Джон Пассос - 1919
- Не глупите, Уэбб, - сказала она, тяжело дыша. - У меня нет ни малейшего желания заниматься этими делами, во всяком случае не теперь... Пойдите умойте лицо.
Он пошел к умывальнику и стал поливать себе лицо водой. Дочка быстро надела юбку, туфли и чулки и подошла к нему.
- Я вела себя отвратительно, Уэбб, я очень огорчена. Почему-то я всегда так веду себя с людьми, которые мне нравятся.
Уэбб долго не произносил ни слова. У него все еще шла кровь из носу.
- Идите домой, - сказал он, - я останусь здесь... Ничего, ничего... Я сам во всем виноват.
Она надела мокрый дождевик и вышла на сверкающую вечернюю улицу. Всю дорогу домой, сидя в экспрессе подземной дороги, она думала об Уэббе с тем теплым и нежным чувством, с каким обычно думала о папе и мальчиках.
Несколько дней она не видела его, потом однажды вечером он позвонил и спросил, не хочет ли она завтра утром пойти с ним дежурить в забастовочном пикете. Было еще совсем темно, когда они встретились на пристани парома. Оба они мерзли и клевали носами и в поезде почти не разговаривали друг с другом. С вокзала им пришлось бежать по скользким тротуарам, чтобы вовремя поспеть на завод и присоединиться к пикетам. В предутренних сумерках лица казались холодными и осунувшимися. Женщины кутались в шали, лишь немногие мужчины и юноши были в пальто. Девушки дрожали и ежились в дешевых модных пальтишках, нисколько не согревавших их. Фараоны уже разгоняли передовую линию пикетов. Кое-кто из бастующих пел "Вечную солидарность", другие кричали:
- Штрейкбрехеры, штрейкбрехеры, - и смешно, протяжно улюлюкали.
Дочка была смущена и взволнована.
Вдруг все, кто были вокруг нее, бросились врассыпную, и она осталась одна на мостовой перед проволочным заграждением у заводских ворот. В десяти шагах от нее какая-то молодая женщина поскользнулась и упала. Дочка поймала испуганный взгляд ее черных круглых глаз. Дочка шагнула к ней, чтобы помочь ей встать, но двое полицейских опередили ее, размахивая дубинками. Дочка решила, что они хотят помочь женщине. Она остановилась как вкопанная, увидев, что один из полицейских занес ногу. Он со всего размаху ударил женщину ногой в лицо. Дочка потом никак не могла вспомнить, что произошло, помнила только, что она страшно жалела, отчего у нее нет револьвера, и молотила обоими кулаками по широкому красному лицу полицейского, по пуговицам и по толстому тяжелому сукну его куртки. Что-то обрушилось на ее голову сзади, у нее закружилась голова, ее затошнило, и ее впихнули в полицейский фургон. Перед ней маячило разбитое, окровавленное лицо той женщины. В темном фургоне были еще мужчины и женщины, они ругались и смеялись. Но Дочка и женщина напротив нее ошеломленно смотрели друг на друга и молчали. Потом дверца захлопнулась, и они очутились в темноте.
Когда их сдали в тюрьму, ей предъявили обвинение в участии в мятеже, оскорблении действием должностного лица с заранее обдуманным намерением, сопротивлении властям и подстрекательстве к восстанию. В окружной тюрьме было не так плохо. Женское отделение было набито бастующими, все камеры полны девушек, они смеялись, и пели, и рассказывали друг другу, как их арестовывали, как давно они сидят и как выиграют стачку. В камере Дочку окружили и расспрашивали, как она сюда попала. Она чувствовала себя прямо героиней. Вечером ее вызвали, и она увидела Уэбба, Аду и какого-то адвоката, стоявших у письменного стола полицейского сержанта. Ада была взбешена.
- Прочтите вот это, юная дама, и подумайте, что скажут ваши родные, сказала она, тыча ей в лицо вечернюю газету.
ТЕХАССКАЯ КРАСАВИЦА ИЗБИЛА ПОЛИЦЕЙСКОГО - гласил заголовок. Засим следовал отчет о том, как она уложила полицейского мощным ударом в подбородок. Ее отпустили под залог в тысячу долларов, за воротами тюрьмы Бен Комптон растолкал окружавших его репортеров и подбежал к ней.
- Поздравляю, мисс Трент, - сказал он, - это было чертовски смело... Ваш поступок произвел на прессу отличное впечатление.
С ним была Сильвия Делхарт. Она обняла Дочку и поцеловала.
- Нет, верно, вы здорово вели себя. Знаете, мы посылаем делегацию с петицией в Вашингтон к президенту Вильсону, и вы тоже поедете. Президент откажется принять делегацию, и вы устроите демонстрацию перед Белым домом и еще раз попадете в тюрьму.
- Знаешь что, - сказала Ада, когда они наконец сели в нью-йоркский поезд, - я думаю, ты сошла с ума.
- Ты поступила бы точно так же, Ада, если бы видела то, что видела я. Когда я расскажу папе и мальчикам, что там происходило, у них помутится в глазах. Такой чудовищный произвол я себе даже представить не могла. - Тут она расплакалась.
Дома они нашли телеграмму от папы: "Выезжаю немедленно. Никаких показаний до моего приезда". Поздно ночью пришла еще одна телеграмма, она гласила: "Папа серьезно заболел, приезжай немедленно, пусть Ада возьмет лучшего адвоката". Утром Дочка, трясясь от страха, села в первый шедший на юг поезд. В Сент-Луисе она получила телеграмму: "Не волнуйся, состояние улучшилось. Двустороннее воспаление легких". Несмотря на ее тревожное настроение, просторный техасский край, наливающиеся весенние доля, уже цветущие кое-где васильки подействовали на нее благотворно. Бестер встретил ее на вокзале.
- Ну, Дочка, - сказал он, взяв у нее из рук чемодан, - ты чуть не убила папу.
Бестеру было шестнадцать, он был капитаном школьной бейсбольной команды. Везя ее домой в новом "штутце", он рассказал ей, как обстоят деда. Бад наскандалил в университете, его собираются исключить, и он спутался с одной девчонкой из Галвестона, теперь она пытается шантажировать его. У папы тоже были большие неприятности, он запутался в нефтяных делах, а газетная шумиха о том, как Дочка избила полицейского, чуть не доконала его, старуха Эмма совсем одряхлела и больше не может вести хозяйство, и Дочка должна раз навсегда отказаться от своих сумасбродных идей и остаться дома и заняться хозяйством.
- Погляди на эту машину. Шикарная, правда?.. Я купил ее на собственные деньги... Я перепродал несколько земельных участков под Амарилло - просто так, шутки ради, - и заработал пять тысяч долларов.
- Ты молодец, Бестер. Знаешь, что я тебе скажу, - приятно все-таки быть дома. А что касается того полицейского, так ты бы сделал то же самое, или ты мне не брат. Я когда-нибудь расскажу тебе все подробно. Честное слово, до чего приятно видеть техасские лица после этих нью-йоркских хорьков.
В прихожей они столкнулись с доктором Уинслоу. Он сердечно пожал ей руку и сказал, что она чудно выглядит и пускай она не беспокоится - он поставит папу на ноги, чего бы это ему ни стоило... Спальня, превращенная в больничную палату, и неспокойное, воспаленное папино лицо произвели на нее тяжелое впечатление, и ей не понравилось, что в доме хозяйничает сиделка
Когда папа начал кое-как ходить, они для разнообразия поехали вдвоем на несколько недель в Порт-Артур к одному старому папиному другу. Папа сказал, что он подарит ей автомобиль, если она останется дама, и вытянет ее из той дурацкой истории, которую она затеяла на Севере.
Она опять увлеклась теннисом и гольфом и завела светские знакомства. Джо Уошберн женился, жил в Оклахоме и наживался на нефти. Она чувствовала себя гораздо лучше, когда его не было в Далласе: встречи с ним почему-то лишали ее равновесия.
Осенью Дочка поехала в Остин, чтобы кончать Школу журналистики, главным же образом потому, что надеялась, что в ее присутствии Бад будет вести себя приличней. Вечером по пятницам они ездили вместе домой в ее открытом "бьюике" и возвращались в Остин в понедельник утром. Папа купил в пригороде новый дом в стиле Тюдор, и она все свободное время посвящала покупке мебели, развешиванию портьер и украшению комнат. У нее было множество поклонников, бегавших за нею по пятам, и ей пришлось завести записную книжку для свиданий. Особенно оживленно стало в городе после объявления войны. Она с утра до вечера была на ногах в никогда как следует не высыпалась. Все молодые люди стали офицерами или разъехались до учебным лагерям. Дочка поступила в Красный Крест и организовала питательный пункт, но это ее не удовлетворяло, и она настойчиво просилась за границу, Бад уехал в Сан-Антонио в школу летчиков, а Бестер, состоявший в милиции, прибавил себе несколько лет, вступил в армию рядовым солдатом и был отправлен в Джефферсонские казармы. Дочка жила как в лихорадке, круглый день проводила на питательном пункте, и каждую неделю ей делали два-три предложения, но она неизменно отвечала, что у нее нет ни малейшего желания быть военной невестой.
Потом однажды утром пришла телеграмма из военного министерства. Папа уехал в Остин по делам, и она вскрыла ее. Бад упал, разбился насмерть. Первое, что подумала Дочка, - какой тяжелый удар для папы. Зазвонил телефон, вызывали издалека, из Сан-Антонио, похоже было на голос Джо Уошберна.
- Это ты, Джо? - сказала она слабо.
- Дочка, мне нужно поговорить с папой, - послышался его протяжный серьезный голос.
