Я уверен в этом, отвечал мистер Дэль, просовывая руку под руку Ричарда, который нарочно согнул ее для этой цели.
– Хотелось бы мне увидеть его, сказал Ричард: – очень бы хотелось. Ну, что, скажите, имеет ли он хоть манеру порядочного человека, или он похож на деревенского парня?
– Могу уверить вас, что разговор его так умен и приличен и обращение его так скромно и деликатно, что, право, иной богатый джентльмен стал бы гордиться подобным сыном.
– Странно, заметил Ричард: – какая разница бывает в членах одного и того же семейства. Вот хоть бы Джэн, которая не умеет ни читать, ни писать, только и годилась быть женой какого нибудь мастерового; она не имела ни малейшего понятия о том, что выше её положения в свет; и потом, когда я вспоминаю о бедной сестре моей Норе… вы не поверите, сэр, эта сестра была во всех отношениях прекраснейшее создание в целом мире, даже еще в самом раннем детском возрасте; по крайней мере она была не более как ребенок, когда я отправлялся в Америку. И часто, прокладывая себе, дорогу в жизни, очень часто говаривал я сам себе: «моя маленькая Нора современем будет настоящая лэди!» Бедняжка! не удалось мне увидеть ее: она умерла в самом цвете своих лет.
Голос Ричарда дрожал. Мистер Дэль крепко прижал его руку к себе.
– Ничто так не улучшает нас, как воспитание, сказал он, после некоторого молчания. – Я полагаю, что ваша сестра Нора получила большое образование и умела воспользоваться этим: то же самое можно сказать и о вашем племяннике.
– Посмотрим, посмотрим, сказал Ричард, сильно топнув ногой о тротуар: – и если он понравится мне, то я постараюсь заменить ему место отца. Заметьте, мистер…. как вас зовут, сэр?
– Дэль.
– Заметьте, мистер Дэль, ведь я человек холостой. Может статься, я женюсь, а может быть, и нет. Впрочем, мне не хочется остаться, как говорится, на всю жизнь бобылем! Если удастся мне сыскать знатную лэди, то почему и не так! Впрочем, это еще впереди; а до того времени мне бы приятно было иметь племянника, которого бы мне нестыдно было показывать порядочным людям. Извольте видеть, сэр, я человек новый, я, так сказать, строитель моего богатства и счастья; и хотя я успел-таки пособрать кое-что по части умственного образования – каким образом, ужь того я не знаю, – вероятно, в то время, как я карабкался на лестницу, достигая счастья, – но при всем том, возвратясь в отечество, я вижу ясно, что для здешних лэди я вовсе не пара; а почему? потому что не умею показать себя в гостиных так хорошо, как бы хотелось мне. Я мог бы сделаться членом Парламента, еслиб захотел; но тогда, пожалуй, чего доброго, я был бы посмешищем для других. Принимая все это в рассчет, еслиб я мог приобресть младшего товарища, который принял бы на себя все занятия по части учтивости и светского обращения, который показывал бы только товар, то я полагаю, что дом Эвенеля и Комп. оказал бы немаловажную честь британцам. Понимаете ли вы меня?
– Совершенно понимаю, отвечал мистер Дэль, сохраняя серьёзный вид, но в душе он смеялся.
– Теперь вот еще что я должен сказать вам, продолжал новый человек: – я нисколько не стыжусь того, что возвысился в жизни моими собственными заслугами, и не скрываю прежнего своего положения. В доме своем я часто люблю говорить своим гостям: я приехал в Нью-Йорк с десятью фунтами стерлингов, – и вот теперь, видите, что я такое. Несмотря на богатство, которым я обладаю, я не могу жить вместе с родителями. Люди примут вас к себе со всеми вашими недостатками, если вы богаты; но нельзя же навязывать им в придачу к этим недостаткам и ваше семейство. Поэтому, если я не хочу, чтобы отец мой и мать, которых я люблю более всего на свете, сидели за моим столом и мои лакеи стояли бы за их стульями, то и подавно не хочу видеть в своем доме сестру Джэн. Я помню ее очень хорошо и не думаю, чтобы с летами она сделалась благовоспитаннее. И потому прошу вас покорнейше, не советуйте ей приезжать ко мне: этого не должно быть ни под каким видом. Вы не говорите ей ни слова обо мне. Но пришлите её сына к дедушке; а я его уже там осмотрю…. понимаете?
– Понимаю; но согласитесь, что трудно будет разлучить ее с сыном.
– Пустяки! все дети должны разлучаться с своими родителями, когда они намерены вступить в свет. Итак, это решено! Теперь вот что вы скажите мне. Я знаю, что старики частенько таки журили сестру мою Джэн, то есть ее журила мать моя: от отца мы ни разу не слышали и грубого слова. Быть может, в этом отношении она поступала с Джэн не совсем-то справедливо. Впрочем, нельзя и винить ее в том. Вот почему это случилось. Когда отец мой и мать держали лавку на Большой Улице, нас была тогда большая семья, и каждому из нас назначено было свое занятие; а так как Джэн была расторопнее и смышленее всех нас, то на её долю доставалось работы больше всех, так что вскоре отдали ее в чужое место, и ей, бедняжке, некогда было и подумать об ученьи. Впоследствии отец мой приобрел большое расположение лорда Лэнсмера, и именно по случаю выборов, в которых он горой стоял за «синих». В то время родилась Нора, и милэди была её крестной матерью. Большая часть братьев моих и сестер умерли, и отец решился оставить торговлю. Когда взяли Джэн домой, то она была такая простенькая, такая неотесанная, что мать моя не могла не заметить сильного контраста между нею и Норой. Конечно, так и должно случиться, потому что Джэн родилась в то время, когда родители мои считались ни более, ни менее, как бедными лавочниками, а Нора выросла в то время, когда они разбогатели, оставили торговлю и жили на джентльменскую ногу: разница тут очевидна. Моя мать смотрела на Джэн как на чужое детище. Впрочем, в этом много виновата и сама Джэн: мать помирилась бы с ней, еслиб она вышла замуж за нашего соседа, богатого купца, торговавшего красным товаром; так ведь нет, не послушалась и вышла за Марка Ферфильда, простого плотника. Знаете, родители больше всего любят тех детей, которые лучше успевают в жизни. Это и весьма натурально. Вот, например, хоть про себя сказать; они и внимания не обращали на меня до тех пор, пока я не приехал из Америки. Однако, возвратимся к Джэн: я думаю, они совсем позабыли ее, бедную. Скажите, по крайней мере, как она поживает?
– Живет трудами, бедно, но не жалуется на судьбу.
– Сделайте одолжение, передайте ей это.
И Ричард вынул из бумажника билет в пятьдесят фунтов стерлингов.
– Вы можете сказать ей, что это прислали старики, или что это подарок от Дика, но отнюдь не говорите, что я воротился из Америки.
– Мой добрый сэр, сказал мистер Дэль: – я более и более начинаю благодарить случай, который познакомил нас. С вашей стороны это весьма щедрый подарок; но, мне кажется, всего лучше послать бы его через вашу матушку. Хотя я ни под каким видом не хочу изменить той доверенности, которую вы возлагаете на меня; но согласитесь, что если мистрисс Ферфильд будет расспрашивать меня о своем брате, то я решительно не найдусь, что ответить ей. Кроме одной мне не приводилось хранить тайн, и я надеюсь, что меня избавят от другой. Скрывать тайну, по-моему мнению, почти то же самое, что лгать.
