Роже Гар - Жан Баруа
Глубокая тоска охватывает его. Он ускоряет шаг. Перед его глазами предстает уголок кабинета, под лампой - мягко освещенная, склонившаяся головка.
Он думает с улыбкой:
"Она чувствует себя как дома! Какой у нее решительный вид, какая уверенность и вместе с тем робость! И всегда отчетливо знает, чего хочет... Она мне внушает уважение. В ней есть что-то здоровое, удивительно уравновешенное; у нее цельная натура - как замкнутое кольцо.
Нет, у меня совершенно отсутствует чувство отцовства, но я испытываю отеческое чувство, а это не одно и то же... Отец считает, что у него есть власть, права. А тут - ничего похожего. Мне пятьдесят, ей восемнадцать: только по возрасту я ей отец. То, что я испытываю к ней, в сущности, душевное влечение, нежная... влюбленность. Ну да, к чему бояться слов?.. "
Он легко взбегает по лестнице.
С Удовольствием повторяет: "Нежная влюбленность..."
Входя, он видит круглую физиономию Паскаля.
Баруа. Барышня дома?
Паскаль. Барышня еще не вернулась.
Разочарование; потом глубокая грусть: через три недели так будет каждый день.
Мари. Добрый день, отец.
Она входит вся в темном, с порозовевшими щеками; глаза ее блестят.
Баруа (улыбаясь от удовольствия). Как вы поздно сегодня...
Он сразу пожалел о своей фразе, заметив золотой обрез молитвенника, который она кладет на камин, прежде чем снять шляпу.
Мари (просто). Сегодня первый день, как я начала говеть...
Несколько минут спустя она возвращается, неся комплекты номеров "Сеятеля" за два года. Опускает свою ношу на стол.
Мари. Вот, я все прочла. Что вы теперь мне дадите, отец?
Баруа. Не знаю. Что вы хотите?
Это означает: "Вам прекрасно известно, что я не понимаю, чем вы руководствуетесь в своем выборе".
Мари (весело). Дайте мне комплект "Сеятеля" за следующий год.
Баруа. Вот последний том, до декабря прошлого года. А потом вышло всего восемь номеров. (Указывая на этажерку.) Они тут. Но, если вы хотите читать только мои статьи, то не стоит брать журналов, потому что я ничего с января не писал. (Он смеется.) Догадываетесь почему?
Мари. Неужели я вам мешаю работать?
Баруа (улыбаясь). Нет, вы не мешаете мне работать, не в этом дело... Просто, с тех пор как вы здесь, я работаю меньше, вот и все... Я не испытываю такого желания писать, как прежде...
Он смотрит на нее. Кажется, она и в самом деле чувствует себя виноватой. Однако какое для нее имеет значение, пишет он или нет. Напротив, она должна бы радоваться, что мешает появлению этих нечестивых статей.
Баруа (мысль о ее отъезде снова овладевает им). Я должен сказать, что вы внесли в мою жизнь нечто, чего в ней раньше не было и о ценности чего я даже не подозревал... Присутствие близкого человека, привязанность... Я говорю о своей привязанности к вам... (Она хочет что-то сказать и краснеет.) Не хочу скрывать, мне тяжело думать, что вы скоро уедете, очень тяжело...
Мари (ласково). Я вернусь...
Он благодарит ее усталой улыбкой. Молчание.
Баруа. Я привязался к вам, Мари... И все-таки вы для меня загадка, я вас не понимаю!
Мари хмурит брови: она готова защищаться.
(Указывая на молитвенник.) Я чувствую, что он разделяет нас, как пропасть; я это чувствую каждое утро, когда вы возвращаетесь из церкви... И подчас, когда вы вечером сидите здесь возле меня, когда вы читаете мои статьи в "Сеятеле", мои книги, когда просите у меня объяснений и выслушиваете мои ответы, ничего не возражая, словно вас привлекает свободомыслие, - тогда мне кажется, что вы не так далеки!.. Нет, в самом деле, я вас не понимаю...
Мари стоит в принужденной позе, упершись коленом в кресло, сплетя пальцы рук. Один только взгляд ее живет. Она бросает взгляд на номера "Сеятеля", принесенные ею, и, как будто внезапно приняв решение, садится в кресло.
Мари. Я хотела сначала все прочесть...
Она останавливается. Ее замедленная речь выдает смятение неопытной души перед этим разговором, который она так долго откладывала.
Баруа встречает взгляд ее голубых глаз: он угадывает, что она остановилась, чтобы обратиться за поддержкой к богу.
Он хочет ей помочь.
Баруа. Если бы я только понимал, почему вы сюда приехали...
Она пристально смотрит на него в задумчивости. Мари. Ради испытания.
Он не может скрыть разочарования. Она краснеет и опускает глаза: ее выпуклый лоб напоминает щит.
(Быстро.) Я хочу стать монахиней, отец.
Баруа вздрагивает. Она поднимает голову.
Мне было известно, что вы потеряли веру, и тогда я захотела узнать вас, пожить вашей жизнью, познакомиться с вашими трудами, ощутить на себе ваше влияние: это было последнее испытание моей решимости... (Гордо.) И я довольна, что приехала.
Долгое молчание.
Баруа (угрюмо). Вы хотите стать монахиней, Мари?
Он вдруг замечает, как странно она улыбается: безрадостное и какое-то судорожное подергивание губ; и вместе с тем - неподвижный взгляд, уверенный, слегка насмешливый, но тусклый и безжизненный.
(Устало поднимая руки, не глядя на нее.) Этого уж я совсем не ожидал... Я думал: "Почему она приехала?" Делал десятки предположений. В конце концов решил: "Она попытается обратить меня в свою веру..."
Раздается смех Мари - детский, нервный, слишком резкий смех.
(Раздраженно.) А ведь это было бы недурно для будущей монахини!
Она опять становится серьезной. Берет молитвенник, перелистывает его и протягивает отцу.
Баруа (читает). "Я хотел бы, чтобы вы все были такие же, как я; но каждый имеет свой природный дар, полученный от бога".
Мари (улыбаясь). Вы, видно, думаете, что я тщеславна! Если бог желал бы вашего обращения, разве он нуждался бы для этого во мне? Значит, у него другие помыслы... (Качая головой.) Нет, нет, у каждого свой путь. Мне посчастливилось просто и легко найти его. Вам - нет. Мне жаль вас... (Колеблясь.) Я могу только жалеть вас, отец. Но мне пытаться обратить вас на путь истинный, вас!..
Баруа. И вы не боялись подвергнуть свою веру моему влиянию?
Мари отрицательно качает головой.
Мари. Прежде всею, я хорошо знала, что ваши идеи, как бы это сказать, носят возвышенный характер... Вас нельзя за это упрекать.
Баруа. Откуда вам это было известно?
Мари. Я знала.
Баруа (охваченный странным любопытством). Это ваша мать...
Мари внезапно краснеет и едва заметно кивает головой.
Он больше не настаивает.
Идет к книжному шкафу, открывает его и задумчиво перебирает книги.
Скажите, Мари... Вы прочли эти восемь статей: "Почему нельзя верить"?
Мари. Да.
Баруа. А это: "Догматы и наука"? "Истоки возникновения различных религий"?
Мари. Да.
Баруа (закрывая застекленную дверцу). Вы все это прочли внимательно, и все же то, во что вы верили до сих пор, не показалось вам...
Он хочет сказать: "Вам не убедить меня в том, что все научные труды, плоды моей жизни, всецело посвященной борьбе с религией, бессильны перед вашей детской верой!"
Но сдерживается: он узнает в ее улыбке и взгляде упрямство Сесили.
Мари (стараясь яснее выразить свою мысль). Но, отец, если бы возражения могли поколебать мою веру, то это уже не была бы настоящая вера...
Она улыбается, на этот раз наивно. И Баруа постигает ее психологию. Он думает:
"Вера, которую научные возражения не в силах поколебать..." Что она хочет этим сказать? Что слабые стороны религии не существуют для нее, так как она a priori [Заранее, без доказательств (лат.)] верит. Это значит, что она заранее поставила свою веру выше разума, и если даже разум будет побежден доводами, это не коснется ее веры, ибо вера ее выше этого, она недосягаема!
Это детское рассуждение... но оно неуязвимо!"
Баруа (мягко). Скажите, Мари, что делает вашу веру такой прочной?
Она вся сжимается, но не уклоняется от ответа.
Мари. Когда испытаешь то, что испытала я, отец... Не знаю, как вам объяснить... Присутствие самого бога... Бог овладевает душой, наполняет ее любовью, счастьем... Если человек испытал это хоть раз в жизни, все доводы, придуманные вами для того, чтобы доказать самому себе, что ваша душа не бессмертна, что она не частица бога, - все ваши доводы, отец!.. (Снисходительно улыбается.)
Баруа не отвечает.
Он думает.
"То, что я испытала..." На это нечего возразить, с этим ничего не поделаешь!
Если бы только я мог помешать ей принять непоправимое решение..."
Баруа. Неужели ваша мать одобряет избранный вами путь?
Мари опускает голову. У нее упрямое и в то же время несчастное лицо.
(Пораженный.) Как, вы ей еще ничего не сказали?
Мари не отвечает. Но почему? Боитесь, что она будет возражать?
Молчание.
Вот лучшее предостережение: оно в вас самой... Как бы вы ни хотели стать монахиней, вы сами сознаете, сколько горя причините своим решением, и поэтому даже побоялись...
Мари (готовая расплакаться). Почему я должна причинить ей это горе уже сейчас? Мне жаль ее. Мама никогда не была счастлива...
Она быстро говорит это, не задумываясь. Потом краснеет. Баруа, кажется, не понял. Наклоняется к ней.
